Не знаю, с чего он решил доверить подробности своего быта и брака совершенно незнакомому человеку. И понятия не имею, с чего он взял, что мне есть до этого какое-то дело.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

– Чтобы вы поняли – Серена всегда добивается своего. Увидела вещь – захотела – получила. Увидела человека – захотела – получила. Пришла в голову идея – захотела – получила.

У меня было отчетливое ощущение, что Паскаль говорит одно, но хочет сообщить мне что-то другое. Отец говорил в таких случаях о «написанном между строк». Признаюсь, в детстве я изо всех сил пыталась овладеть умением читать между строк и пыталась и сейчас, но подобный талант оставался для меня недостижимой вершиной.

– И по-прежнему я не понимаю, зачем вы мне все это говорите.

– Мы провели в Лондоне всего полгода, а она уже купила две квартиры и три дома в Лондон-Филдс и Хомертоне. Она вызвала из Штатов своего дизайнера интерьеров, и он прилетел, чтобы заняться реконструкцией вместе с местными архитекторами. Когда они закончат, это будет изумительное зрелище, в японском стиле. Серена его любит.

И тут до меня начало доходить – Паскаль совершенно не пел дифирамбы своей жене.

– Нелегко вам, наверное, приходится, – заметила я.

Он издал отрывистое «ха» и ответил:

– Забавно. – Взглянул мне в лицо и добавил: – О, так вы не шутите. Вы считаете, что я подкаблучник.

На несколько мгновений он замолчал, чтобы заново зажечь сигарету.

– Простите, – сказал Паскаль, отгоняя рукой дым, – мне разрешено курить только тут, стоит переступить порог – и никаких сигарет.

Этот жест и слова вызвали у меня доселе неведомое чувство, возможно, сострадания, я не была полностью уверена. Я хотела спросить: а что случается, когда Серена не добивается своего? Каким ядом она поливает провинившихся? Но вместо этого произнесла:

– Если жить бок о бок с личностью огромного масштаба, практически невозможно сохранить собственную индивидуальность. Некоторые отстаивают свою с боем. Другие просто принимают происходящее. А некоторые сливаются с большим «я» до потери своего собственного.

Не могу с точностью сказать, из какого источника я почерпнула подобное наблюдение. Скорее всего, от отца. Большинство моих наблюдений я позаимствовала у него.

Паскаль неотрывно смотрел на меня, я это чувствовала, даже при том, что не смотрела на него в ответ, поэтому широким жестом обвела мастерскую и добавила:

– К счастью, судя по всему, вы не из таких людей. Похоже, ваша собственная жизнь кипит.

Он сделал глубокий вдох.

– Я готовлюсь к выставке, открытие двенадцатого числа. Приходите, если пожелаете. – Он загасил сигарету об гору окурков, грозящих вывалиться из пепельницы, и добавил: – Я пришлю вам геолокацию. Какой у вас номер?

Его слова для меня были темный лес.

– Давайте ваш телефон, – сказал Паскаль, протягивая руку, и, сама не понимая почему, я послушалась.

– Итак, профессор… что вам на самом деле нужно? – в который раз поинтересовался он, тыкая в экран.

– Уже говорила – я ваша большая поклонница, – ответила я после паузы.

Он вернул мне телефон, поменяв положение ног.

– Вы не поклонница и не фанат от живописи. Вы не понимаете, кто я.

– Понимаю. Вы Паскаль Мартанье, знаменитый американский художник, – уверенно заявила я.

Он фыркнул.

– Да вы даже мою фамилию неправильно произносите, – парировал он и резко затянулся сигаретой. – Я впустил вас в дом, потому что мне понравился ваш облик, ваша манера говорить – такая английская, такая правильная. Вас как будто закинуло сюда из другой эпохи. – Он снова затянулся. – Но теперь я начинаю сомневаться, что поступил правильно.

– Уверяю вас… – начала было я и замолчала, потому что моя легенда развалилась, и я не знала, с какой стороны теперь подобраться к Паскалю. – Я просто хочу узнать о шприце, – наконец произнесла я.

– Зачем?

– Потому что… – Стоит ли мне рассказать ему? И что именно? – Потому что позапрошлой ночью одному человеку воткнули в шею шприц, полный мощного галлюциногена, и теперь этот человек борется за жизнь в реанимации. И этот шприц идентичен тем, которые вы используете в качестве авторской подписи. И возникает вопрос… – Ох, не сболтнула ли я лишнего? Впрочем, уже поздно сожалеть. – Возникает вопрос…

– Вы из полиции?

– Нет, но я участвую в расследовании в качестве токсиколога.

Тут Паскаль затушил сигарету, встал и повернулся ко мне спиной, сделал несколько глубоких вздохов и выдохов, развернулся и наградил меня белозубой улыбкой.

– Придется вам меня извинить – у меня полно дел перед выставкой. Плюс одну картину, которую хочу туда включить, я даже еще и не начинал. Лестница за этой дверью ведет прямо к выходу. Вы сами найдете дорогу?

– Просто такие шприцы, как тот, который использовал преступник, выпускаются на единственной фабрике в маленьком колумбийском городке, и возникает вопрос – как один из них умудрился оказаться в Сохо?

Паскаль пересек мастерскую и открыл дверь.

– До свидания, профессор.

Что мне оставалось делать? Я вышла за порог, дверь за мной надежно закрылась, но я услышала вопль Серены, который, несомненно, касался меня: «Он впустил в дом помешанную фанатку! Хренову фанатку!», и в тот же момент я увидела, как сквозь огромные двери в квартиру входит другая женщина – я уловила лишь промельк белых волос, спадающих на плечо, и двери захлопнулись, отрезая меня от происходящего внутри. Еще мгновение я постояла, уставившись в темноту коридора, и направилась к выходу, тщетно пытаясь вспомнить, где видела эту женщину раньше.

На следующее утро я сидела в лаборатории и готовила образцы для занятия – несложная работа, но утомительная. Закончив ее, я откинулась на спинку стула и бесцельно скользнула взглядом по микроскопам, центрифугам и спектрометрам, пока не остановилась на холодильниках с образцами, стоявшими по соседству с кухонным уголком. Все располагалось на своих местах, все оборудование сверкало безупречной чистотой, и я удовлетворенно улыбнулась – все-таки с Кларой я не ошиблась, она не только отпугнула от меня Борщевика, но и оказалась крайне исполнительной лаборанткой.

Но стоило мне перевести взгляд на кухонный прилавок, как благодушие испарилось. Раздраженно вздохнув, я отправилась на инспекцию.

Кофейник и две немытые чашки из-под кофе стояли рядом с раковиной в окружении крошек от печенья. Я еще могла понять немытую посуду, но крошки! Клара прекрасно знала правило: никакой еды в лаборатории, ни при каких обстоятельствах. Да и зачем ей понадобилось брать две чашки, ну бога ради? Разве не проще помыть одну грязную?

Взяв мусорную корзину, я стряхнула в нее крошки, недовольно цокая языком. Подобную расхлябанность стоит пресекать на корню, и чем быстрее, тем лучше. На самом деле, я уже полезла за мобильником, чтобы позвонить Кларе, когда ожил стационарный телефон, стоявший в лаборатории. Сюда так редко звонили, что я вообще забыла о его существовании. Несколько секунд я просто смотрела на него в ожидании, что он замолчит, но потом вздохнула и подняла трубку.

– Профессор? Это приемная. К вам направляется детектив Чемберс, и она не в духе.

Несколькими секундами позже указанная особа распахнула дверь в лабораторию, ворвалась внутрь как ураган и заорала:

– Какого черта вы себе позволяете?!

– Прошу прощения?

– Да не притворяйтесь, что не понимаете!

Я вернулась за рабочее место.

– Не притворяюсь и не понимаю.

– Я про вашу выходку с Паскалем Мартаньё. Я здесь прямиком из его квартиры, и знаете, что произошло?

Я догадалась, что вопрос был риторическим.

– Он расхохотался мне в лицо, когда я спросила, почему вместо подписи на картинах он рисует шприц. – Тяжело дыша, она приблизилась ко мне, оперлась кулаками о мой стол и угрожающе склонилась вперед: Барбарис больше не скрывал своих шипов. – Знаете, что он сказал?