– Что случилось, Полинушка?

– Да ничего особенного, Александр Сергеевич, – ответила Ольховская и не терпящим возражений тоном продолжила: – Просто с сегодняшнего дня искать Ташкента мы будем вместе!

Нестеров отвел Полину в сторону, и оставшиеся в машине «грузчики» в течение десяти минут наблюдали за их оживленным спором. Поскольку те отошли достаточно далеко, о том, что говорил Нестеров и как на это реагировала Полина, ребята могли судить лишь по их жестам и мимике. Наконец, они вернулись. Нестеров открыл дверцу, пропустил Полину вперед и залез в салон вслед за ней:

– Поехали, – устало сказал бригадир, обращаясь к Козыреву. – Какой там у нас первый адрес?

– Марата, 16. Аркадий.

– Аркадий, случайно, не Полухин? – спросила Полина.

– Точно. Полухин, – ответил Паша, сверившись с бумажкой.

– Тогда ехать не стоит. Это была моя земля и именно этот адрес я делала в прошлом году. Полухин пару лет назад подсел на иглу. Законченный наркоман, в квартире притон. Едва ли Ташкент будет так рисковать, чтобы появляться в квартире, о которой известно всем ментам в округе.

– Ты уверена, что это именно тот адрес? – уточнил Нестеров.

– Да, но если вы мне не доверяете, можем поехать и проверить.

– Ладно, не заводись. Работаем все вместе, одной командой, так что давай, пожалуйста, без этих твоих шорохов. Какой следующий адрес?

– Заставская улица.

– А это далеко отсюда? – спросил Лямка.

– Одна остановка… Правда, на такси, – хохотнул Паша, завел «лягушку», и экипаж двинулся на оперативное мероприятие. На этот раз в полном составе.

Разве что собаки не хватало.

Камышу было плохо. За неполные тридцать два года жизни такое с ним происходило нечасто. Нет, конечно, были в ней и такие печальные моменты, как сломанная со смещением челюсть, и пять с половиной месяцев, проведенных в СИ-45/1[55] с последующими двумя годами пребывания в УС-20/5.[56] Но тут вроде как все ясно – есть от чего впасть в отчаяние. А вот так, чтобы как сейчас – из-за бабы! Такого в жизни Камыша еще не было.

Причиной была Полина, отношения с которой в последние несколько месяцев если и развивались, то исключительно в режиме антифаз: Камыш все больше и больше привязывался к ней, а она, напротив, все дальше и дальше от него удалялась. Сначала он просто почувствовал это, затем получил возможность убедиться в обоснованности своих подозрений. Ольховская стала чаще задерживаться на работе, не всегда отвечала на его телефонные звонки, порой пропадала неизвестно где до самой глубокой ночи. Если же им все-таки удавалось встретиться, то Полина вела себя неадекватно: была то рассеянной, то раздражительной, а на вопросы Евгения о том, что с ней происходит, отвечала уклончиво. Либо не отвечала вообще. Даже в постели она теперь вела себя совсем не так, как раньше. Словно бы поначалу утолила свой сексуальный голод на несколько лет вперед, а теперь просто отбывала неприятную повинность – полная отрешенность и абсолютно никаких эмоций. Особых проблем с тем, чтобы для внебрачных отношений найти себе с десяток смазливых блондиночек, конечно, не было, однако Камышу сейчас была нужна только Полина. Но та в последнее время почему-то старалась его избегать. Камыш не понимал в чем причина, злился то на нее, то на себя. И психовал.

Закончив десятилетку, юный Женя Камышин подался из родного поселка Промышленный, что в Воркутинской области, на Большую землю – в город, которому суждено было называться Ленинградом лишь последний год. Камышин поступил в Горный институт и получил вожделенное койко-место в общежитии на Наличной улице. Не то чтобы Женя был шибко грамотным и подающим надежды абитуриентом – просто в те годы молодым людям из шахтерской Воркуты было довольно просто получить целевое направление именно в это учебное заведение. Родись Камышин лет на десять пораньше, возможно, из него и получился бы геолог или маркшейдер. Однако папа с мамой не торопились, а потому судьба распорядилась с Камышиным иначе, и в Ленинграде он стал лишь недипломированным правильным пацаном.

Шел 1991 год, и над страной занималась алая заря эпохи криминального лихолетья. Вслед за Москвой в городе на Неве начала разворачиваться всеобщая бандитская мобилизация, причем процент уклонистов в ходе этой кампании был на порядок меньше, нежели в тех же райвоенкоматах. Потому что служить шли не за совесть, а за страх. Ну и за большие деньги, конечно, хотя дождались их далеко не все. В принципе, не дождался их и Камыш, хотя уже к третьему году учебы в Горном, в отличие от многих сокурсников, он мог позволить себе кусок хлеба не только с маслом, но и с икрой. Третий курс стал для Жени последним – «работа» и учеба оказались вещами несовместимыми. А работы было много – приближалось эпохальное для Петербурга событие: Игры доброй воли, которые в народе за мощнейший удар по городскому бюджету печально окрестили Играми доброго Толи.

К тому времени созданная на принципах землячества группировка «воркутинских» поменяла свою политическую окраску и сменила «малышевский» стяг на «тамбовский». У «воркутинских» в силу их немногочисленности не было узкоспециализированной «кормушки» – пацаны просто хватали все, что плохо лежит, носились по стрелкам, коих в ту пору на дню доходило до десятка. Словом, крутились как могли. Вскоре шустрого Камышина приметили верховные жрецы «тамбовских» и подкинули ему тему – для проверки. Камыш справился блестяще и монаршею милостью был возвышен и откомандирован на авторынок на Фучика в помощь к Валере-Сухарю, державшему станцию техобслуживания вошедших в моду «БМВ». Между тем времена подошли тяжелые: по всем фронтам наступали «казанские». Братва стреляла, взрывала, резала и хотя в негласной иерархической лестнице Камыш уже перерос уровень рядового стрелка, долгое время оставаться над схваткой ему не удалось.

Весной 96-го года, в один из холодных мартовских вечеров, на трубку Камышину позвонил охранник с Фучика и попросил срочно приехать на станцию. Валера-Сухарь уже третью неделю пребывал в запое, поэтому самым главным лицом на объекте автоматически являлся Камыш. Чертыхаясь, он добрался до Купчино и здесь работяги поведали ему душещипательную историю о том, как их только что опустили на полторы тонны бакинских. Выяснилось, что три дня назад клиент загнал на станцию своего черного «бумера», помятого так, словно по нему намедни проехался многотонный каток. Заказ сулил стать денежным, потому машиной занялись в первую очередь и за три дня сделали практически невозможное: тачку восстановили словно птицу Феникс – пусть не из пепла, но из хлама, это уж точно. Позвонили клиенту, и он, довольный, примчался, правда, на этот раз не один, а сотоварищи, которые оказались «альметьевскими» братками. Они-то машину и забрали, причем забрали бесплатно. А в ответ на вполне оправданное возмущение охранника, обнажившего было телескопическую дубинку, братки продемонстрировали волыну и заявили, что в случае-де претензий хозяин может позвонить по оставленному номеру телефона и ему в доступной форме все объяснят, что называется «без гнева и пристрастий».

Камыш позвонил. Голос его приветливым не был, однако положенная в таких случаях сдержанность присутствовала.

– Это Камыш. У которого вы колеса увели и должны остались.

На другом конце провода твердость в голосе почувствовали, а потому ответили также спокойно и уважительно:

– Геша. Работаю с татарами. А что, серьезный вопрос, братан?