Страшно уютные истории

© Эпштейн Д.Ю., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Мидлшир, 1804 год, июль

Девушка бежит по коридору, прижимая к груди сверток. Замок затих после бала, хозяева ложатся спать, а слуги убирают бальный зал. Свечи давно погасли, и коридор черен и бесконечен. Но она так часто ходила здесь, что ей не нужен свет. Никого нет, никого не может здесь быть, и все же она оглядывается на бегу и едва не оступается. Собственное дыхание кажется ей оглушительным. Сердце бьется у самого горла, заходясь от бега, ужаса и восторга.

Она это сделала! Она сделала даже больше! Ее пальцы сжимают сверток так, что его содержимое впивается в ладонь. Но девушка этого не чувствует. Что-то ОН скажет, когда увидит это? Когда поймет, на что она способна ради него!

Ей остается совсем немного до двери, когда на улице раздаются выстрелы. Это за ней! Ей конец!

Девушка вжимается в стену и старается не дышать. Ей бы добежать до конца, выскользнуть в ночь и исчезнуть, но страх лишает ее сил. Она ждет. Идут минуты. Ничего не происходит. Девушка отваживается сделать шаг. Тишина. Тогда она перехватывает сверток одной рукой, а другую вытягивает вперед.

Шаг. Еще шаг. Ну же!

Пальцы касаются дверного полотна. Она дергает ручку, но дверь не подается. В панике она хватается за ручку обеими руками. Сверток звонко падает на каменные плиты. В отличие от выстрела, этот звук отрезвляет, как пощечина.

Щеколда! Конечно! Девушка подбирает сверток, отпирает дверь и выскальзывает во тьму.

Выбралась!

В ночи раздается последний выстрел.

Мидлшир, наши дни

– Кто это?

– Кто это?

– Но кто же это?

Жители Мидлшира прилипли носами к оконным стеклам своих домов, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Им мешала полночь, туман и свет фонарей, но они изо всех сил напрягали глаза и воображение.

По главной улице Мидлшира шел автомобиль. Он был похож на алого зверя, то ли раненого, то ли заблудившегося в незнакомом лесу. Зверь крался, медленно, зарываясь тупым носом в белесый ночной воздух, иногда совсем замирал, иногда взрыкивал мотором и ускорял свой бег.

– Большая машина, – сказала миссис Андерсон, крутясь у окна так и этак и проклиная живую изгородь.

– Не обязательно, – бросил ее муж поверх газеты. – Скорее, просто мощная.

Свет фар мазнул по окну, и миссис Андерсон отскочила в сторону, проворно задернув занавески. Мистер Андерсон спрятал улыбку в усы.

Зверь прошел мимо и повернул за угол.

– Кто это там в такой час? – Анна-Лиза, в одной ночной рубашке, замерла у окна.

Свет торшера красиво ложился на ее каштановые волосы, проходил сквозь тонкую ткань рубашки и подсвечивал плавные изгибы ее фигуры. Если бы рядом был ее нынешний кавалер, он бы непременно сбегал за камерой и заставил ее замереть вот так минимум на час. Но кавалера рядом не было, Анна-Лиза была одна. Только старая кошка спала на кресле и, когда девушка заговорила, подняла голову.

– Наверняка мужчина. Красивый, богатый и молодой.

Анна-Лиза вздохнула. Фары заглянули и к ней, но не обратили на нее никакого внимания. Зверь крался дальше. Он обнюхивал скрытые туманом сады, прислушивался к ночным шорохам, он искал.

– Ух ты, кому это не спится?

Родерик Уизерман придержал полы своего тяжелого халата и наклонился к окну. У него не было живой изгороди, смутных надежд и богатого воображения. У него был яркий уличный фонарь и везение. Как раз в тот момент, когда автомобиль крался мимо их дома, туман на мгновение расступился.

– Красный «Ягуар»! В полночь! Вот так дела! Неужели выискались наследники лорда?

Из глубины комнаты фыркнули. Урсула Уизерман, его мать, отложила вязанье и развернула инвалидное кресло к окну.

– Вряд ли они бы заявились к нему в полночь, Род. Скорее, кто-то наконец приехал в старый особняк Михлича.

И она была права. Впрочем, как и всегда.

«Ягуар» в последний раз повернул и замер возле больших кованых ворот. Из него вышел мужчина.

Он был относительно молод, умеренно красив и на самом деле далеко не богат. Но у него был ключ. Алый зверь вкатился в сад, закрыл глаза и застыл.

Виктор Эрскин оглядел свой новый дом.

«Сегодня я буду делать что захочу».

Озорная бунтарская мысль этим утром юркнула сразу в две головы. Два человека в Мидлшире проснулись и позавтракали с этим решением. Одному из них было восемь. Другому восемьдесят восемь. Для обоих это решение было трудноосуществимым.

– Мам, я собираюсь гулять! – сказал Джо в маленьком домике садовника.

– Я собираюсь пройтись после завтрака, Стеттон, – сказал лорд Диглби в старинном родовом замке.

Оба встретили некоторое сопротивление. Оба были предоставлены самим себе с некоторыми условиями.

– Не уходи далеко! И ни в коем случае не заходи в лес! И…

– Сьюзан, оставь мальчишку в покое. – Старый садовник улыбнулся дочери. – Это же Мидлшир. Здесь ничего не может случиться.

– Вы позволите составить вам компанию, сэр? – спросил дворецкий.

– Благодарю вас за беспокойство, Стеттон, но не стоит тратить на меня свой законный выходной. Я не собираюсь заходить далеко. Да и что со мной может случиться?

– Вы можете упасть, сэр.

Старый лорд улыбнулся:

– Но могу и не упасть.

Дворецкий подавил вздох. Он служил у лорда всю свою жизнь, и, хотя они оба сохраняли видимую субординацию, их отношения давно переросли в крепкую дружбу, которая редко бывает даже между отцом и сыном.

– Возьмите с собой хотя бы Грету.

Старая гончая, единственная оставшаяся из когда-то огромной охотничьей своры, подняла голову и тявкнула.

Лорд Диглби вышел из замка.

Джо выбежал из домика.

Оба они, не сговариваясь, направились именно туда, куда им было нельзя.

Что делать в лесу в начале зимы, когда листья уже облетели, воздух пахнет прелой травой, но холод и снег еще не заглянули сюда, чтобы прикрыть неблаговидную слякоть? Что делать в лесу, когда птицы уже улетели на юг и вместо их кружевных голосов только шорох ветра и стылая, хрустальная тишина?

Он не пойдет далеко. Он только послушает. Только подышит. Только посмотрит на яркие ягоды брусники, которые еще не успели осыпаться и скрыться под листьями. Побудет на самом краешке, потому что это так страшно и так прекрасно – нарушать запрет и делать то, что хочется.

Джо с замиранием сердца шагнул между деревьев. Потом еще раз. И еще. А потом, переполненный радостью, высоко подпрыгнул и побежал. Коснулся шершавой, в морщинах, дубовой коры, подпрыгнул еще выше, чтобы сорвать желудь, да не этот, а вот тот, который сложнее, дотянулся, оступился, упал на спину и засмеялся.

Где-то залаяла собака. Джо приподнялся на локте и оглянулся на звук. Все в порядке, совсем близко были люди, а вон то дерево, от которого начинается тропинка. Он не заблудился.

Мальчик снова лег, нагреб полные пригоршни листьев и подбросил их в воздух. Тяжелые, набрякшие, они без всякого изящества падали на его оранжевую куртку, на землю, на лицо. Джо жмурился, смеялся и бросал снова и снова. В городе не было ничего такого. В городе был только маленький парк, и листья в нем сгребал и сжигал толстый дворник. А здесь…

– Эй, привет! Привет!

Голос шел из-за деревьев. Джо вздрогнул, сел и вгляделся.

– Привет!

Голос был мальчишеский. Неужели здесь есть кто-то еще? Еще один мальчик его возраста? Вот так везение!