Затем Альберт попробовал развлечь себя разглядыванием, чего там у кого на балконах понавалено; затем поискал на небе облака необычной формы или знакомые созвездия, уже начинающие проявляться на куполе вечернего неба, и, наконец, выбравшись за пределы поселения, стал спускаться к реке.

Вскоре, однако, мысли Хохлопского снова упорно пожелали возвратиться к теме дня номер один: «Что было-то затем? Что-то припомнить не могу… Ах, да…»

Действительно случилось так, что на некоторое время Хохлопский утерял Алину из виду, так как начались проблемы в его собственной семье, закончившиеся разводом: супруга решила перебраться в другой город, причём настолько крепко решила, что вначале даже перебралась, прежде чем решить; и всё втайне, исподтишка. Дочь она увезла с собой: вся нервотрёпка в судах оказалась бесполезной, ибо «такая сложилась судебная практика», как поясняла судья. История обычная – по тем временам обычная, во всяком случае; Хохлопский знал в поселке ещё человек пять мужиков, познакомившись по общему для них всех поводу и общаясь с ними как раз на общую для всех них тему – клуб по интересам, так сказать.

Однажды Алина сама нагнала Альберта на улице. Поздоровались. На привычный вопрос о делах, Алина скупо выдала: «Дедушка вчера умер».

Был тогда май 2001 года, это Хохлопский хорошо запомнил. «Альке тогда было уже ближе к восьми» – вспомнилось ему. Сколько деду было лет, ни Алька, ни Хохлопский не знали. Где похоронен, тоже не знали, не до того всё как-то было во все времена. Звали деда Тимофеем; однако Хохлопский с ним почти не был знаком. А отца своего, Николая, никогда Алька не и видела; народ сказывал, что он строителем подрабатывает где-то по области, тем и живёт. Но в целом всё тогда, в начале «нулевых», у Альки складывалось вроде вполне благополучно, с её слов: бабушка Надя, которая также приходилась ей родственницей по линии матери, за ней дома присматривает; в школе новые знакомые и новые впечатления. Одноклассники примерно равны все и по достатку родителей, и по накопленным жизненным впечатлениям. Бабушке она тоже помогает: сварить чего, убрать квартирку, помыть посуду. Порасспросив Алину о её новостях, Альберт предложил ей заходить в гости к нему, когда захочет, да и вообще говорить ему, если чем полезен быть сможет.

Так за воспоминаниями Хохлопский и подобрался к своему дому на окраине, практически не заметив реки, к которой он вроде бы хотел спуститься; спустился ли, он тоже припомнить не мог. Но здесь возле дома воспоминаний оказалось ещё больше.

Вон земляная канава, прорытая небольшим ручьём, берущим своё начало неизвестно где. Канава в этом месте, возле мостка, была шириной метра полтора и глубиной с метр, вода же струилась лишь внизу, и её поток шириной не более полуметра можно было взрослому человеку легко перешагнуть в те времена, когда мосток прогнивал и разваливался. Здесь Альберт порой натыкался на Алину, которая осенней порой босиком, лишь в трикотажных трусиках и маечке, перемазанная с ног до головы полужидкой глиной, возилась у самой воды с какими-то своими детскими постройками. «Не холодно ли тебе, Алина», – спрашивал Хохлопский и в ответ слышал низкий осипший голос, которому могла бы, пожалуй, позавидовать даже какая-нибудь насквозь прокуренная шлюха: «Не-е, мне тепло-о!» Альке было тогда всё ещё лет пять или шесть.

Выбирались они вместе время от времени на короткие прогулки по лугу за домом; но это уже было вроде позже, – когда Алине уже лет девять стало. Альберту запомнилась сцена во время одной из таких прогулок, когда Алина бодро шагала в лёгеньких летних босоножках на босу ногу прямо по траве, густо осыпанной холодными каплями осенней вечерней росы, – уступая тропинку Альберту. Заметив это, Альберт сам сдвинулся в сторону, освобождая тропинку: как «джентльмен», как взрослый, ну, и обут он был в плотные кожаные ботинки. Алька продолжала идти по холодной росе. Альберт тогда предложил словами, раз уж его жест не был замечен. Оказалось, что жест замечен был; но Алька настаивала, что по тропинке должен идти именно он, «чтобы обувь не промочил и не испортил». И её лицо! Это смешение застенчивости и искренности! От обычной Альки, какой он её порой заставал у неё во дворе – настроенной подобно самураю и склонной перечить и оспаривать любые слова, – в тот момент невозможно было заметить и следа. Впрочем, с Альбертом Алька всегда вела себя тихо и смирно, чему тот одновременно и удивлялся и восторгался: «Видимо, уважает».

Всё стало ухудшаться в 2003 году, после смерти Алькиной бабушки Нади, которая не очень-то долго продержалась после кончины своего мужа. Случилось это утром 13-го октября, в понедельник. Альберт узнал об этом в тот же день от самой Альки, которая на него снова как бы случайно наткнулась где-то на улице, примерно в полукилометре от дома. Алина тогда рассказывала Хохлопскому: «Подошла к кровати, а бабушка не дышит. У матери, как обычно, гости её, пьют, веселятся. Я к ней подхожу, говорю, погляди, бабушка не дышит. Она подошла. И потом сразу в рёв».

В школу Алька в тот день уже не пошла. Да и в следующие тоже…

Когда в школе заинтересовались, где ребёнок делся, уже прошёл почти месяц. Учителя накапали Алининой маме, понятное дело, и мама некоторое время пыталась «следить за ситуацией». Но вскоре снова запила, предпочитая все свои проблемы решать при помощи алкоголя – иллюзии, к которой устремляются обычно люди слабовольные.

Так с октября 2003 года Альберт стал подкармливать помаленечку Алину: сметаной с печением, какао, если было. Иногда и суп у него водился. Или даже шоколадка. Денег-то в те времена практически у всех было аж никаких; с продуктами в магазинах – тоже негусто: 1990-е всё ещё продолжали настойчиво напоминать о себе. Однако, рассуждал Альберт, там кто где малость подкормит, сям – вот уже и сытый ребёнок. О том, что Алина прогуливает школу, Хохлопский не знал.

Удивительное дело, что во дворе вокруг этого росшего полуголодным ребёнка собирались стаи дворовых кошек или же приблудившиеся порой собаки. Было забавно наблюдать, как они послушной стайкой следуют за Алиной, когда та, пригнувшись и слегка присев, пятится задом, совершая виражи влево и вправо, и манит их протянутой вперёд рукой, ладошкой вверх с собранными вместе кончиками выпрямленных пальцев, – и вся эта стайка послушно повторяет её путь едва ли не след в след. Затем Алина, когда ей надоедало пятиться, приседала, и вся толпа собранных ею зверушек тут же оказывалась возле неё и начинала усердно об неё тереться, порою выталкивая её из хрупкого равновесия; Алина в ответ смеялась восторженно и звонко, с примесью своей обычной хрипотцы, – как треснувший бронзовый колокольчик. Впрочем, съестного им тоже перепадало от Алины, догадывался Альберт, иначе они, пожалуй, не были бы столь послушными Алькиными приверженцами.

В сентябрь 2003 года довелось Альберту навещать Альку в районной больнице, куда она попадала с каким-то отравлением, в инфекционное отделение. Тогда Хохлопский удивлялся, как ему помнится, что при столь необустроенной жизни ребёнок оказался в больнице лишь впервые: «Крепкая растёт, как сорная трава», – подумалось ему тогда. В отделение Хохлопского, разумеется, не впустили, и даже передачу от него взять отказались: запрещено, – лишь рукой в окошко помахал ей. Благо, через пару недель выписали тогда Альку.

А ещё ранее, на 10-летие, подарил он Алине электрическое пианино, небольшую пластмассовую коробку с тремя октавами клавиш – чёрных и белых, как у настоящего пианино. Пианино это куплено было изначально для дочери, но не слишком долго успело ей послужить. Работала эта штука от батареек, однако Хохлопский разыскал старенький блок питания подходящий, выдрал из двух «Крон» 1 контакты, припаяв и закрепив затем одну пару этих контактов на корпусе и другую на выводном проводе блока питания, – получилось вполне удобно, чтобы не тратиться на частую смену батареек. Звук был у этого устройства синтетический, электронный, что по тем временам тоже выглядело престижным, поскольку навело ассоциации с весьма ставшими популярными в позднем Советском Союзе ВИА – вокально-инструментальными ансамблями, чьи песни и в начале «нулевых» всё также активно ещё появлялись в телевещании. Идея Хохлопского была простой: увлечь ребёнка чем-то таким, чтоб времени не оставалось ни на проказы, ни на грустные мысли, – обычная такая идея из советских педагогических популярных брошюр, выпускавшихся в помощь родителям. Нельзя сказать, чтоб эта затея удалась, однако некоторое время она действительно занимала Алину. Первые «уроки», – если их так можно назвать, учитывая, что никакого музыкального образования у Хохлопского и близко не было, – проходили в те их редкие встречи, когда Алина заходила к нему в гости. Тогда этот инструмент ещё работал от батареек. Переделать его Хохлопского побудило как-то оброненное замечание Алины, что, дескать, на батарейки к нему денег не напасёшься.