10. «…мы едем каждую ночь от полуночи до времени после полудня». При таком гренландском холоде в июле, о котором нам только что сообщил автор, это не самое лучшее время «дневного» перехода. Это время – наихудшее. А вот для дневной жары, стопроцентно имевшейся у него в наличии, – разумно. Хотя у меня есть еще одна причина в запасе, но я о ней пока умолчу.
11. Когда мы проехали пятнадцать дней, мы достигли большой горы, на которой источники. Мы пересекли их и прибыли к племени турок, известных под именем аль–Гуззия. И вот они кочевники, у них дома волосяные. Ты видишь их дома то в одном месте, то такие же в другом; они не изъявляют покорности Аллаху, но называют своих наибольших старцев господами. И управляет ими совет между ними».
Во–первых, не нужно ехать 10 + 2 + 15 дней на север, чтоб увидеть «волосяные дома», их и из Хорезма было видно. Хотя месяца и хватило бы, чтоб попасть к «большой горе» Мугоджары, «на которой источники». Но до Урала на верблюдах по бездорожью за этот срок никак не добраться.
Во–вторых, эти самые «турки» даже ныне не «изъявляют покорности Аллаху» , у них ведь поныне – ламаизм, к которому здорово подходит и «совет наибольших старцев», геронтократия называется. Отсюда я, не будь на свете историков, сделал бы вывод, что ламаизм немного древнее ислама, так как он сюда уже добрался, а ислам – все еще нет. Притом добрался ламаизм сюда оттуда же, откуда фактически прибыл Ибн–Фадлан (см. выше).
В–третьих, геронтократия присуща всем народам, куда еще не попала религия единого бога, что в Австралии, что в Тибете, что на Северном Кавказе, где религия поныне не столь крепка как геронтократия.
Где–то около Мугоджар, на полпути до Урала, продвижение Ибн–Фадлана остановилось и пошло описание практически никчемных характеристик «турок» (тюрок же, но Ибн–Фадлан не знал, что историки так назовут позднее многочисленные народы и каганаты), каковые я опускаю. Главное, что в районе Мугоджар случилась первая встреча. И сразу же – вторая.
12. Первый из их царей – Кударкин. Он прежде уже принял ислам, но согражданеему сказали: «Если ты принял ислам, то ты уже не наш глава». Тогда он отказался от ислама. Нам он сказал: «Я не допущу, чтобы вы прошли… мы поддобрились к нему кафтаном, куском материи, лепешками хлеба, пригоршней изюма и сотней орехов. На следующий день нас встретил один человек из турок Он сказал: «Остановитесь», и караван остановился, то есть около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек . Потом он сказал: «Ни один из вас не пройдет!» Мы сказали ему: «Мы друзья Кударкина». Он начал смеяться: «Кто такой Кударкин? Я испражняюсь на бороду Кударкина». Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: «Проезжайте, я смилостивился» (выделено мной).
Мне эти встречи здорово напоминают сказку об Аладдине и волшебной лампе. И – об Иване–дураке и Емеле–дураке одновременно. Начну с того, что несколько верблюдов, две недели назад «стоявшие по колено в снегу», превратились в «три тысячи лошадей», а небольшое «посольство», которое всех боялось и всех «задабривало», начиная с Бухары, превратилось в армию даже по современным меркам – большую. Каковую надо кормить и не за деньги, разумеется, так как деньги в этих краях практически не ходят, а те, что имеются в единичных экземплярах, разрубаются на две–три части, примерно как крайняя плоть Иисуса Христа для показа в наибольшем количестве «храмов». Ибо даже царю Кударкину не денег подарили, а товары. Другими словами, здесь вставка в труд Ибн–Фадлана, ибо сам он не настолько сумасшедший, чтоб последовательно писать эту чушь.
С одной стороны, такая армия имеет место, когда торговцы решили построить за горизонтом новую Самару. Тогда им не страшны никакие местные власти. Но только перед этим туда должны сходить разведчики типа малочисленного «посольства» Фадлана. И объединять «посольство» с «армией» – глупее не придумаешь.
С другой стороны, от «посольства» до «армии» (кстати, поразмышляйте насчет «ар–ми», «Би–ар–ми», «сам–ар», а то у меня и без того половина работ состоит из языкознания) – большая временная дистанция. «Посольство» потому и взято у меня в кавычки, что оно есть наиболее приспособленные к первоначальному завязыванию знакомства торговцы. У которых на первом месте – знакомство, а на втором – торговля, то есть знакомство для последующей торговли. С все новыми и новыми «посольствами» центр тяжести постепенно переносится на саму торговлю, товарооборот растет и приходит время начинать строить там, «за горизонтом», новый город, Самару разумеется, так как это слово прямо означает «горизонт». Вот тогда–то идет уже «армия», не завоевательная, разумеется, а строительная, каковая и защитить себя сможет в случае необходимости. Именно так основаны все города на Земле, не исключая великие русские реки.
Во многих своих работах я доказал что, как только «посольства» развивают на данном отрезке пространства торговый путь, на нем тут же появляются казаки–разбойники во главе с представителями торгового племени, подвергнутыми единоплеменниками процедуре «арири» или «карет». (См. мои другие работы, например, «Алджама и другое», «Третий главный вывод из моих работ: Тайна о «Тайнах…» с нежданным выводом–3»). Поэтому я сделал следующий вывод из этих двух встреч, имея в виду «три тысячи лошадей и пять тысяч людей» у Ибн–Фадлана, описания им турка Кударкина и «одного человека из турок», а также явную неприязнь Фадлана к последнему. И, кроме того, – метод «поддобрения», проявленный Фадланом к тому и другому, и крайнюю скупость на слова Фадлана при этом описании.
Ибн–Фадлан, как и положено «разведчику», в первую очередь завязал отношения с главой геронтократии данного региона, надеясь на его покровительство и склоняя его к исламу. У главы геронтократии, естественно, разбежались глаза, но последовал окрик сограждан. Причем «покровительство» не представляло собой силу, а просто – устное рекомендательное письмо к согражданам, что равно силе, так как «чудь не знала оружия», а геронтократию уважала беспредельно. Эта договоренность действовала длительное время, пока организовывался торговый путь, и по нему прошло несколько десятков таких «послов» как Ибн–Фадлан. Только последующие правщики «записок» выкинули этот процесс и соединили с процессом «одного человека из турок», произошедшим примерно через несколько лет, а может быть, и десятков лет, в единую последовательность «на следующий день». Об этом говорит хотя бы тот факт, что не могли противники Кударкин и «один человек» жить бок о бок, не далее полдня пути друг от друга, что для кочевников равносильно как для нас – соседство по лестничной площадке. Притом надо не забывать, что этот «один человек» остановил «около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек» Ибн–Фадлана, каковые за десяток дней получились из нескольких человек и верблюдов. То есть, во второй встрече «на следующий день» был уже не Ибн–Фадлан, а его далекий правнук. А вот то, что пообещал сделать «один человек» с бородой Кударкина, показывает, что это уже были казаки–разбойники на торговом пути. Недаром я упустил из цитаты подробности яростной, скрытой, но тайной, ненависти, доходящей до оскорблений и унижений, пра–пра–правнука Ибн–Фадлана к этому «одному человеку», находясь при «трех тысячах лошадей и пяти тысячах человек». А вот имени его не назвал потому, я думаю, что оно – еврейское, надеюсь мою отсылку к «карет» вы уже посмотрели. Особенно унизительно для «одного человека» выглядит на фоне подарков Кударкину вручение «одному человеку лепешек хлеба», если не забывать о «трех тысячах лошадей и пяти тысячах людей» пра–пра–правнука Ибн–Фадлана. За каковые не «смилостивится» не только главарь казаков–разбойников, но и сам пра–пра–правнук Кударкина. Разве что добавить, что «каждый, кто замещает какого–либо их главаря, называется Кударкин».
