Я чувствую, что стану тираном и диктатором. А с другой стороны, может и надо быть тираном, чтобы править железной рукой. Для всеобщего блага. На задворках сознания мое второе «я» высказалось о том, что под таким предлогом творились все кровавые бесчинства. Пришлось сапогами забить в угол этого «я». Время раздумий о морали и гуманизме закончилось там, в 21 веке. А здесь нужно действовать.

А каков Рогволд, а? Эта сволочь нигде не пропадет. Скользкая тварюка. Скольких уже хозяев он сменил? Смоленского князя не смог подсидеть, поэтому ушел под крыло хазаров. Те, не вытерпели такого скользкого змея и отправили на «убой» отвоевывать Смоленск, что у него не получилось. В итоге он оказался у киевского князя.

А Мезислав, как шепнул мне Гостомысл, поссорился с дедом как раз из-за того, что не смог с ним правильно поделить награбленное в Византии. Жадюга и жмот.

Через десяток минут собрался весь мой совет. Дед сидел насупленный. Обиделся старик. В совете не хватало Радомысла и Эсы. Аршак, Метик, Ходот, Куляба, Сокол, Василько и отец на месте. Дед почему-то думал, что клятву нужно давать в присутствии жреца. Мы обошлись без религиозных представителей.

Сама церемония была проста, но важна для дающего клятву, так как в свидетели призывались все известные Боги – ныне существующие и забытые.

Буривой преклонил одно колено и протянул свой топор в горизонтальном положении. Посох, на который он постоянно опирался, лежал неподалеку. Дед повторял за Гостомыслом слова клятвы. Я, стоя напротив Буривого, дал ответную клятву сюзерена.

– За это надо выпить, – заметил Сокол, по окончанию церемонии.

Мы уселись за стол и подняли кубки за князя Бьярмии Буривого. В дверях началась сутолока. Ага вел за шкирку молодого парня. Михрютка! Тот малец, который после неудачного на меня покушения, объявил себя моим должником в обмен на то, что я даровал ему жизнь и отпустил восвояси. Эса недавно взяла его к себе в подмастерье. Вроде неплохо справлялся. Воительница даже забрала его с собой в Упсалу.

Раз Михрютка здесь, значит и Эса тут.

– Ага, отпусти бедолагу, – попросил я богатыря-Обеликса.

– Царь, – парень поправил рубаху, покосился на Агу и обвел взглядом присутствующих, – вести дурные я принес.

– Так говори, – я нахмурился.

– Вот, – парнишка протянул сверток.

Я раскрыл ткань. На белоснежном полотнище бурыми кляксами нарисованы две руны, значение которых я знаю. Одну из них Эса меня сама обучила, а вторую я выучил благодаря Метику. Эса научила руне «Эса». А лекарь научил второй. Такой руной он помечал умерших пациентов – руна «смерть». И как это понимать? Эса и смерть?

– Говори, что знаешь, – прохрипел я, едва сдерживая ярость.

– Когда мы прибыли в храм, учитель попросила меня подождать у ворот. Когда она вошла, послышался звук схватки. Я увидел, как учителя проткнули насквозь копьем и приподняли, насаживая, словно на вертел. Меня оглушили.

Совет заволновался. Меня охватила злость. Эстрид убедила меня, что ее никто не тронет пальцем. Мы обсуждали возможные агрессивные действия в ее адрес со стороны храмовников. Ее посольский статус, по ее заверению, был залогом ее безопасности.

– Дальше, – выдавил я из себя.

– А дальше меня избили и выбросили за ворота. И бросили мне это послание.

– Ты уверен, что Эса мертва?

– От таких ран невозможно спастись.

– Сокол»! Ходот! – рыкнул я, разворачиваясь к совету, – Готовьте драккары. Берите лучших воинов. Мы идем в поход. Мстить!

Прости, Эса, что не уберег. Но я отомщу за тебя. Никто не смеет причинять зло моему царству. Никто и никогда не смеет обвинить меня в том, что не отомстил за смерть друга.

Как же больно терять друзей. Сравняю с землей этот несчастный храм. Клянусь тебе, Эстрид, дочь Улофа!

[1] Шынора – проныра (древнеславянское).

Царство Гардарики, Хольмгард, весна 827 г.

– Куляба, разошли гонцов всем князьям. Через месяц мы идем в военный поход. Пусть собирают царское войско и присылают в столицу.

Командующий конной армией кивнул.

– Метик, отправь с нами Забаву в качестве походного лекаря, – обратился я к Эдику.

– Есть, – по-военному ответил он.

– Скажу вам одно – начинается большая война. И это ее первая ласточка, – я оглядел совет, – завтра выдвигаемся небольшим отрядом в Упсалу. А по возвращении, если дядя не вернется раньше, идем захватывать юг. За работу, друзья.

Совет разошелся. Ага тенью стоял у двери. Остались еще отец и дед. Семейный круг. Судя по всему, они считают, что я не прав в столь скоропалительном решении мести за Эсу. Мне все равно. Это не только месть. Это проявление силы. Если простить убийство посла Гардарики, завтра с нашим мнением уже никто не посчитается. Тут просто совпало то, что Эса еще и близкий мне человек. Был.

– Отец! Я никогда не просил тебя ни о чем, – Гостомысл напрягся, видимо, начало ему уже не нравится, – твоя жена была настоятельницей храма Упсалы…

– Что? – дед вскочил, громко ударяя посохом, – Кто? Кто эта тварь?

– Дед, обожди, – я поднял руку, – потом поговоришь на эту тему. Отец, – я повернул голову в сторону хмурого Гостомысла, – она должна рассказать об устройстве храма и возможном количестве воинов, чтобы я знал куда атаковать и в каком количестве брать воинов.

Отец попросил Агу позвать дружинника, стоящего за дверью. Тот выполнил просьбу. Гостомысл отправил варяга за Ньёруной. Дед сжал зубы и впился пальцами в свой посох. Доведем мы этого мужика до белого каления. Отец вкратце рассказал историю Ньёруны. Когда Гостомысл заикнулся о том, что его первая жена ко всему прочему является и племянницей Улофа, дед не выдержал. Он замахнулся посохом и ударил. Отец, наверное, ожидал подобное, так как сумел увернуться. Пришлось разнимать драчунов. Деду действительно стало плохо. Я дал попить воды. Вроде полегчало.

К моменту, когда пришла Ньёруна, дед успокоился. Но посох сжимал крепко. Если бы не мое присутствие, то и Ньёруна отхватила бы.

– Ньёруна, я хочу, чтобы ты рассказала, сколько человек обычно находится в Упсале, – взял я быка за рога.

– Двести храмовников-воинов и пять берсеркеров, – она пожала плечами, – а послушниц всегда по-разному. И сто бывает, и десять, а может и вообще ни одной.

– О расположении строений в храме сможешь рассказать?

Женщина возмущенно приподняла бровь.

– Жена, – подал голос Гостомысл, – сейчас ты должна сказать все, что знаешь, иначе клятву данную тобой, я буду считать нарушенной.

Ньёруна раскраснелась вмиг. Глаза сузились. Губы слились в тонкую линию.

– Я ее сейчас приголублю этой палкой, – сквозь зубы прошипел Буривой.

Женщина, видимо, поверила в реальность угрозы, так как она подошла к столу и расставила кубки, блюда и фрукты в подобие схематического плана. Ее пояснения я зарисовал угольком из печи на послании храмовников, поверх кровавых рун «Эса» и «смерть».

Надеюсь, она ни в чем не соврала. Я отпустил ее.

Что же, схема храма у меня есть. О количестве охраны осведомлен. Мне хватит пять сотен воинов, чтобы не потерять ни одного человека. А это десяток драккаров.

– Я пойду в поход с тобой, – заявил дед, угрюмо впившись взглядом в меня.

– Чего это вдруг? – удивился я, – Ты свое отвоевал, поэтому отдыхай и наслаждайся жизнью в тепле и уюте.

– Я тебе не шаврик[1], чтобы так со мной разговаривать, – Буривой вскочил, – у тебя есть кормчий, который сможет от Ладоги до Бирки правильно положить путь, дабы не потерять суда? Уверен, что нет. А я годами там ходил.

Я посмотрел на отца, тот кивнул, подтверждая разумность доводов деда. Да чтоб тебя русалки снасильничали, старая калоша. Вздорный старик уболтал меня. На этой ноте семейный совет был окончен.

Я повернулся в сторону выхода и увидел Агу. Как же тоскливо он смотрел в никуда. Что мне сказать этому могучему человечищу? Он таращился в пустоту, сквозь меня. Я подошел к пузатой горе мышц и положил ему руку на плечо.