– А ёлку мы где возьмём, чтобы она поместилась на полку? – хмуро заметил Гошка. – За стол вместе не сесть, да и никто в принципе не поместится. Придётся дверь открывать, меня опять продует, вы простынете. Весёленький Новый год получится.

– Да неважно! А так вообще никакого праздника не будет – это лучше, по-твоему? Кстати, у нас вчера ёлку поставили во дворе, а рядом лежат ветки отрезанные, можно взять, помыть – и в холодильник.

– Ёлку? Серьёзно?

– Ну, видимо, не всем нужен снег для Нового года, – улыбнулся Сева.

Работа кипела. В холодильнике уже пахло свежей еловой смолой. Гошка скатывал в комочки пшёнку и накалывал шарики на иголки, Сева нашёл где-то тонкие ленточки и обернул ими ветки. Несколько кубиков льда было аккуратно раздроблено и рассыпано по веткам – конечно, осколки быстро превратились в капли, но в этом ли дело? Не хватало гирлянды – розеток в холодильнике не оказалось, – поэтому Сева с Гошкой натянули на лампочку голубой полупрозрачный пакет, а на полках и стенках прикрепили подарочную бумагу. Теперь холодильник освещался не скучной жёлтой лампочкой, а скачущим зелёным светом.

Нижние полки были вынуты, а верхние превратились в чудесный праздничный стол. В пустом пространстве под столом сидел Сева в осенней куртке и осматривал «ёлку» и «комнату». Гошка, совершенно забывший про пропавший голос и усталость, носился по столу и поправлял ветки. Наконец он спустился к хозяину холодильника.

– Идеально, – доложил он. – К празднику мы готовы!

– Ты хотел сказать, я готов? Тебе всем надо настроение обеспечить, не только себе. Не забыл, какое сегодня число?

– Да помню, тридцатое, – засмеялся Гошка.

Он вылетел из холодильника, Сева вылез следом, закрыв дверцу, и побежал в комнату. Гошка завис у окна.

– Что такое?

– Снег! Снег! Снег выпал!

Пока они возились в кухне, земля, машины и крыши соседних домов покрылись первым за эту зиму слоем снега, пусть и тонким. Ёлка уже не торчала так одиноко, а белела вместе с остальным миром.

– Ты же понимаешь, что это значит? – спросил Гошка.

– Да, – вздохнул Сева. – Тебе больше не нужен наш холодильник. Точно не останешься?

– Нет. Всё равно я скоро приду к каждому, в том числе и к вам. Правда, мы уже не сможем общаться, но встретимся обязательно.

– А что случится со Старым годом? – вдруг спросил Сева. – Он тоже будет жить на улице? Или у кого-нибудь?

– Не порти мне настроение, – ответил Гошка. – Мне ещё целый год и один день до этого. Ладно, пока и хорошего праздника!

– До встречи послезавтра! – помахал Сева исчезающему Гошке.

А потом пошёл на кухню и вставил полки обратно, стараясь ничего не задеть. К встрече родителей тоже стоит подготовиться.

Позади раскинулась заснеженная равнина. Впереди лежал угольный карьер. Справа из-за холма в лучах заката огнём горели купола храма Трёхликого. Низко стелилась позёмка.

Герман сидел на краю обрыва.

Герман – хорошее имя, грозное. Но не когда тебе двенадцать, у тебя нос картошкой и весь в веснушках, а уши торчат так, что с них вечно сползает шапка. Кто тебя такого будет звать Германом? Даже бабушка – и та звала Гешей. А остальные? Дай Трёхликий, если просто скажут – Гера. А то и чего похуже…

Сам Герман любил, когда его звали Герáном. Правда, кроме его друга Фомки, никто больше так не называл.

Геран утёр рукавом сопли и осторожно подушечками пальцев потрогал здоровенный фингал на пол-лица. Болит собака. Геран встал, отряхнул со штанов снег и огляделся. Он по-прежнему был здесь один. Надо было идти домой – поздно, смеркается, да и зябко уже, но так не хочется. Геран нахмурился и поплёлся от карьера прочь. Трёхликий даст – доберётся благополучно.

Не дал.

Они высыпали из-за ближайшего угла, когда Геран оставил поле с карьером позади и вошёл в посёлок. Их было четверо. Все старше года на 3–4. Геран находился в том возрасте, когда такая разница ощущалась весьма серьёзно.

Они окружили парня и снова стали придираться к проклятым веснушкам и склонять его имя на все лады. Геран знал, что этим если понадобится докопаться – они докопаются. И тут уже не так важно, Герман ты, Фома или Юрец. Такие обязательно найдут в тебе что-нибудь, над чем можно поржать или от чего оскорбиться.

Так и случилось. Мало того, что им не нравилось имя Герана, так ещё и его ответы показались недостаточно учтивыми. И тогда они несколько раз ударили парня по лицу. Геран закрыл голову руками и упал в сугроб. Мальчишка думал, что они посмеются, как обычно, и оставят его в покое, но не в этот раз. Они принялись пинать.

Пока он не заплакал.

И только тогда они прекратили. Старшики отпустили ещё несколько обидных шуток и собрались уходить. В конце концов, вечер сгущался всё сильнее, и нужно было успеть вернуться домой до темноты.

Геран лежал ещё минуту, а потом медленно встал. Снегом стерев с лица кровь, поправил шапку на голове и медленно пошагал вперёд.

Самой большой мечтой Герана было сделаться однажды невидимым. Чтобы его никто больше и никогда не замечал. Чтобы не кричали вслед ничего обидного. Он хотел выходить из дома, не оглядываясь в страхе, что где-то рядом старшики. Короче, чтобы от него отстали.

Мальчишка проскулил себе под нос: «Когда уже это закончится?» – предполагалось, что старшики не услышат, но они услышали. И тогда кто-то из них прокричал в ответ: «Когда деревья снова станут зелёными!» И ушли.

Геран заплакал ещё сильнее от несправедливости и унижения.

Через три дома от него открылась калитка, и оттуда выбежала голенастая девчонка. Она подбежала к парню и быстро принялась снегом стирать у него с лица кровь.

– Я уже думала, они никогда не уйдут. Надо было позвать взрослых.

– Не надо. Потом было бы ещё хуже, ты же знаешь.

Она знала.

– Вставай! – скомандовала девица. – Скоро станет совсем темно! В дом надо быстро! Переночуешь сегодня у нас, я уже договорилась с родителями.

– Спасибо, Лада.

Они поднялись и со всех ног помчались к открытой калитке.

Холода пришли десять лет назад, и Геран даже не помнил времени, когда бы их не было. Вечные снега и вьюги – вот мир, который он знал. И не он один. Целые поколения успели родиться и войти в более-менее осмысленный ум, и никто из них не видел лета.

Никто точно не знает, почему это случилось. Но в какой-то момент зима в марте так и не закончилась. Геран ещё толком не понимал, каких трудов его родителям стоило выжить, особенно в первые несколько лет холодов. Он даже не был знаком с половиной своих родственников, которые умерли за это время, а было их не меньше сорока. Одно мальчишка знал точно – вот уже десять лет никто не видел живого зелёного дерева. Земля не рожала хлеб, а маленькие, уплотнённые сверх всякой меры теплицы не давали необходимого количества еды. А ещё Геран знал, что каждый день с наступлением темноты становилось так холодно, что если ты не успевал до этого времени добежать до дома, то назавтра кто-нибудь найдёт твой окоченевший труп.

На следующий день Геран проспал дольше обычного, пока его не разбудила Лада, которой уже надоело ждать, пока он встанет сам. Парень разлепил глаза и вдруг захохотал.

– Что? – надулась девочка.

– У тебя под носом зелёнка!

– Я знаю, – насупилась Лада. – Она не отмывается, зараза!

На улице царило какое-то оживление, голоса, смех. Герану стало так интересно, что он оделся и выкатился наружу даже без завтрака.

Помилуй, Трёхликий, что там творилось!

Перед домом Лады стояло три голых помертвевших берёзы. Они были выкрашены в зелёный почти до самой макушки. Люди ходили вокруг них и с удивлением переговаривались. Вчерашние старшики тоже были там. Двое отделились от их компании и подошли к Герану. Первый сказал:

– Умно придумал, мы поржали.