Я рассмеялась.

— Это не тот Дюпре. Нашему только сорок два.

— И он тоже невролог?

— Да.

— Ну, возможно, это его сын или внук. Не знаете, в каком медицинском колледже он учился?

Я посмотрела в полицейский отчет, чтобы освежить память.

— В Тулейне.

— Да, это не может быть простым совпадением. Именно там учился старик Джон Дюпре. Да уж, молодому придется попотеть, чтобы держать планку. Старик был одним из лучших практикующих врачей в своей области, даже — не побоюсь этого слова — гением. Но несколько лет назад стал отшельником. Переехал в Миссисипи, в Порт-Гибсон, если не ошибаюсь.

В Чэпмене проснулся историк:

— Знаете, что у генерала Шермана не поднялась рука спалить этот красивейший город? Он не тронул его.

Я этого не знала. Я уже закрыла папку, а Криви распахнул перед нами двери.

Доген все еще вспоминал Дюпре. Кажется, ему самому нравилось выуживать из памяти подробности о выдающемся лекторе.

— Для такого молодого врача, каким я был тогда, это было суровым испытанием — понимать неврологические термины, произносимые с сильнейшим южным акцентом, какой только можно представить. Ему надо было позвать переводчика, право слово. И эта его знаменитая рыжая шевелюра, и такая же рыжая борода. Ни одного седого волоска, хотя ему уже было за шестьдесят.

— Рыжая шевелюра, — удивилась я. — Тут вы что-то путаете. Наш Джон Дюпре афроамериканец.

— Ну, тогда это очень странное совпадение. Надеюсь, его зовут не Джон Дж. Д. Дюпре, старик часто любил представлять своим полным именем. Джон Джефферсон Дэвис Дюпре.

Я развязала тесемки папки и снова достала полицейский отчет. Допрос Джона Дж. Д. Дюпре, мужчина, черный, 42 года.

— Пошли, блондиночка. Я умираю от голода.

— Я догоню вас. Мне надо позвонить Мерсеру, пока он не уехал на работу, и попросить его кое-что проверить, — вряд ли найдется много чернокожих мужчин с Юга, названных в честь президента Конфедерации.

Чэпмен мог думать только о еде в соседней комнате, мимо которой я прошла, чтобы найти ближайший телефон, откуда можно позвонить в Штаты.

В этот момент я не могла думать ни о чем, кроме записки, которую подсунули мне под дверь воскресным вечером неделю назад. «ОСТОРОЖНО. МИР НЕ ДЕЛИТСЯ НА ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ. ЭТО ЗАБЛУЖДЕНИЕ МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ».

Может, кто-то хотел предупредить меня о том, что мне стало ясно только после разговора с Джеффри Догеном? Может, Джон Дюпре вовсе не тот человек, за которого себя выдает?

Мерсер ответил после второго гудка.

— Я оставил тебе перепелиных яиц в рыбно-сырном соусе. Коммандер говорит, что это надо обязательно попробовать.

— Я, пожалуй, откажусь.

— Пирог с мясом и почками?

— Официант сейчас принесет мне жареную подошву. По-дуврски, — мы решили немного отдохнуть от расследования, и Доген с Криви рассказывали нам о местных достопримечательностях, а также кливденские легенды. После того как подали чай, я отвела Майка в сторону, чтобы вдали от ушей Джеффри рассказать ему, зачем я звонила Мерсеру. Он взял одно из меню и велел мне забрать его с собой в качестве сувенира.

— Ты видела? Можешь поверить, что они подают десерт под названием «сахарный конец»? Я должен показать это Мерсеру и его парням из отдела сексуальных преступлений!

— Меня очень радует, что ты взрослеешь на глазах, ведь ты же не поделился этой мыслью, скажем, с доктором Догеном.

Я сказала Майку, что попросила Мерсера проверить Дюпре и напомнила, что он был одним из врачей, которые осматривали Морин, пока она лежала в Медицинском центре Среднего Манхэттена.

После обеда мы с Джеффри Догеном вернулись в комнату и сели на свои места, а Криви с Чэпменом зашли в мужской туалет. В присутствии Майка я подавляла желание спросить Догена, не помнит ли он обстоятельств смерти Карлы Рено в одной из больниц Лондона два года назад. Но теперь, наедине, я задала ему этот вопрос, который не давал мне покоя.

— О да. Джемму тот случай чрезвычайно расстроил, разумеется. Это была новая операция, разработанная Джеймсом Бинчи, одним из лучших хирургов. Весьма радикальная операция и очень долгая — шесть или семь часов. Вот почему Бинчи пригласил Джемму ассистировать. К сожалению, она восприняла эту операцию слишком близко к сердцу. Это из-за семьи. Она очень хотела, чтобы эксперимент удался — и ради самой девушки, и ради научного прогресса. Джемма не часто теряла пациентов на операционном столе. Поэтому восприняла это очень тяжело. Ей пришлось сообщать мужу. Он был вне себя от горя.

— Зол на Джемму?

— Зол на весь мир. Знаете, говорил, мол, его жене было еще жить да жить, а вы позволили ей умереть, и все в таком духе. По правде говоря, без операции Карла Рено протянула бы не больше месяца. Бинчи оперировал не ради научного эксперимента, знаете ли. Это была единственная надежда для нее, но ничего не получилось. А какое отношение это имеет к расследованию?

Вошедший Майк ответил вместо меня:

— Как я уже говорил, док, мы проверяем разные версии. В прошлом декабре, как раз перед Рождеством, бывший заключенный проник в Нью-Йоркскую клиническую больницу, в онкологическое отделение, и ножом порезал лицо врачу, пять лет назад лечившему его ребенка. Подросток умер от лейкемии, несмотря на усилия докторов, а отец так и не смирился с потерей. Вот и наша Агата Кристи решила проверить, не мог ли вдовец Рено держать камень за пазухой в отношении Джеммы.

Джеффри наморщил лоб, припоминая разговоры о том давнем деле.

— Ну, насколько я помню мужа — он ведь адвокат, да? — так вот, он вроде бы хотел возбудить дело против Бинчи и Джеммы и все такое. Но я уверен, что ничего из этого не вышло. Бедняга, смерть жены его ужасно расстроила. Он-то надеялся, что она хотя бы переживет операцию и умрет в его объятиях. Но в конце концов здравый смысл одержал верх, и я уверен, что Джемма больше не слышала о нем. Хотя, конечно, не знаю наверняка.

— Давай-ка займемся делом, блондиночка. Или ты думаешь, что доктор Доген еще поможет составить твой гороскоп?

Мы с Майком достали около сотни полицейских отчетов и начали их просматривать, отбирая вопросы, которые следует задать нашему бесценному свидетелю. Криви пролистывал копии отчетов, чтобы, используя свой опыт, попытаться воссоздать картину преступления.

Когда мы дошли до отчета о вскрытии, Майк передал объемистый документ Догену:

— Нам незачем утаивать от вас эти подробности, док. Это не очень приятное чтение, но вы поймете все медицинские термины. Прочтите, пожалуйста, чтобы потом ответить на несколько вопросов.

Наш покладистый свидетель углубился в чтение, начав с самого первого абзаца, где описывался внешний вид покойной и параметры тела. Но, не дочитав и страницы, он вскочил и отошел в дальний угол комнаты, где рухнул на стул и несколько раз нервно провел рукой по губам, пытаясь осознать информацию о количестве ножевых ранений и о том, насколько жестоким было это убийство.

Минут пять мы сидели в полной тишине, затем Майк похлопал меня по плечу и указал на дверь. Мы вышли из комнаты, Криви — за нами следом. Около четверти часа мы гуляли вокруг пруда, вдыхая свежий осенний воздух, пока Джеффри Доген оставался наедине с отчетом патологоанатома о его подруге и бывшей жене. Когда мы вернулись в комнату, то заметили, что он плакал, и ему пришлось высморкаться, прежде чем заговорить.

— Что ж, я знал, что Джемма — боец. А вот преступник, похоже, не ожидал сопротивления, да?

Я позволила Майку вести эту беседу.

— Моя коллега считает это еще одним доказательством того, что она знала убийцу. Этому человеку было известно, что Джемма одна в своем кабинете глубокой ночью и что она не испугается, когда он зайдет к ней. Возможно, все началось как разговор, возможно, он думал, что сумеет уговорить ее. Но, очевидно, что к нападению он подготовился, на тот случай, если она заупрямится.

— И затем связал ее и воткнул ей кляп?