Отметим, что синтаксис финальной строфы мандельштамовского стихотворения позволяет предположить, что «лодка» – это метафора «тела» лирического субъекта.

К восьми стихотворениям Мандельштама 1909 года, возможно, обращенным к дочери купца Кушакова, примыкают два его стихотворения 1911 года, адресат которых нам неизвестен. Оба эти стихотворения также не были включены поэтом ни в первое, ни во второе издания «Камня». И в том, и в другом стихотворении особая роль была отведена еще одной примете внешности адресата – ее щекам, которые Мандельштам торжественно называет ланитами.

Первое, более сдержанное стихотворение вокруг этого мотива организовано. Как и стихотворение «Музыка твоих шагов…», оно начинается с вписывания движущейся возлюбленной лирического субъекта в природный, лесной ландшафт. Далее, как и в стихотворении «Музыка твоих шагов…», человек соотносится с окружающей его природой:

Две начальные строки стихотворения отчетливо соотнесены с двумя финальными. Первая строка начального двустишия («Ты прошла сквозь облако тумана») варьируется в первой строке финального двустишия («Как сквозит и в облаке тумана»), а вторая строка начального двустишия («На ланитах нежные румяна») отражается во второй строке финального («Ярких дней сияющая рана»)44. В случае со вторыми строками соотношение образов цветовое: «нежные румяна» на щеках возлюбленной преображаются в кроваво-красную «рану» «ярких» осенних «дней». То есть «румянец» героини превращается в «румянец» олицетворенной осени45, о чем прямо сказано в предпоследнем двустишии: «Как на всем играет твой румянец!»

Источником этого образа почти наверняка послужили строки из хрестоматийной пушкинской «Осени»:

Важно отметить, что трагическая финальная строка стихотворения Мандельштама подготавливается, как минимум, с третьего двустишия. «Осень» здесь и далее в стихотворении предстает «злой» колдуньей, которая «ворожит» над влюбленными47, «угрожает» им «спелыми плодами», перешептывается «вершинами» деревьев48, а если и «целует», то заволакивая «глаза» «паутиной».

Строка «угрожает спелыми плодами» парадоксальная, поскольку спелые осенние плоды традиционно изображаются как материальное и радостное воплощение изобилия. Что́ Мандельштам здесь имеет в виду? Яблоко злой ведьмы, отравившее прекрасную царевну? Или несущее потенциальную угрозу падение спелого плода с дерева (вспомним начальные строки четверостишия, открывающего второе издание «Камня»: «Звук осторожный и глухой / Плода, сорвавшегося с древа»)?49 Однозначно ответить невозможно, однако важно обратить внимание на то, что в стихотворении «Ты прошла сквозь облако тумана…», кажется, впервые в поэзии Мандельштама, но далеко не в последний раз открыто возникает тема любви как опасности, любви как муки. Праздничная золотая осень не утишает печаль лирического субъекта, а, наоборот, растравляет в нем ощущение одиночества и любовной тоски: «Светит день холодный и недужный. / Я брожу свободный и ненужный…».

Через два дня после только что разобранного стихотворения Мандельштам написал еще одно поэтическое обращение к возлюбленной, в котором вновь возникает не только мотив ее щек, но и мотив жизни как танца (сравните в стихотворении «Ты прошла сквозь облако тумана…»: «Как застыл тревожной жизни танец!»):

Легко заметить, что в этом стихотворении отразилось совсем другое настроение, чем в стихотворении «Ты прошла сквозь облако тумана…», хотя и здесь эротическое влечение изображается как опасное и губительное: «…Что страсти? / Танцующие змеи! / И таинство их власти – / Убийственный магнит!»

Образ губительной страсти, чьим воплощением предстает танец змеи, был подробно развернут в стихотворении Мандельштама предшествующего, 1910 года «Змей», вошедшем в первое издание «Камня». В этом стихотворении (с отсылкой к блоковской «Незнакомке») описано, как безвольная завороженность страстью лишает героя его главного призвания – быть поэтом:

Однако лирический субъект стихотворения «Не спрашивай, ты знаешь…» не только сам и вполне сознательно готов отдаться «таинству» «власти» «танцующих змей», но и призывает к этому возлюбленную. Он, как и в стихотворении «Что музыка нежных…», сначала заявляет, что слова абсолютно неважны в сравнении с «трепетом» тела («И как ты называешь / Мой трепет – все равно»); затем решительно объявляет, что ничто в жизни, кроме страстного влечения к возлюбленной, его не интересует и так будет всегда («…бесповоротно / Мое существованье / Тобою решено»); а в итоге лирический субъект предлагает адресату совершить символический жест, который объединит влюбленных в стремлении подчиниться воле «танцующих змей»: «Дай руку мне».

16 ноября 1911 года52 датировано стихотворение Мандельштама, в котором уже неоднократно изображавшиеся в его любовной лирике пальцы адресата участвуют в процессе прядения шелка. Описание процесса прядения и вышивания еще не раз встретится нам в мандельштамовских стихотворениях о любви: