– Ничего себе, – негромко произносит Олег. – А я-то думал, чего ты так замкнулся после встречи с ней – ты целый вечер потом молчал.

– Да ничего такого, – раздраженно говорит Назарий. Ему порядком надоело это сватовство со всех сторон. – Я просто так сказал, что, уже и сравнить нельзя? А ты уже вообразил себе что попало. И вообще мне кажется, что она немного… ну, того, не в себе. Чего это я должен искать ее отца, я что, Шерлок Холмс какой-то?

– Сима с детства живет в детдоме, – говорит Олег. – Понятное дело, что она мечтает найти родителей… в ее случае именно отца. Мне очень ее жаль, но я не знаю, как ей помочь – к тому же у меня она помощи не просила.

– А я, значит, удостоился, – фыркает Назарий и отворачивается. – Знаешь ли, у меня своих проблем хватает.

       Какое-то время они сидят в тишине, прислушиваясь к звукам ночного города. С другом так хорошо молчать, он все понимает и без слов. Да и что говорить, когда ясно: ситуация безвыходная.

– Чтоб ты понимал – мне надо пойти глянуть, что там с Аленой. – Встрепенувшись, Назарий смотрит время на смартфоне. Показывает уже полвторого ночи. – Все-таки я должен отвезти ее домой, иначе потом проблем не оберешься.

             Назарий, досадливо махнув рукой, встает с лавочки. Жаль, что он не может сразу отправиться домой и заснуть чистым сном младенца, без единой мысли о грядущей женитьбе. Все, детство закончилось. На нем висит этот противный долг, и ему придется его исполнить, иначе Фролычу не поздоровится.

      Он просит Олега подождать несколько минут – его он тоже подбросит до дома, – а сам плетется в клуб, где даже мысли о нежных и чистых девушках стыдливо заматываются в невесомый саван и разлетаются прочь.

       Назарий оглядывает старую, треснутую в нескольких местах кирпичную стену четырехэтажки, в которой он был множество раз. Сначала – просто чтобы помочь Фролычу дойти до кухни, купить  продуктов, лекарств и всего, что ему нужно. А позже – чтобы просто побыть здесь в тишине, поговорить с человеком, который его хоть немного понимает. Этот дом – роднее отчего. Но теперь Назария грызет тревога: Фролычу не помогут ни лекарства, ни еда, ни гроши за работу от скряги-папаши, если тот окажется на улице.

        Назарий поднимается на последний этаж и сам отпирает черную, обитую старой клеенкой дверь ключом, дубликат которого он сделал давно, чтобы приходить сюда, когда ему вздумается. Отец об этом, естественно, не знает. У него тоже есть ключ, и он может нагрянуть к Фролычу в любое время. Так было всегда, начиная с самого первого дня их знакомства.

        Тот день… Его сложно забыть. Назарию тогда было лет пять или шесть, но он все хорошо помнил – помнил день, который отпечатался в его сознании ярким кроваво-красным пятном. Отец неожиданно взял его с собой, якобы на прогулку, будто захотел провести с ним время, что бывало крайне редко с того момента, как ушла мама. Он посадил его в машину и всю дорогу хвастал, как ему удалось найти отличное решение, чтобы обойти конкурентов, показать себя в самом выгодном свете перед партнерами и клиентами, о которых он только и говорил. Отец решил превзойти все социальные программы – скидки, бонусы, помощь малоимущим и прочее-прочее. Чем же? Тем, что забрал из больницы слабого израненного молодого мужчину без документов и прописки, после чего поселил его в отдельной квартире, которую купил для этой цели. Конечно, папаша впечатление произвел, еще и какое, ведь он специализировался на строительстве новостроек и частных домов. Своим поступком он продемонстрировал небывалую щедрость, хотя на самом деле этим и не пахло. Речь шла о деньгах. Об очень больших деньгах. И Фролыч был лишь приманкой для них.

        То, что он повел Назария к Фролычу – это было, конечно, его ошибкой. Ведь отец не знал, чем это обернется потом. И что Назарий рано или поздно решит разрушить все его меркантильные планы и освободить несчастного человека из-под его гнета раз и навсегда. Что он давно уже вынашивает эту мысль, просто пока еще не знает, как это сделать…

                                                           ***

       Когда Назарий впервые увидел Фролыча, тот лежал на диване, отвернувшись к стене. Одну руку он закинул за голову, а вторая лежала на одеяле и бросалась в глаза – в ней не хватало кисти, и обрубок выглядел незажившим куском мяса. Назарий невольно вздрогнул и попятился к отцу, но тот грубо оттолкнул его. Назарий опустил глаза, чтобы не видеть эту жуть.

        На посторонние звуки лежащий медленно повернулся.

        Такого кошмара Назарий не видел никогда ранее. Лучше бы он так и стоял с невежливо потупленными глазами, но любопытство превозмогло. Теперь ему хотелось кричать, плакать, бежать, но отец крепко держал его за плечо, и все это было невозможно. Только внутри что-то сильно болело, давило и рушилось. И голос отца звучал тяжелым набатом: он что-то заливал о масштабах своего великодушия.

       Назарий почти не спал в ту ночь. Он слишком быстро повзрослел – хватило одного дня, когда увидел страшное лицо в кровавых, будто вывернутых наружу полосах. И глаза, темно-синие, глубокие, потемневшие от боли. За что, почему? Не было ответа. Назарий не знал, видел ли тот себя в зеркало, но остановившиеся полубезумные глаза этого человека говорили о том, что в его жизни есть что-то более страшное, чем его внешность.

       У Фролыча не было ничего – ни знакомых, ни жилья, ни паспорта. Он выглядел так, будто попал на эту планету по ошибке и сам не знал, что он тут делает. Он говорил очень мало, если вообще говорил своим глухим хриплым голосом, от которого мурашки шли по коже. Его немного подлечили в больнице, но этого было недостаточно. Он медленно умирал и даже не боролся. Отец ждал, пока тот откинется, чтобы продать квартиру – акция сделала свое дело, отшумела и затихла. Больше Фролыч ему не был нужен.

       Назарий это знал. Он часто втихаря от отца брал ключи и уходил в ту квартиру на четвертом этаже. Ему очень хотелось, чтобы Фролыч выжил вопреки всему. Ведь он был еще совсем молодым, но в то же время по-стариковски застылым, обездоленным. И страшная рука, и лицо в шрамах не делали его монстром. Он почти сразу так и представился – Фролыч. Назарию это понравилось. Это прозвище делало страшного, на первый взгляд, человека каким-то домашним и даже милым.

         Назарий подавал ему еду, приносил таз с водой, чтобы тот мог умыться. Сам садился рядом с ним на кровать и подолгу рассказывал обо всем – о школьных делах, маленьких радостях, смешных событиях, про Олега и их нерушимую дружбу, о том, как ему несправедливо поставили двойку… Много всего говорил. Только отца никогда не упоминал, будто его и не существовало.

       В эти минуты он забывал о плохом. Если бы Фролыч спросил, как ему живется, Назарий ни за что бы не рассказал, что не может заснуть от кошмаров, в которых отец орет на него, обзывает последними словами только за то, что он получил четверку по математике вместо пятерки. И, конечно, не сказал бы, что это все происходит не только во сне, а и наяву. Он запихнул в самые недра сознания минуты, когда отец настолько выходил из себя, что хватал ремень или что под руку попадется. Назарий слабо понимал, как он до сих пор остался жив. Может быть, потому, что отец умел вовремя останавливаться: судимость очень бы подпортила его карьеру, а ею он пожертвовать не мог; она и охлаждала его горячую голову. Иногда Назарию казалось, что все это ему снится. А потом он не мог отделить сон от реальности. Да и не очень-то хотел.

       К счастью, Фролыч не спрашивал. Не лез в душу.

    Все события, связанные с отцом, тщательно замалчивались, пока не превратились в тугой комок боли, который Назарий запихивал как можно глубже в себя, чтобы ни словом, ни поступком не намекнуть, что с ним происходит. Он осторожно бесшумно ходил по дому, чтобы лишний раз не напоминать о себе. Ни с кем не откровенничал, кроме Олега, который ему сочувствовал и всячески пытался помочь. А потом неожиданно для себя начал мечтать. Жить в альтернативной реальности оказалось намного приятнее, и там он был полностью свободен от отцовского гнета.