Конечно, мне нельзя было показывать сразу свой интерес. Таковы азы торговли, которых я не зал. Впрочем, гораздо позже я понял, что даже из этого правила есть исключения.

Валентина назвала цену. Мама цокнула языком, помотала головой и протянула мне руку.

– Пошли, Гера, – сказала она. – Посмотрим, почём такие же у соседей.

Торговка пожала плечами и скользнула по мне равнодушным взглядом.

– Не найдёте таких же – говорю же, партия новая, только завезли, – сказала она.

– Подожди, мам, – ответил я, глядя торговке в глаза.

Она не выдержала – опустила взгляд.

– У вас отличный товар, – сказал я. – Значит, умеете выбирать.

Валентина заинтересованно посмотрела на меня.

– Значит, клиентов будет больше, чем у других. И прибыль хорошая, – продолжал я. – Но очень много зависит от первого клиента, так? Если первая сделка в начале дня не получится – то есть риск, что вообще торговля не пойдёт, верно?

Такая примета действительно была у челноков в то время. Я слышал об этом неоднократно, во время своих долгих зимних прогулок по рынку.

Валентина ухмыльнулась.

– Ну, допустим, – кивнула она. – Но даром отдавать такой товар тоже не дело! Так и разориться можно.

– Так ведь мы не даром, – улыбнулся я. – Давайте так, я в школе буду всем говорить, что такие кроссовки только у вас продаются. И цену назову в два раза выше. К вам точно ещё клиенты придут – гарантирую!

Теперь торговка улыбалась.

– Это интересное предложение, – сказала она. – И сколько ты готов за них отдать?

Я назвал цену. Мама всё равно недовольно нахмурилась, но промолчала. И сделка состоялась. Тогда я ещё не подозревал, какие изменения в мою жизнь она принесёт.

Кроссовки оказались настолько хороши, что привлекли внимание в классе. На второй учебный день меня тормознули парни из одиннадцатого класса, на выходе из школьного двора, и потребовали «пояснить за шмот».

Штаны «Адидас» определённой модели были чуть ли не официальной униформой городских бандитов, которые гордо называли себя «борцами». Никому другому такие штаны носить было нельзя. По слухам, во втором микрорайоне по весне одного парня зарезали только за то, что его штаны были похожи.

В ответ на претензии я проблеял что-то про разницу между штанами и кроссовками, но, конечно, это было ошибкой. Надо было сразу бить или бежать. Словесная придирка была только предлогом, чтобы меня остановить.

Последовал сильнейший удар по корпусу. Похоже, били сзади, ногой. Кажется, такой удар в карате называется «маваши».

У меня дыхание перехватило и потемнело в глазах. Я рухнул в траву возле раскисшей пешеходной дорожки. И тут же ближайшие хулиганы, как стая гончих собак на дичь, накинулась на мои ноги, пытаясь стащить «адики».

Я брыкался изо всех сил. Тогда они навалились всей толпой, не давая мне пошевелиться. Краем глаза я видел, как один из нападавших достал нож-«бабочку» и нацелился на кроссовки. Я осознал, что вот сейчас, в следующий момент, я могу навсегда потерять эти вещи, что их просто порежут в лоскуты. Мне стало нестерпимо больно, физически, будто нервы ошпарило кипятком.

Что было дальше я помню плохо. Несколько мгновений слепой ярости, звук из моего горла, напоминающий звериный рык. Растерянность и даже испуг на лицах хулиганов, когда я зубами впился одному из них в щиколотку, прокусив её сквозь штаны. Визг покусанного, вкус крови на губах…

А потом в одно мгновение, словно по волшебству, всё закончилось. Хулиганы исчезли, будто испарились. Даже покусанный.

Надо мной, на фоне свинцово-серого неба нависала фигура в чёрном плаще, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде бульдога. Лица не было видно – чёрная шляпа с широкими полями давала слишком густую тень.

Я не испугался. В какое-то мгновение я даже подумал, что меня уже убили тем самым ножом-«бабочкой», и что теперь бояться больше нечего. Я испытал грусть вперемешку с облегчением и на всякий случай ощупал себя. Бок после удара сильно болел. Это меня расстроило: разве после смерти боль остаётся? Это нечестно…

– Поднимайся, – сказала фигура, протягивая руку. – Земля холодная, застудишься. Пойдём, приведём тебя в порядок.

– К… кто вы? – рискнул спросить я прежде, чем схватиться за руку.

– Меня зовут Филипп Петрович, – ответила фигура.

– Очень приятно, – кивнул я. – А меня – Герман. Можно просто Гера.

– Я знаю, – ответил мой собеседник, после чего повернулся так, что я смог разглядеть его лицо.

Филипп Петрович оказался импозантным пожилым мужчиной, с умными карими глазами, орлиным носом и щёткой седых усов.

– Ну, ты будешь подниматься? – повторил старик. – Или лежать понравилось? Что, тут особенно мягкая трава? Надо попробовать, что ли?

Он сделал вид, что собирается опуститься рядом со мной. В его глазах плясали озорные искорки.

– Нет-нет, не надо, сейчас… – ответил я, подтягивая под себя ноги.

Бок болел довольно сильно, наверняка будет огромный синяк.

Филипп Петрович снова протянул руку. В этот раз я схватился за неё, после чего он неожиданно сильным рывком помог мне подняться.

– Пойдём ко мне, – предложил он. – Приведёшь себя в порядок. А то как в таком виде домой возвращаться?

Как и всякому ребёнку в то время мне, конечно, были известны жуткие истории про маньяков, которые охотились за детьми. И в другой ситуации я бы ни за что не пошёл куда-то с незнакомцем. Но тут я даже не подумал об опасности. От этого человека веяло чем-то родным, близким, уютным. Совершенно безопасным. Больше того: он будто обещал защиту. Наверно, если бы я задумался в тот момент об этом, такое доверие показалось бы мне странным. Но я не задумался.

– Спасибо… – тихо сказал я, оглядывая свои школьные брюки, испачканные дорожной грязью и пятнами от раскисшей осенней травы. Удивительно, но новенькие кроссовки при этом выглядели отлично, на них не осталось ни пятнышка.

– На здоровье, – кивнул Филипп Петрович. – Нам туда!

Он указал в сторону Советской улицы, куда мы и направились.

Я думал, что он живёт в одной из старых девятиэтажек во втором микрорайоне, но мы пошли дальше. Мимо Дома культуры, через перекрёсток, мимо фабрики, где работала мама – прямо до единственной в городе гостиницы с незамысловатым названием «Егорьевск».

– Вы в командировку приехали к нам, да? – спросил я, когда мы прошли возле сонной толстой тётки, лузгавшей семечки за стойкой. На нас она не обратила ни малейшего внимания.

– Получается, так, – кивнул Филипп Петрович.

– Ясно. Спасибо, что помогли. Это вы ведь их отогнали, да?

– Я немного помог. И, к сожалению, чуть не опоздал, за что себя до сих пор укоряю, – грустно улыбнулся мой спутник.

Мы поднялись пешком на третий этаж. Тут пахло пылью и старыми квартирами. На скрипучем паркете в коридоре лежала ковровая дорожка, местами протёртая до дыр.

Филипп Петрович остановился возле двери, на которой висели прикрученные шурупами латунные цифры «37».

– Ну вот, нам сюда, – довольно кивнул он, проворачивая в замке дверной ключ с огромным коническим деревянным брелком.

Из номера веяло древностью. И чем-то ещё: тёплым, живым и домашним. Наверняка эту живую нотку привнёс нынешний постоялец.

– Подожди пока здесь, – сказал он, закрывая дверь на ключ. – Я воду включу. Её приходится долго сливать, пока горячая не потечёт.

С этими словами он скрылся в санузле. Через несколько секунд послышался плеск воды.

– Там на раковине щётка, – сказал Филипп Петрович, когда вернулся. – Ей можно брюки почистить. И на вот, возьми, надень.

Он достал из-под кровати новенькие пластиковые шлёпанцы и подвинул ко мне. Я осторожно снял кроссовки и переобулся.

– Полотенце на сушилке. Оно большое, ты в него завернись, как в халат. Потом на сушилку штаны повесь, а я её включу. За полчаса, думаю высохнут… ты как себя чувствуешь в целом? – вдруг спросил Филипп Петрович, взглянув на меня и нахмурившись.

– Бок болит… – честно признался я.