А что если? Это, кажется, самое скверное

из представлений…

Ты защищаешь своё право любить,

её тихо помнить?

Оберегая идолов прошлого

где-то на полках комнат,

Только себя самого имея

в свидетелях преступлений.

А что если? Если вдруг ты уйдёшь?

Ты бы тогда сказал наверно и ей, и мне:

«Помнишь – я говорил же, что штампы не ставлю в грош?

Не ходи по нашим местам, не тоскуй о последнем дне»

А что если?.. Это, кажется, самая жуткая из фантазий…

Я родилась уже умалишённой и всё не возьму в толк,

Что нас троих не существует ни в Африке, ни в Евразии.

А я – в больничной палате смотрю в потолок

Человеку с тысячей фамилий и отчеств, ищущему свой рай и вечно попадающему в бури. Кораблю со сломанным компасом. Капитану с верящим сердцем.

(отрывок, который не делает мне чести)

Начало.

Змея, пожирающая свой хвост.

Время разбрасывать камни…

Я спросила тебя сегодня: «Интересно, приятно ли знать, что твоя бывшая после тебя так никого и не полюбила до сих пор? Тешит ли это твоё самолюбие?» Ты ответил: «Да нет, мне никак. Это всё не имеет смысла». Но брови, поднявшиеся кверху и рот, скривившийся в самодовольной ухмылке, говорили иное.

Ты любил повторять раньше часто, а в последнее время – реже: «Меня трудно забыть, ты же понимаешь». И повторение это говорит о том, что тебе это льстит. Раньше меня злило это, теперь перестало.

Разговор мы закончили тем, что я сказала: «Как хорошо, что я не такая как ты и меня очень легко забывают и находят себе новую на замену – кухарку без амбиций. И тихо живут с ней». Ты ответил: «Ты даже лучше меня. Я люблю тебя». Но интонации звучали как слабое утешение.

Но знаешь что? Вот уж по этому поводу я нисколько не комплексую. Переживаний у меня достаточно и так.

Я делаю совсем иначе. Меня не забывают ни мои бывшие,ни бывшие моего нынешнего. Она будет помнить меня до гробовой доски, как ту, которая ворвалась в её жизнь и в кратчайшие сроки осуществила всё то, что она сама не смогла осуществить за пять лет. Как ту, что забрала её привычное, её ценное – и сделала своим единственным. Ту, что знала о каждом слове, о каждом письме, о каждом звонке. Всегда. И это, я убеждена было больнее остального.

А он? Как он мог забыть меня, какими бы иллюзиями себя не тешил, как бы ни обманывал себя и других? Ведь он каждый день приходит домой, разувается, глядя на ламинат, который выбирала я, спит, глядя на обои, которые выбирала я, ест, глядя на выбранные мной узоры на стене. Это я стояла с ним у самых истоков, шла рука об руку. Что он может сделать, чтобы скорее забыть меня, если переделать весь дом с нуля не позволит жадность? Закрасить мой фиолетовый и только? Но ты действительно думаешь, что выходя ночью на балкон, пока его женщина спит, глядя на эту, теперь белую стену, он забыл о том, что скрывается под ней?

В том что он наконец занялся своим любимым делом есть и моя вина (в большей или меньшей степени). Я нанесла ему жестокую обиду. Напоследок, осознанно.

Зачем я это сделала? Причин было две. Во-первых, зная уже точно, что рвать я собралась навсегда и бесповоротно, чтобы подстраховать себя от того, во что ты в своё время так радостно нырнул с головой, позабыв про меня и мои чувства – от его желания меня вернуть, от его посягательств на наш покой и мою память. Я сделала то, за что я знала – он меня никогда не простит, ровно так, чтобы это дошло до него в определённые мной сроки. Мне был важнее мой дальнейший покой, чем выйти из воды чистой и яко бы безгрешной (как любишь это ты).

Во-вторых, ему нужен был солидный и весомый пинок, чтобы он наконец уже осмелился заняться тем, чем давно хотел. Я желала ему счастья. А возможно оно было только совсем без меня. И в семье и в сердце.

Вот и всё. Вспоминать меня будут даже на смертном одре, пусть и с весьма противоречивыми чувствами. Кто-то даже будет хрипеть моё имя в последней агонии, изо всех сил желая утащить меня с собой. И как жаль, что ни один не догадается зачем всё это было нужно. И что всё это было для их же блага.

Избавившись от меня, люди наконец выдыхают с облегчением, будто излечившись от долгой болезни… Но вот нюанс – из долгой и тяжелой болезни никто не выходит прежним.

А теперь хочешь я расскажу, зачем нужны все эти невольные напоминания о твоей бывшей? Вошедшие в привычку, подчас нездоровые и компульсивные.

Никто так не делает. Это не принято. Но когда тебе напоминает о ней каждая мелочь, от тарелок, до цвета волос и глаз – ты постепенно начинаешь воспринимать ее призрачное присутствие где-то рядом ка должное, не замечаешь этих призраков, свыкаешься на уровне рефлексов с тем, что они все из нашей жизни никуда не денутся.

Эта привычка исключает возможность того, что однажды произойдёт то, чего я больше всего боюсь. Что при встрече с ней ты испытаешь хоть какую-нибудь эмоцию. Хотя бы какую-то…

«Когда всё это закончится?» – спросишь ты. И я отвечу: когда однажды, заметив её из окна автобуса, ты её не заметишь. Когда однажды в декабре ты не вспомнишь, что сегодня её день рождения. Тогда я буду знать, что победила и здесь.

…и время собирать камни.

Я всю жизнь наивно мечтала о правде. Искала её с горящими глазами и трясущимися руками. Обезумев от поисков, я начинала врать сама. Я достигла определённых «высот» в этом искусстве, так же, как и ты, мой дорогой… И чем больших высот я достигала, тем больше я ненавидела ложь. Тем сильнее я лелеяла мечту, возможно наивную и заведомо несбыточную, о том, что мне удастся найти на земле хоть одного человека, который полюбит меня и которого полюблю я, которому можно будет не врать ни-ког-да. Даже на самую маленькую капельку. Даже во спасение. Не врать, не умалчивать, не приукрашивать, договаривать до конца. Говорить всё, к чему только удастся подобрать слова.

И вот я нашла тебя однажды, ухватилась изо всех сил за этот последний спасительный прутик, загорелась – во что бы то ни стало постараться осуществить эту безнадёжную мечту с тобой.

Но ты прокричал мне как-то, что правды нет. Что правда не нужна. Что правда не приносит пользы. «Зачем тебе знать всю правду?» «Хотела бы ты слышать эту правду?»

Я всю жизнь искала человека, с которым осознанно и обдуманно я захочу прожить отпущенное мне время до самого конца. Бок о бок, принимая и любя его, со всеми его особенностями, «но», невзгодами, проблемами, немощами, горестями. За которого захочу взять на себя ответственность перед законом и перед небом – быть с ним рядом при любых обстоятельствах, как бы меня ни страшило и ни раздражало то, что происходит вокруг. Быть с ним рядом, принимая его со всеми его неотъемлемыми довесками.

И вот я нашла тебя. Но ты возненавидел мою дочь и кричал, что любишь меня одну. Но ты воевал, пытаясь разделить неразделимое. Ты делал мне больно, желая сломать мои ветви.

(За что ты так со мной? – спросила бы я, но не стану, ведь ответ мне известен наперёд. Задолго до того, как родился вопрос. Несбыточные иллюзии обречены на провал. Сочувствие, жалость, поддержка в наш век отжили своё. Мир поглотила тьма. И мы с тобой – её всадники. Просто один из нас ещё недостаточно понял всю суть: если нет жалости, то нет жалости ни к кому)