Так что весь заряд пламени достался ему. А тут и дозорные очнулись. И разом всадили птичке в бок и в спину по арбалетному болту. Да и я снова шарахнула молнией. Тварь завизжала и прыгнула вперед, пытаясь достать меня. А ей навстречу прыгнул обожженный Добродь. Тварь визжала и рвала его страшными когтями, он же ломал ей шею голыми руками и рычал что-то в ярости. Они катались по земле страшным клубком, пятная землю алой и желтой кровью. Не знаю, что добило эту тварь: раны от меча и болтов или удары молнии, или Добродь свернул ей все-таки шею. Когда мы оторвали его руки, намертво вцепившиеся в шею монстра, Добродь был уже мертв.

Сбежавшиеся воины подняли его и понесли на руках к общинному дому, Вереск вел меня. У меня были обожжены лицо и плечи, спалены отросшие уже волосы, от рубахи остались лишь обгорелые лохмотья. И… непрерывно звенел колокол тревоги. Я остановилась и внимательно обшарила взглядом небо. И я их увидела! Сначала только точки над горизонтом, но они приближались, увеличивались. И, хотя еще было не разобрать, что это такое, я уже знала.

Предупреждающе крикнула воинам и подняла руки вверх — навстречу стае этих тварей. Молнией их сразу не взять, как корявней. Но; боль от потери Добродя и ярость против этого порождения зла, а может, Великие Кедры, дали подсказку. Вереск пытался меня утащить, но я и не заметила, как, отмахнувшись от него в досаде, сбила его с ног. Силой своего воображения я собирала, сгущала воздух перед этими тварями. Делала его густым, как патока. И они, целая стая, уже довольно хорошо различимые для глаз, стали увязать в этой патоке. Движения их замедлились, теперь они едва могли шевелить крыльями, натужно открывали пасти-клювы, силясь преодолеть невидимую преграду. А вот хрен вам! Я начала медленно перемешивать густой воздух, закручивая его в смерч, как тугую часовую пружину. Еще! Еще! Еще! Тварей переворачивало, скручивало, ломая и расплющивая, склеивая в один бесформенный и страшный ком. А потом я разом отпустила пружину! И сразу взвыл смерч, закружил воронкой, взвился вверх и рассыпался комьями отвратительной переломанной плоти в ядовито-желтой крови и редких грязно-белых перьях, как будто спешил отряхнуться от этой мерзости. Комья грянули об землю, расплющивая и то, что еще сохраняло какую-то форму. Я опустила руки: «Это за тебя, Добродь».

Добродя хоронили назавтра, соорудив огромный костер на берегу озера, чтобы и русалочки, которые успели полюбить доброго и ласкового к ним парня, могли проводить его в последнюю дорогу. Погребальная церемония длилась недолго, а потом заполыхал огонь, унося чистую и светлую душу к Создателю. Остатки тварей тоже сожгли, пепел закопали, да еще и кол осиновый вбили. Водяной сказал, что это были сирин, созданные теми злыми магами, которые погубили когда-то мир.

Гибель Добродя была первой моей потерей в этом мире. Но, увы! Не последней.

Вечером мы собрались в избе на военный совет, впервые без хозяев: Наны и Яськи. Зато добавился Ус и еще двое десятников — неторопливый в движениях и суждениях Сом и самый молодой, но уже опытный в военных делах •порывистый и горячий Соболь. Речь шла о моей персоне. Вереск и Соболь считали, что меня надо обеспечить мощной охраной и ни в коем случае не выпускать на улицу. Рысь же доказывал, что не факт, что нападение было совершено именно на меня. Корявни, например, схватили русалку, а вчера на конный дозор на пала стая волколаков. Еле отбились от них, двое серьезно ранены. А Таты, то есть меня, там и вовсе не было. Ус, видевший все происшедшее со стороны, считал, что напала сирин все же на меня. Но не сомневался, что я справлюсь не хуже десятка воинов с любой на пастью. Сом и Стоян пока молчали. В конце концов я заявила, что под домашним арестом сидеть не собираюсь:

— Враг уже точно знает, что я здесь. Вы красть или убить меня можно, невзирая ни на какие замки или охрану. Легче искать то, что далеко спрятано. В неподвижную мишень проще пристреляться.

— Верно, — неожиданно поддержал меня Сом. — Подумай, как бы поступил на твоем месте враг, и сделай наоборот.

— Хорошо, — как всегда негромко произнес Стоян, — охрану мы у избы выставим. А вот жить будешь в моем закуте в общинном доме. Пока Нана не вернется, а там — посмотрим. Переоденься в мужскую одежду, будешь ходить в кольчуге и только с воинами. Одна — никуда!

И так это было сказано, что даже мне спорить не захотелось.

Три дня прошли спокойно. Ночевала я в общем доме, в закутке. Днем неотлучно была с каким-нибудь десятком, причем ребята даже спорили, чья очередь меня «пасти». По приказу Стояна все были в полном боевом облачении, дозоры удвоены, и вообще объявлено военное положение. Ох, и достало меня ходить в кольчуге! Да еще с мечом, с луком и стрелами в колчане. Я уже чуть не ревела. Хорошо хоть погода была пасмурная и нежаркая. А то бы испеклась в собственном соку в этой кольчуге.

Зато с каким наслаждением я ее вечером снимала!

Надо сказать, что последние полгода обозы с провиантом приходили крайне нерегулярно, да и провианта высылали меньше положенного. Объясняли это затянувшейся войной с горичами. Допустим, воины не голодали — лес кормил. Только с хлебом напряг был. А вот как боевых коней прокормить без фуража? Дядька Скор метал громы и молнии, клял на чем свет стоит распутную княгиню, но что он мог поделать? Ус, возвращаясь из отпуска с последним торговым караваном, чуть ли не на свои деньги привел несколько подвод с фуражом. А обоза все не было. Коней приходилось дополнительно пасти, а в окрестностях объявились волколаки. Уже не один раз даже на конные дозоры нападали. Воины говорят, что ходят две пары. И наглючие-э!

На четвертый день моих мучений в кольчуге дозорные с тылового тына закричали, что идет обоз. Весть мигом облетела заставу. Все свободные воины поспешили к задним воротам — обозные всегда привозили весточки из дому и новости с Большой земли. Почты-то тут еще не изобрели, телефонов тоже нет. Так что знакомые обозники здесь были за почтальона Печкина. Молодые ребята от нетерпения влезли на помости и глядели с тына, как приближался обоз. Высматривали знакомые лица, гадали, кому есть весточка от мамки или от невесты, а кто останется без добрых вестей. Я, конечно, тоже на тын полезла. Как же без меня-то! С тына первыми и заметили некую странность в обозе.

Во-первых, никто не смог углядеть ни одного знакомого лица. Со всех сторон стали раздаваться удивленные возгласы:

— А куда это Можат делся?

— Что у них там мор на возничих напал — все новые в обозе?

— Чудные они какие-то и на полесичей-то не похожи.

А у меня ясно звучал звонок тревоги, что-то было неправильно. И лошади вели себя странно. Шли так, как идут очень испуганные кони, осторожно, потихоньку перебирая ногами, но в любой миг готовые сорваться в неуправляемое паническое бегство. Возницы натягивали вожжи с немалой натугой, даже издали было видно. У ворот тоже заметили эти странности, поэтому не спешили распахивать их настежь. И оружие держали наготове. Я попыталась мысленно коснуться сознания передней лошади. Страх! Опаляющий темный страх!! Потому что рядом — ВРАГ!

— Чего это лошади храпят, как волков чуют? — сказал кто-то.

И тут до меня дошло, почему так настойчиво звенит тревога, и я заорала во всю глотку: — Закройте ворота! Ворота закройте! Это не люди!!

Мужики замешкались лишь на миг, и створки ворот поползли обратно. Молодцы, некогда вопросы задавать, сразу сообразили. Возницы с первых подвод метнулись к воротам. Первый, распластавшись в прыжке, смог проскочить в оставшуюся щель и встал на ноги уже не человеком, а здоровенным, с медведя, волком. И тут же сбил с ног дозорного, разорвав ему горло. Второй дозорный успел перерубить волколаку спину, но в щель уже протиснулся другой. У ворот закипел настоящий бой.

А с телег, из-под пологов, выскакивали, на бегу превращаясь в волков, новые оборотни. Воины со стен встретили их дружным залпом. Несколько оборотней ткнулись носом в землю. Но большинство, даже утыканное стрелами, рвалось к воротам. Я обрушила на них стену огня. Все-таки огненное заклятие дается мне лучше всего! Особенно если с перепугу. Сквозь огонь прорвались немногие. Но ворота к тому моменту все же уже удалось закрыть наглухо.