Владимир в это время сидел за трапезой. Он быстро вышел на шум, подозвал к себе дружинников Ставки, велел им оставить живность в покое, а потом вошел в избу к Ставке. Тот был на два года старше Мономаха, повыше его ростом - совсем взрослый воин. Он сидел на лавке, пил мед и ждал, когда люди принесут ему зажаренное мясо.

Владимир подошел к своему другу, загораясь от возбуждения, сказал ему, срываясь па крик: «Боярин, прикажи своим людям оставить смердов. Мы не половцы, и они пе враги паши. Ограбим их, кто будет платить положенную дань - и бараном, и курицей, и яйцом, и медом, и воском, и скорой?»

Ставка, захмелев, пытался усадить князя за стол, вновь вернуть его к товариществу, но тот упрямо стоял иа своем: «Оставь, боярин, прикажи своим людям уйти со двора, но то я велю c.uwi'i дружнпе выбить их отсюда».

Ставка смотрел пи Владимира. Тот стоял - вскипевший, беспокоимый отрок с горящими голубыми глазами, с дрожащим" от гнева руками и крепко сжатыми губами. Ставка опустил голову и вышел из избы…

В лесной чащобе селения исчезли, и путникам приходилось располагаться на ночлег прямо на земле.

Дружинники клали на мох еловый лапник, сверху стелили попоны, ковры, и ложе для князя было готово. В изголовье клали седло. Так Владимир провел несколько почем.

Потом пошли земли вятичей.

Среди лесов вдруг открывались тихие реки, а вдоль их берегов стояли рубленые желтые избы, и синие дымки от их очагов уходили в темноту леса. Из изб выходили молчаливые люди - бородатые, в лаптях мужчины,, закутанные в платки До самых бровей женщины, смотрели светлыми глазами па проелжавших путников. Иногда им встречались небольшие отряды воинов, вооруженных боевыми топорами, вилами, палицамп, одетых в кожаные латы. Они так же молчаливо смотрели на Мономахову дружину, шли некоторое время следом, затем растворялись в лесной чащобе. Чем ближе нереяславцы подвигались к Ростову, тем гуще шли лесные поселения и па дорогу выходило больше молчаливых светлоглазых людей.

Отец предупреждал Владимира, что с вятичами задираться нельзя. Хотя и покорены они были еще Святославом и признавали власть Киева, но многажды с тех пор воевали против киевских князей, стремясь вернуть свои вольные порядки и освободиться от обременительной киевской дани. На вятичей ходили походами, их снова покоряли, но они отсиживались в своих лесах и вновь брались з^а топоры и палицы.

Ставка Гордятич был недоволен тем, что вооруженные вятичи шли следом за путпиками. Он хватался за меч, обещал разнести холопов, но Владимир тихо и настойчи-но убеждал Ставку не заводить свары: «Убьешь двух-трех, - говорил он своему другу, - оставшиеся в живых разбегутся, а ночью всех нас вырежут, а ведь нам до Ростова доехать надо», - и улыбался мягкой улыбкой, щуря голубые глаза. Отец учил его, что сидеть в Ростове и Суздале надо тихо: вятичи требуют чести и уважения, и тогда с ними легко говорить, н теперь Владимир старался выполнять советы отца.

Ростов вырос среди лесов неожиданно - высокая, рублегшая из тяжелых бревен степа с частоколом на ней, островерхие крыши деревянных домов, теремов, церквей - крепкое, ядреное, чистое дерево.

С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь.

Перед отъездом Владимира на север весь вечер говорили они с Всеволодом о том, как жить молодому князю в Ростове, как хозяйничать, с чего начинать.

А начинать отец наказывал с создания полка. Предстоит тяжкая борьба с Всеславом. Он князь удалой, жя-пет, говорят, волхвованием, и взять его трудно. За ним стоят удалые же полочане, минчане и люди иных тянущих к Полоцку городов. Выходить против него можно лишь едиными силами всех Ярославичей и с подмогой, какую бог пошлет. А его, Владимира, дело - изготовить против Всеслава ростово~суздальскую дружину и полк вятичских горожан и смердов.

Всеволод сказал сыну, что он вместе с Изяславом и Святославом решил ударить но землям Всеслава к зиме 1067 года, едва соберут свои рати, а потому он, Всеволод, вскоре после отъезда Владимира двинется к Курску,

где они со Святославом условились встретиться перед походом против полоцкого князя.

Теперь, сидя в незнакомых, таких маленьких, тесных, но так приятно пахнувших живым деревом хоромах, Владимир вспоминал лесных вятичских воинов, которых ему надлежало вести на Полоцк. Как говорить с ними? Как привлечь к себе? Здесь силой гнуть нельзя, можно самому сломаться, да и хватит ли силы-то - у него пятьдесят человек дружинников, да и у Ставки Гордятича двадцать человек. А ему очень не хотелось появиться среди кнйзей с худшей, чем у других, ратью. Владимир вдруг почувствовал, как в его душе пробуждаются те же тревоги, которые заботили его отца, князя Всеволода, там, в киевской Софии. Он вдруг почему-то вспомнил, как отец негодовал, когда Святослав выдвигался на хорах впереди своей братии, как зло смотрел на Ярославичей Ростислав. Теперь Владимир стал попи.мать, что он никогда не согласится быть последним среди них. И пусть он сын младшего Ярославича, пусть трудно ему будет среди большого Ярославова рода, но ведь в конце концов добивается тот, кто очеш. хочет чего-то добиться.

Исподволь, осторожно начал молодой князь увеличивать число пшшг дружины, приглашал к себе в хоромы местных боярских детей, смутно обещал предстоящие походы {боялся открыть намерения старших князей), рассуждал о воинской славе и доблести. Дети боярские хмуро слушали восторженного мальчика, бредившего, как им казалось, ратными подвигами, уходили прочь. После Ставка говорил с укором Владимиру: «Не об этом с ними надо толковать, князь. Обещай им добычу - рухло, серебро, дорогие ткани, челядь, красивых полочанок, - тогда пойдут они за тобой». Владимир слушал Ставку, и все поднималось в нем против его советов: разве можно такими жестокими и нечестивыми речами привлекать людей, разве можно разжигать в них ненависть и жадность?

Но время шло, подступала зима, а княжеское войско пополнялось плохо. И тогда он позвал к себе воеводу и спросил, что падо сделать для того, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им, князь, десятую часть всей добычи и отдание иа поток захваченных домов».