– Слышал, вы на днях убили кого-то, – произнес он.

Хорг смотрел прямо в глаза, что делали совсем немногие.

– И что говорят? – спросил я без всякого интереса.

– Разное, – ответил он сдержанно.

– А вы что сами думаете?

Хорг поджал губу, выражая сомнение.

– Сколько ему оставалось жить, как он жил, принимая во внимание традиции местных условий? – спросил он.

– Вы имеете в виду его неумение держать язык за зубами?

– Точнее сказать, нежелание это делать. Не так уж редко появляются люди, которые в силу кто своей глупости, кто ума уверены, что им все можно. Они даже всеми силами ищут костра с большой буквы, на который восходят каждый раз, как только у них появляется такая возможность. Вы всего лишь помогли ему сделать это без ненужных усилий.

– Интересная философия, – сказал я.

Хорг закончил блюдо и добавил:

– Он уже понял, что ему не уйти. И выбрал свет поярче и костер побольше. Но он не патриот. Этот мир для него чужой – как и для вас. И патриотизм – не ваша тема.

– Патриотизм – это искусство быть правым в неправой стране, – ответил я.

Я смотрел на него и думал, рассказать ему все прямо сейчас или подождать, пока доест. Работает же человек. На лице у него отчетливо виднелся шрам, как говорили, след от прошедшей по касательной стальной метательной звездочки – обычного оружия лесников. Это не первый случай, когда ему везло, но последний, о котором стоило упоминать. Жизнь его нельзя было назвать сладкой.

Он тоже смотрел на меня и просто ждал. Есть одно дело, сказал я, подбирая слова. И дело деликатного характера.

Бывший матерый патернарий аккуратно отложил в сторону все застольные намерения, откидываясь и вытирая губы салфеткой. К нему не каждый день обращались с делами деликатного характера, и это как минимум стоило послушать.

Больше того, в пределах Мегалита и всей периферии Шельфа Хорг Колено, пожалуй, был последним, к кому кто бы то ни было решил бы обратиться с деликатными просьбами, но, видят боги, именно этим он подходил. «В опочивальне возлюбленных бога есть одно окно, которое не запирается на ночь. Нужно в него забраться. И нужно в него забраться так, чтобы кто-то это видел. Я в долгу не останусь».

Я ждал, когда до него дойдет суть предприятия. Хорг соображал на удивление быстро. Охрана? – спросил он. Я покачал головой. Он спросил, насколько это срочно. Я сказал, что боги никогда не требуют от нас слишком многого. Завтра день Полнолуния Лошади, сказал он.

Я сказал, что день Полнолуния подойдет.

По улицам в это время ходить не рекомендовалось. Как сообщали свидетели, на улицах видели беспризорно шатающиеся фигуры усопших, в могилы которых жмоты-родственники забыли положить лишнюю лепешку, призванную подкрепить силы на нелегком пути в иной мир. В празднование Бон духи умерших возвращались к месту не то рождения, не то захоронения, и следовало соблюдать особую осторожность. До событий в мире никому не было дела.

Я вышел на свежий воздух. Через мощенную улицу дальше был натянут транспарант: «Пейте как можно больше жидкости». Постояв и посмотрев по сторонам, я завернулся в накидку и, никем не узнанный, быстрым шагом ушел под прикрытие ночи.

Мне здесь нравилось. Здесь всегда было тихо. Никто не ерзал, не ждал исторических решений. Все были заняты своими мыслями. Это было единственное место, где никто не кашлял. Глубоко задумавшись, обхватив кончиками пальцев подбородок и уютно прикрыв глаза, я привычно погрузился в размышления о судьбах мира. До меня довольно быстро дошло, что тут я запросто мог устраивать себе под разными предлогами сеансы медитации, без того чтобы что-нибудь не нарушить и не напрашиваться на вопросы. Когда я первый раз случайно набрел на неторопливые приготовления по случаю какого-то очередного жертвоприношения, я был приятно впечатлен тем немногословием архитектурных решений, которые предполагали сопровождать будущую жертву в лучший мир. Когда я спросил у наблюдающего жреца, для кого все эти приготовления, эта скотина невозмутимо ответила: «Для вас».

Инсенции воскуряли, жертвенная плита медленно плыла в их пряных слоях, забрызганные кровью каменные поверхности настраивали на рабочий лад. Впрочем, погружению не было суждено состояться полным.

Из глубоких раздумий меня извлекли шуршание одежд и шепот, звонко отдававшийся под низкими каменными сводами. Звуки неуверенно пробирались под бетонные перекрытия, ставя в неловкое положение богов. Я вздохнул.

«Почему это я должен быть первый?» – произнес мужской голос.

Еще один голос тоже не горел желанием брать на себя груз ответственности. Назревала серьезная дискуссия. Я не без усилий разлепил веки. В скупом свете жертвенных огней в сумерках прятались неясные очертания то ли богов, то ли вязанок дров. Пятна темнели на старых тесаных камнях, не оставляя сомнений, что совместными усилиями высших сил все в конце концов будет расставлено по местам. Или нет, но тоже в конце концов.

– Ваше недостойное поведение в святых сводах отнимает силу лучших молитв, – с осуждением произнес голос Ноздри. Пятно его недовольного лица смотрело назад в темноту.

Я подумал, что уже где-то слышал раньше эти голоса, хотя и не был уверен.

– Срочно же, – отозвался грубый невоспитанный голос. – Варвары войну в посольство принесли. Предлагают на время отозвать посольство. Во избежание осложнений.

– Преклони колено, сволочь, – ответил голос Ноздри, уже больше не скрывая враждебности.

За спиной с лязгом преклонили, что нужно. Зазвенел металл, там больше не дышали. Тем не менее прежний необходимый настрой на самосозерцание и возвышенность был утерян. Это был тикка, солдат удачи, и, как все наемники диких рек, он не поклонялся богам, имевшим очертания людей.

– Собрат мой, – произнес голос Ноздри сладко. – Поправь меня, если в лучших побуждениях твоих усмотрю не самые лучшие из твоих помыслов. Послышалось ли мне только, что ты ввалился сюда с оружием, а не вверил его судьбу святым порогам, как то предписывается богами и традициями предков на период мирного времени?

Я снова вздохнул, опустив на глаза веки и упрямо решив, что десять минут война подождет. Прогресс имеет место даже здесь, и его не остановить никаким тапочкам. Ничто так не стимулирует идеи вечного мира, как бесконечные войны.

В длинных коридорах новой канцелярии Прав и Обязанностей было тихо и неуютно.

«Вы должны это видеть, – произнес Ноздря, радостно блестя глазами. – Все сознательные граждане города!.. Все патриоты традиций!..»

Речь шла о дециях. Кто-то в конце концов провернул эту идею насчет принесения кого-нибудь в жертву с целью одержать верх в предстоящем кровавом столкновении, но идея вышла из-под контроля, и желающих принести себя в жертву во имя победы оказалось больше, чем могли вместить стены крипт. Война еще не началась, но ее жертвы уже торопились на тот свет.

В подвале цитадели было темно и сыро. Поначалу мы долго куда-то спускались по ступеням, потом стены ушли в стороны, и эхо пошло скакать, пугая тени. Заботливо, как зонтик, удерживая надо мной факел, Ноздря шагал следом. Всё, что я знал о муниципальных катакомбах, не стояло рядом даже бледным подобием. Тут можно было без труда переждать нанесение ядерного удара. Народу здесь стояло и сидело больше, чем на рынке.