2. «…они не упоминают других дирхемов». Значит, часть торгового племени в данном ареале «окуклилась», (см. статью «Окукливание»), торговый путь еле намечен, нерегулярен, то есть не как нынешняя Транссибирская магистраль. Поэтому торговое племя стало внешне здорово походить на аборигенов, в историки их позже назовут «тюрками» с многочисленными их каганатами.
3. «…мы выехали из Бухары, возвращаясь к реке, и наняли корабль до Хорезма. … мы ехали несколько дней». Вот поэтому–то я и говорю, что основной способ освоения новых земель – реки. Попробовали бы этот же путь проехать на верблюдах рядом с Амударьей.
4. «…между вами и этой страной, о которой вы говорите, – тысяча племен неверных» . Это сказано Ибн–Фадлану, собравшемуся на Южный Урал, в Хорезме. Значит, здесь не было никаких тюркских каганатов, каковых историки насчитали до десятка, глядя в потолок. Они врут наподобие романиста Ибн–Фадлана насчет бороды, о которой – ниже.
5. «Итак, мы спустились из Хорезма в аль–Джурджанию. Я видел хорезмские дирхемы обрезанные и свинцовые и неполновесные…, их менялы продают игральные кости, чернильницы и дирхемы». <…> Но только Аллах… сделал дрова дешевыми для них». Итак, наш романист – на берегу Арала зимует четыре месяца (раджаб, шабан, рамадан, шавваль), греясь почти дармовыми дровами, что соответствует нынешней природе – устье Амударьи около четырех месяцев во льду. Но главное не в этом, а в «обрезанных» дирхемах, каковые стали рублями – рубленными на две–три части дирхемами. Но надо учесть и инфляцию, так как дирхем напополам – полтина, на три части – алтын, каковые стали после очередного «упорядочения масштаба цен» пол–рублем и тремя копейками. Примерно как майор – старше лейтенанта, а вот генерал–майор младше генерал–лейтенанта. Но и это еще не все.
Рубли – рубленные динары, конечно, попали на Русь Московскую по Волге, только не из Хорезма. Ибо оттуда, где сейчас зимует Ибн–Фадлан, нет пути на Волгу, отсюда есть путь только на Урал, хотя и не самый хороший, лучший путь на Урал – по Иртышу и Тоболу. Поэтому рубли могли попасть на «святую» Русь в абсолютно равной вероятности либо с Кавказа, либо с Уральских гор, из Великой Перми. В дальнейшем я буду тщательно следить за тем, как Ибн–Фадлан у русских историков попадет на Волгу. А пока – о бороде, к которой все никак не могу подойти.
6. Ибн–Фадлан «посмотрел на свою бороду, она один сплошной кусок из снега, пока я не приблизил ее к огню». Я родился в Сибири, поэтому утверждаю, что Ибн–Фадлан никогда не был в местах, где борода индевеет. Он, как говорится, слышал звон, но не знает – где он. И это очень важное доказательство, что я рассматриваю роман, а не отчет о реальном путешествии. И даже для времен упомянутого выше Йакута (13 век) это – роман. Значит, о 10 веке можно вообще забыть. Тем более, что Ибн–Фадлан пишет: «я видел землю, которая растрескалась и в ней (образовались) большие овраги от силы холода, и что огромное древнее дерево действительно раскололось на две половины от этого». Заметьте, что это – на устье Амударьи.
7. «…река Джайхун растаяла, и мы принялись за необходимые принадлежности для путешествия. Мы купили турецких верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки, через которые нам нужно будет переправляться в стране турок». Идет май, поэтому от покупки верблюдов до поделки из них бурдюков потребовалось бы все лето. Тогда нечего было сидеть всю зиму на Арале и ждать весны для начала не то что путешествия, а всего лишь – подготовки к нему. А если местные жители все же плавали по Аралу, что сверхсомнительно, так как незачем, то не надо говорить и о покупке верблюдов. Из чего вытекает («велели сделать»), что местные жители понятия не имели о бурдюках. И «делать» они их будут примерно как сито, на котором далеко не уплывешь, ибо выделка шкуры для бурдюка в воде – дело хитрое, непростое. Неужто с собою в поход специалиста взяли? Так лучше бы взяли готовые бурдюки.
8. «Итак, на каждом человеке из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее войлочная шапка и бурнус, из которого видны были только два его глаза, и шаровары ординарные и другие двойные (с подкладкой), и гетры, и сапоги из кимухта и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд…».
Во–первых, это – в середине лета (бурдюки задержали), притом на устье Амударьи, ибо караван только двинулся из неудобопроизносимой и ни о чем не говорящей аль–Джурджании вблизи Хорезма. Во–вторых, если это северный наряд, то северные народы отродясь «войлочных шапок» не носили, чтоб только «одни глаза» снаружи были. В–третьих, северная одежда легка и удобна даже при минус 60–ти. То есть, романист–фантаст Ибн–Фадлан представляет себе, как бы он оделся, если бы было холоднее, нежели на экваторе в январе. Значит, не был он в Хорезме и в июне.
9. «…мы наняли проводника… из жителей аль–Джурджании », через два дня: «нас настиг снег, так что верблюды ступали в нем по колена . Мы остановились на два дня и устремились в страну турок, и никто нам не встретился в пустынной степи без единой горы. Мы ехали десять дней…, и нам встретился сильный холод и последовательное выпадение снегов, при котором холод Хорезма был подобен дням лета».
Во–первых, за десять дней по степи на верблюдах далеко не уедешь. Я не уверен даже, что они достигли северной оконечности Арала. И откуда в июле тут взялся снегопад «верблюдам по колено»? Я ведь уже вам сказал, что ледостав на Амударье продолжался во времена Ибн–Фадлана ровно столько же, сколько и сейчас. И зачем тогда Ибн–Фадлану понадобился такой гротеск, чтоб, отъехав к северу не более 200 километров в самый разгар лета, когда даже в Ханты–Мансийске под 30–ть тепла, восклицать, будто он попал в Антарктиду в июле, когда там зима под минус 70–т. Во–вторых, «нанять проводника» можно было не более, чем на все те же 200 километров, учитывая, что проводник – кочевник и знает ближайшую степь как свои пять пальцев, а дальше и для него – terra incognita. В–третьих, но он же на этом не остановился, он нагнетает: «мы были близки к гибели наших душ ».
