Так они и жили. Папа- заботами о дочери, Нюсенька- заботами о себе. Наступил 1992 год. Нюсеньке едва исполнилось шестнадцать. Был май. Погода радовала своим устоявшимся теплом. Вовсю зеленели деревья, повсюду радовали ароматами нарциссы, ирисы и пышная сирень. Голуби, воркуя, купались в лужах, оставшихся после прошедшего накануне дождя.
Раннее утро 25 мая. Нюсенька сидела в своей комнате и делала выкройку из журнала Burda Moden. Ей очень хотелось такое же платьице нежно-голубого цвета, как на картинке. И еще к нему не хватало аксессуаров. Девушка пролистала несколько страниц и увидела его. Это было то, что нужно – браслет из камня голубого цвета. Нюсенька не знала, что это за камень и сколько стоит такая красота. Но ей это было неважно. Как всегда было неважно то, каким путем достигалось того, чего хотела. У неё не было этой цепочки между желанием и получением желаемого в виде ожидания и зарабатывания. У неё была прямая: желаемое – получаю. Так было всегда: стоило ей только чего-то захотеть, как это сразу появлялось у неё, такое же или даже еще лучше. Вот и в этот раз Нюсенька не сомневалась в получении желаемого.
– Пап, папа. Смотри, что я нашла. Красиво, правда?– Нюся вбежала в открытый кабинет отца с журналом в руках, – пап, ты чего?
Павел Николаевич сидел, как обычно, в своем кресле. Но как-то странно: его голова была сильно наклонена набок, руки безжизненно свесились вдоль кресла. Глаза его были закрыты, будто он спал. Нюсенька опешила. Впервые ей надо было принять какое-то решение, и оттого ей было страшно. Она подошла к телефону, стоявшему на столе, и набрала 03.
Спустя несколько часов хмурый доктор с морщиной у переносицы, сообщил девушке, что у её отца обширный инсульт, и он остаётся в больнице. Нюся вернулась домой. В голове был целый ворох мыслей. Она не понимала, что значит то, что произошло. Радоваться ей или грустить. Как ей быть дальше. Что делать. Как жить. С этими тяжёлыми думами, девушка легла в свою кровать и уснула.
Никаких помощников у них с отцом уже не было. Нюся всех выживала. Вскоре, слава о её скверном характере расползлась по всей округе, и на собеседования на роль помощницы по дому уже никто не приходил. Павел Николаевич махнул рукой и принял всё, как должное – всю работу по дому полностью взял на себя. В последнее время, его самочувствие стало сильно ухудшаться: сначала его начала одолевать слабость, потом присоединилась бессонница, затем стали мучать головные боли. Его лечащий врач порекомендовал ему пройти обследование, но он, постоянно занятый, все оттягивал визит в больницу. А Нюся, со своей беспечностью, ничего не замечала.
На следующее утро Нюся, сладко выспавшись, проснулась и села в кровати, потягиваясь и зевая.
–Пап, я проснулась, неси завтрак. Пап. Пааап. Ты не слышишь, что-ли?– крикнула в коридор Нюся, и тут вспомнила события, произошедшие накануне. Что-то несвязно бормоча, отправилась на кухню, сделала себе чай, обожглась, когда наливала, плюнула на это дело, и решила сходить поесть в ресторане. Но тут она поняла, что у неё нет денег. Нюся зашла в отцовский кабинет и начала открывать ящик за ящиком, в поисках купюр. И вот, в третьем ящичке, под грудой каких-то документов, она нашла внушительную пачку. «Победа», – промелькнуло в её голове, и она побежала в близлежащее кафе.
С тех пор и повелось: Нюся начала жить на широкую ногу. Она питалась в дорогих ресторанах, стала покупать себе много одежды и украшений, несмотря на то, что её шкафы и так ломились от изобилия всего. Учебу Нюся забросила, благо до окончания учебного года оставалась всего неделя, и все годовые оценки уже были выставлены. По вечерам шумная компания заваливалась в их квартиру, и они шумели, галдели, пели под гитару песни, курили вонючие папиросы под песни: «где беломора достать, хоть пачки половину»? Дом был элитный. В нем жили интеллигенты: писатели, поэты, композиторы и чиновники. Когда соседи услышали громкие звуки впервые, не стали придавать этому значения. Но когда это стало системой, причем, ежедневной, решили поднять вопрос о «недопустимости таких громких звуков в нашем образцовом доме». Слава о домашнем разгуле дошла до Павла Николаевича, который все еще лежал в больнице, но уже шёл на поправку. Нюся с того самого дня, как вместе со скорой привезла отца в лечебное учреждение, ни разу его не навестила, и Павел Николаевич, даже не думая обижаться, уже представлял в уме, как он устроит дочери сюрприз, неожиданно вернувшись домой. Но тут, один за другим стали приходить соседи с жалобами на Нюсю, и Павел Николаевич все понял. Он понял, что дочь его не любит и не уважает, что все эти годы она только и знала, что тянула из него деньги , ничего не давая взамен, что все его усилия и труды были напрасны. Его хватил еще один инсульт. Павла Николаевича парализовало.
Об очередном ударе отца Нюся узнала от лечащего врача, позвонившего им домой. В ответ она лишь равнодушно хмыкнула и бросила телефонную трубку. Веселая жизнь продолжалась. Шумные компании, выпивка, сигареты, травка, засыпанная в маленькую бумагу, свернутую в трубочку…
Следующий звонок из больницы, спустя две недели, вызвал в Нюсе волну раздражения и недовольства, но на той стороне телефонного провода настойчиво предлагали приехать для беседы с доктором. На другое утро, а это стояла уже середина июня, Нюся, страдая от жуткого похмелья, выпив для облегчения, бутылку пива, отправилась к отцу. В самом медучреждении у входа в палату, её перехватил лечащий доктор и пригласил к себе в кабинет. Там он объяснил Нюсе, что Павла Николаевича пора забирать домой. Родные стены могут помочь ему быстрее пойти на поправку. Нюся, дыша перегаром, пыталась убедить врача, что она не обладает знаниями по уходу за лежачими больными. Но тот был неумолим: «в больнице Павлу Николаевичу больше делать нечего. Мы сделали всё, что могли».
Нюся зашла к отцу. Худое тело, впалые щеки жёлтого оттенка, недвижимые руки. Девушка обессиленно присела на край кровати и разрыдалась, уткнув лицо в ладоши. Но то были не слезы жалости к родному человеку, оказавшемуся в столь печальном положении. То были слезы жалости к самой себе, от осознания того, что свободной жизни пришёл конец, и что папа уже не тот, что прежде, и что, наверное, нужно будет что-то делать по уходу за ним, а она не знает, как, да и, откровенно говоря, не хочет. Павел Николаевич не спал. Он увидел, как зашла дочь, и сердце его, несмотря ни на что, волнительно затрепыхалось. Он уже позабыл все обиды. Рядом с ним сидела его дочь, его кровиночка, его солнышко. Они снова будут вместе, остальное неважно. Когда он увидел, что Нюся расплакалась, он воспринял эти слезы на свой счет, и мощная волна отцовской нежности и жалости захлестнула его, поднялась к самому его горлу, лишая возможности дышать. Павел Николаевич раскашлялся.
–Пап, ты не спишь! Привет. Как ты?
–Здравствуй, дочка,– голос отца был хриплым и слабым.
–Пап, мне сказали, что тебя можно забрать.
–Да, солнышко. Я снова вернусь домой. И все будет по-прежнему.
У Павла Николаевича была парализована правая половина лица. Она была неподвижна. Но говорить он мог. Речь была невнятной, нечеткой, но при желании понять её было можно. Руки и ноги отца Нюси работали, но были непослушны, будто мозговые команды дали сбой. Вот Павел Николаевич хочет взять стакан, и даже видит этот стакан, и уже протягивает к нему руку, но хватает лишь воздух, а стакан так и остаётся стоять на столе. И силы у Павла Николаевича были уже не те, ему требовалось больше времени для отдыха, он быстрее обычного уставал и уже не мог работать, как раньше. Благо, что голова еще работала, и память тоже, на бытовом уровне. Мужчине оформили инвалидность, официально уволили с работы, но отдавая дань его долгой и честной службе на одном месте, сохранили за ним дачу и автомобиль, обеспечили приличными ежемесячными выплатами по инвалидности.
Но Нюсе этого было мало, и вся эта ситуация сильно раздражала её. Она привыкла жить на широкую ногу. Но теперь отец-инвалид, не мог обеспечивать ей тот уровень, который был прежде. Все отцовские накопления Нюсенька спустила на свои гулянки, и теперь в прямом смысле им пришлось потуже затягивать свои пояса. В прямом смысле. Очень туго. К тому же девушка в последнее время маялась тошнотой. Вроде, выпивала в последний раз достаточно давно, а похмелье никак не отпускало её. Затем к тошноте добавились головные боли и слабость, а так же сонливость. Нюсеньке постоянно хотелось спать, и она спала, благо были летние каникулы, и она могла себе это позволить. Павел Николаевич тихонько радовался: его любимая дочка «успокоилась» – стала тихой, спокойной, домашней. В их доме теперь часто становилось «сонное царство», как он сам это называл. Отец и дочь спали до самого обеда, пару раз прикладывались к подушке в течение дня, и засыпали сразу после начала показа вечерних новостей. Отец часто спал из-за болезни, дочь-из-за беременности.
