– Договорились.

– Ну, тогда давай, что там у вас есть на этого чертова Дрона, и я побежал работать, – тяжело вздохнул Серпухов. – Блин, а ведь хотел пораньше дома появиться. Сегодня «Зенит» – нашим обязательно надо выиграть.

– Раз надо – значит, выиграют. Все равно ты им ничем не поможешь.

– Тоже верно…

Друзья пожали друг другу руки и растворились на аллейках сада. Исчезли, как тени в полдень.

На Володю Дронова «грузчики» вышли благодаря Полине. Сначала выяснилось, что именно на Дрона был зарегистрирован «Мерседес», который Ольховская срисовала у «Метехи». В 1996 году Дронов совершил вооруженный грабеж, за который впоследствии получил пять лет, и какое-то время находился в бегах. С тех пор в ИЦ сохранилась ориентировка на Дронова, прочитав которую Полина поняла, что именно он в тот день и был одним из спутников Ташкента. А главное открытие совершенно случайно сделал Лямка, обративший внимание на домашний адрес Дронова. Это была квартира на улице Подвойского – та самая, до которой в свое время не доехали Нестеров с Ольховской, когда делали свои последние установки. Выслушав сбивчивый рассказ «грузчиков» о результатах их аналитических умозаключений, Нестеров помрачнел и высказался в том духе, что это, мол, лишний раз свидетельствует о том, что любое, даже самое безнадежное, дело всегда следует доводить до логического конца. Впрочем, в душе Александр Сергеевич понимал, что, выйди они на Дронова парой недель раньше, вовсе не факт, что он привел бы их к Ташкенту более короткой дорожкой. В любом случае, теперь их никто не смог бы упрекнуть в том, что в этой жизни они искали исключительно легких путей. Хотя, положа руку на сердце, никто этого делать и не собирался.

Леха Серпухов свое слово сдержал. Уж как ему это удалось, сие есть тайна, покрытая мраком, но уже вечером следующего дня бланк задания, снабженный всеми необходимыми визами и резолюциями, лежал на столе Нечаева. Василий Петрович отнесся к этому заданию со всей серьезностью. И не только потому, что не забыл про ту роль, которую в свое время Леха сыграл в судьбе похищенной оперативной машины. Задание касалось близкой связи Ташкента, а у начальника отдела, безусловно, были свои резоны расстараться и помочь гласникам наконец-то закрепить этого ублюдка, из-за которого погиб его сотрудник. Так что на следующее утро на слежку за Дроновым одновременно выдвинулись даже не два, а три экипажа (третий – из личного гвардейского резерва начальника).

Смену Нестерова в наблюдение за Дроном Василий Петрович не поставил принципиально. Как и большинство «грузчиков», Нечаев был человеком суеверным, а потому считал, что экипаж, однажды крупно проколовшийся на каком-то объекте, второй раз ставить за ним нельзя – плохая примета. Александр Сергеевич возмущался, бранился, запальчиво стучал кулаком по столу, доказывая необходимость работы за Дроновым именно его экипажем – однако все было без толку. В результате Нестерову приходилось довольствоваться лишь ежедневным изучением сводок других сменных нарядов, однако они, эти самые сводки, мягко говоря, не радовали. Объект был пассивен, как опущенный арестант и за три дня слежки ни намеком, ни полунамеком не дал понять, что у него готовятся какие-то совместные дела с Ташкентом. Не меньше Нестерова психовал и мандражировал Леха Серпухов. При таком раскладе продлить срок наблюдения за Дроном еще на пять дней представлялось делом абсолютно дохлым. Однако под занавес третьего дня работы удача им если и не улыбнулась, то хотя бы забрезжил намек на нее. Николай, которому изначально была отведена роль посредника между ладонинской связью в Управлении «Р» и «грузчиками», отзвонился Нестерову и доложил, что десять минут назад был зафиксирован звонок с трубы Ташкента на мобилу Дронова. Разговор продолжался четыре секунды и уместился в три короткие фразы: «Завтра все остается в силе… Поспешай – оглядываючись… И проветри башку, чтобы потом не тормозить».

Это уже было кое-что. Серпухов, оценив информацию, на правах заказчика перезвонил Нечаеву и сообщил, что-де завтра, возможно, они будут крепить. После этого Леха помчался к начальству – требовать на субботу людей, а главное – оружие. В свою очередь, Василий Петрович вызвал к себе старших смен, поставленных в субботний наряд за Дроновым, и самолично прочел им небольшую лекцию о профессиональных качествах «грузчиков» (а проще говоря – настроил на завтрашнюю работу, слегка накрутив при этом хвосты). Словом, все были заняты делом, и только экипаж Нестерова остался за бортом входящих в финальную стадию событий: завтра их коллеги под руководством Лехи Серпухова и его бойцов должны были попытаться закрепить Ташкента, а нестеровцы, как последние лохи, в этот день даже не выходили на линию, а следовательно, ни при каких раскладах не могли хоть чем-то помочь своим товарищам. И это было очень обидно и в высшей степени несправедливо. Впрочем, так оно всегда в жизни и бывает: ты семь раз тщательно и грамотно отмеряешь, а потом бац – и за тебя отрезают другие.

А вечером Александр Сергеевич отправился на встречу с Ладониным. Эту встречу Нестеров инициировал сам, хотя и понимал, что разговор может оказаться непростым. Но оттягивать его и дальше не имело смысла – Ладонин был в курсе всех последних событий и знал, что завтра оперативники попытаются взять Ташкента. После того, как «заговорили» пальцы на бутылке, бригадира посетила шальная мысль, что теперь они, в принципе, могут обойтись и без Ладонина. Эта мысль, которая в течение нескольких дней не давала ему покоя, возникла из-за того, что Нестеров был более чем уверен: «второй фронт» имеет на концовку этой истории несколько иные виды. Но бригадир все-таки решил играть в открытую. И от этого решения на душе у него стало удивительно комфортно и приятно, потому что это было по нему. И вот сегодня Нестеров легко шел на встречу с Ладониным. Легко, так как он был уверен, что прав.

Ладонин ждал Нестерова в ресторане на Суворовском. Бригадир зашел в зал и мгновенно оценил стол: перед Игорем Михайловичем стояли две пустые суповые тарелки, а из третьей он ел томатный суп. Сперва Нестеров разозлился, подумав, что за столом сидят еще два едока, а значит, две пары посторонних ушей, но, увидев всего одну столовую ложку, и ту – в руке Ладонина, удивился.

– Ну люблю я томатный суп. Немного неприлично, что ли? – встретил Нестерова довольный Ладонин.

Нестеров пожал ему руку и присел. Ладонин жестом показал на меню.

– Я бы оформителю этого заведения глаз на жопу натянул за эдакое оформление – какая-то совершенно агрессивная посредственность, – пробурчал он, будто оправдываясь. – Но суп здесь классный.

– А масло тут классное? – спросил Нестеров.

– Масло и черного хлеба! – приказал официанту Ладонин.

– Экий вы, однако…

– Понимаешь, Сергеич, за тот короткий срок, что я прозябаю на этой планете, я чуть-чуть узнал людей. Вот, скажем, у тебя, к примеру, иногда случаются приступы жажды черного хлеба, густо намазанного маслом и обязательно посыпанного крупной солью. У меня, кстати, иногда случаются сосисочные приступы. Но приступы – это хорошо. Это значит, что человек помнит прошлое, и оно ему нравится… А вот у этой приступов быть не может, – Ладонин мотнул головой в сторону официантки, которая слегка подтанцовывала под куплет типа «он не дождался, а я загрустила». – У нее есть одна жажда – иметь такую же мобилу, как у меня, и позвонить с нее Ваве. Позвонить и обязательно произнести «Bay!».

– Ну, нашел объект для обличения, – даже не повернув головы в сторону девушки, удивился Нестеров.

– Не в обличении дело. Я про себя все знаю.

– Давай о Ташкенте, – предложил Нестеров.

– Знаешь, Александр Сергеич, мне иногда кажется, что Ташкент лучше, чем такие. – Ладонин снова покосился на официантку. – Ташкент, он яркий. А у них яркие только прокладки с крылышками.

– Давай о Ташкенте, – повторил Нестеров.

– Давай, давай, – согласился Ладонин. – Наяривай!

Ладонин отвалился на мягкую спинку диванчика и стал похожим на доброго дракошу, объевшегося шоколадом.