– Вы позволите, Полиночка, присесть рядом с вами?

– А зачем вы спрашиваете, Олег Петрович, если вы уже и так присели? – неприветливым тоном сказала Полина, надеясь, что Шлемин поймет ее состояние и отвалит. Однако тот не отвалил:

– Ну зачем вы так, Полиночка? Какой же я вам «Петрович»? Если мне не изменяет память, у нас с вами разница в возрасте всего два года, так что для вас я – Олег.

– Ваша осведомленность, Олег Петрович, заслуживает самого искреннего восхищения…

– Ну вот, опять – «Петрович», – Шлемин сделал вид, что обиделся. – А что касается моей осведомленности, то это вполне естественно – работа у меня такая.

– Да? И о чем же вы еще, позвольте узнать, осведомлены?

– О многом, Полиночка, о многом. Например, я знаю, где вы родились, где учились, кто ваши родители – это из общей части вашего личного дела. А есть еще часть особая, секретная, так что если хотите, могу как-нибудь на досуге с вами посекретничать… Единственное, о чем я не осведомлен, так это о том, что вы, Полиночка, делаете в этой дыре с громким, но не более того, названием «оперативно-поисковое управление»?

– А вы сами в ней что делаете?

– Вообще-то, если между нами, конечно, – доверительно подмигнул ей Шлемин, – я здесь долго не задержусь. А во-вторых, я-то, по крайней мере, служу не где-нибудь, а в кадрах. А кадры, как вам известно, Полиночка, решают все.

– И что же они, к примеру, могут решить?

– Я ж вам и толкую, Полиночка, все: кого казнить – кого помиловать, кого повысить – кого понизить. Кому Гималаи, а кому – геморрои.

– Да вы просто страшный человек, Олег Петрович! Прямо вершитель судеб людских, – насмешливо сказала Полина.

– Вот вы иронизируете, Полиночка, – вздохнул Шлемин и, словно забывшись, опустил руку на ее колено – а я, между прочим, действительно мог бы поспособствовать вашему переводу в более приличное место. Например в штаб, или к нам, в кадры. У нас сейчас как раз вакантное местечко наклевывается… Вот объясните мне, пожалуйста, на кой ляд вам эти заморочки с наружкой? Бессонные ночи, вечно на ногах, холод, жара. А контингент какой? Алкоголики, матершинники, люди без высшего образования. Плюс сопляки, навроде того, что сейчас в зале за столом уснул. Тот даже водку пить не умеет. А этот, бригадир ваш новый, Нестеров…

– А что Нестеров?

– Почти двадцать лет в наружке, подполковника умудрился получить. Да он бы уже давно мог на месте того же Фадеева быть, а сам, стыдно кому сказать, до сих пор в старших смены ходит. Вот потому я вам и советую, Полиночка, бегите оттуда. Это же болото, оно и вас затянет, если вы сейчас не одумаетесь… К тому же, теперь, как я понимаю, вам все равно уже нет резона в наружке служить.

– Что вы имеете в виду? – вызывающе спросила Полина, начиная догадываться, что имел в виду Шлемин, говоря об особой части ее личного дела.

– Да что имею, то и введу, – скабрезно хохотнул Шлемин, заговорщицки подмигнул ей и, наклонившись к ее уху, прошептал: – Гурьева-то нет больше, значит, в Сибирь вроде как и ехать не за кем, а, декабристка вы наша?

– А не пошли бы вы, Олег Петрович, на хуй! – тщательно подбирая слова, вполголоса произнесла Ольховская и залепила ему увесистую пощечину. «Ах, ты…», – подскочил как ошпаренный Шлемин, однако закончить фразу не успел – в курилку вошел-таки терзаемый сомнениями Паша Козырев. Полина тут же обернулась к нему: «Паша, ты не мог бы меня проводить до метро? А то я этот район плохо знаю». (Ольховская, конечно же, лукавила. За пять лет службы в разведке она превосходно изучила город, а уж этот район особенно, поскольку он входил в зону ее ответственности. Но женское чутье ей подсказало, что Козырев на такое ее предложение обязательно согласится.) И она не ошиблась.

– Я только сумку свою заберу и пойдем, хорошо? – обрадовался Паша и метнулся в зал.

– Хорошо, я тебя на улице подожду, – ответила Полина и повернулась к Шлемину: – До свидания, Олег Петрович, спасибо вам за содержательную беседу.

– До свидания, – злобно буркнул кадровик и, потирая покрасневшую щеку, ретировался за стол.

Окрыленный оказанным ему доверием, Паша вернулся в зал, нашел там Нестерова и сообщил, что уезжает.

– Это правильно. Давай, Пашка, действительно поздно уже. Завтра работаем с двух часов, так что смотри, чтоб в форме был, – попрощался старший и, спохватившись, добавил: – Да, и вот что еще. Ты давай-ка Лямина с собой забирай, нечего ему тут разлеживаться – народ смешить. А то он завтра и к обеду не оклемается.

Козырев попытался было возразить, мол, нам же с ним в разные стороны ехать, но Нестеров недовольно его оборвал:

– И что ты предлагаешь? Мне его на себе потом переть? Или дежурную развозку для него организовать? Иди, попроси Нечаева, раз ты такой умный, может, он тебе и не откажет.

Паша обреченно вздохнул, подошел к Лямину, встряхнул его пару раз (эффект нулевой) и чуть ли не волоком потащил к выходу. Тот, скорее на автопилоте, нежели осознанно, засеменил ногами, еще более осложняя Козыреву процесс транспортировки.

Завидев эту сладкую парочку, Полина не могла удержаться от смеха.

– Да, хороши. Похоже, это мне вас надо провожать до метро. Впрочем, в таком состоянии в метро вас не пустят, это точно.

Паша виновато улыбнулся, хотя на душе в этот момент скребли здоровенные кошки: «Надо же, такой случай, а этот гаденыш Лямка взял и нажрался. И ведь не оставишь его здесь – и правда, менты заберут».

– Ладно, делать нечего, придется машину ловить, – сказала Полина.

«Вот черт, у меня и денег до Светлановского не хватит, а потом еще надо как-то до дома добраться», – подумал Паша, однако эта проблема решилась сама собой. Остановленный Полиной частник категорически отказывался вести Лямина на север, не без оснований опасаясь за чистоту своего салона.

– Ну хотя бы до Лиговки добросьте, здесь езды-то всего пять минут, – попросил Козырев, приняв решение везти Ваню к себе. Совместными усилиями водилу удалось уговорить, и они действительно за пять минут долетели до Обводного канала. Здесь пути Ольховской и Козырева окончательно разошлись: Полину частник повез домой на Петроградку, а Паша, взгромоздив на себя близкое к бездыханному тело Лямина, поперся к себе в коммуналку.

Он еле успел. Едва Козырев закрыл входную дверь, как Ваня ощутил жуткую потребность посетить уборную. В течение десяти минут его выворачивало наизнанку, а поскольку снайперскими качествами Лямин никогда не блистал, то после его визита уборная в соответствии со своим названием потребовала уборки. Паша уложил Лямку на диван и кинулся замывать следы преступления, благо время было уже позднее и соседи в эту пору означенным заведением пользовались редко. За этим делом его и застала Михалева, которая, как обычно, полуночничала.

– Ого, господа офицеры изволили хорошо погулять? – поинтересовалась она, проходя на кухню с чайником в руках. – Помощь не требуется?

– Нет, Людмила Васильевна, спасибо.

– Ну, когда закончишь – заходи ко мне, я тебя чаем угощу с бергамотом. При этих делах, говорят, здорово помогает.

Через двадцать минут Козырев уже сидел в комнате Михалевой. Людмила Васильевна была в курсе несчастья, которое произошло с его коллегой, а потому, видя состояние Павла, не докучала ему разговорами, как это обычно у них происходило. Первым молчание нарушил сам Козырев:

– Я, Людмила Васильевна, наверное, уйду из наружки.

– Позволь поинтересоваться, куда?

– Переведусь в уголовный розыск. Или в РУБОП. Понимаете, я хочу найти этого гада, ну, который Антона задавил.

– А зачем же тебе нужен перевод в другую службу?

– Как вы не понимаете? Там я смогу заниматься настоящей оперативной работой, а не как сейчас – сходил, посмотрел, отписал и все. Что будет дальше, как это будет использовано, пригодится это или нет – мы же никогда ничего не знаем. Вроде бы и менты, а вроде как и нет. Работаем, действительно, как грузчики – подай-принеси, а иногда еще и «кушать подано»: оттаскали, дотащили – пожалуйте, крепите. И на этом все. Опять нас нет. Получается, что мы – никто. А как «никто» может заниматься розыском?