Но через два года я понял, что у меня есть история и вера в свои выводы. В современном президентстве первые два года правления – это узкое окно, в котором президенты могут реализовать свои самые высокие амбиции. Почти железным правилом политики является то, что действующие президенты наказываются электоратом на первых промежуточных выборах, теряя большинство в Конгрессе и тем самым уничтожая возможности для грандиозных законодательных достижений.

В начале 2022 года казалось, что окно Джо Байдена может закрыться без особых доказательств его усилий. Несмотря на успешное внедрение вакцины и принятие масштабного законопроекта о стимулировании экономики, его грязное президентство выглядело так, будто его лучше всего запомнят по его неудачам – катастрофическому выводу войск из Афганистана, унизительному провалу его законопроекта Build Back Better и росту инфляции. Сравнения с Джимми Картером, эталоном президентства, застрявшим в канаве, казались обоснованными, если еще не полностью заслуженными.

Но затем искупление и глубокое наследие пришли неожиданно, разбросавшись по второй половине второго года его правления, когда он организовал самый плодотворный законодательный сезон за всю свою историю и сплотил мир для защиты Украины.

Во время долгого периода бездействия Байдена я опасался, что он упустил свой шанс предотвратить худшие последствия изменения климата, – и что другая возможность защитить планету представится только через много лет, когда будет уже слишком поздно. Но летом 2022 года Конгресс принял Закон о снижении инфляции – банально названный законопроект, который изменит жизнь американцев. Его инвестиции в альтернативную энергетику дадут толчок развитию отраслей, которые избавят экономику от зависимости от ископаемого топлива.

Это достижение было созвучно с новой экономикой, которую начал утверждать его президентский срок. Если предыдущее поколение президентов-демократов относилось к рынкам с почтением, не желая бросать вызов монополиям, равнодушно относясь к профсоюзам и в целом поощряя глобализацию, то Байден пошел в другом направлении. С помощью ряда законопроектов – не только инвестиций в альтернативную энергетику, но и закона CHIPS и законопроекта об инфраструктуре – он создал государство, которое будет функционировать как инвестиционный банк, тратя деньги на катализацию благоприятных отраслей для реализации своего видения, где Соединенные Штаты контролируют командные высоты в экономике будущего.

Критика геронтократии заключается в том, что когда политики становятся пожилыми гражданами, они ориентируются только на краткосрочную перспективу, потому что они будут жить только в краткосрочной перспективе. Однако Байден, самый пожилой президент в истории, настаивал на том, чтобы тратить деньги на проекты, которые могут не осуществиться при его жизни. Его теория дела – что демократия будет успешной только в том случае, если она будет приносить пользу своим гражданам, – заставляла его добиваться расходов на такие негламурные, но необходимые вещи как системы зарядки электромобилей, разрушающиеся порты и полупроводниковые заводы, которые позволят декарбонизировать экономику, трудоустроить следующее поколение рабочих и предотвратить национальный упадок.

В случае с Украиной его креативная дипломатия мобилизовала альянс и американскую общественность, которые еще недавно демонстрировали безразличие к автократии. Он убедил их принять участие в бескорыстных актах солидарности, заплатив более высокую цену за санкции против российской агрессии. Спокойно вооружив украинцев, он помог им противостоять вторжению, избежав при этом худших опасностей, связанных с ведением войны по доверенности против ядерной державы. Это было бравурное проявление государственной мудрости.

Будет правильно признать, что я начал этот проект, разделяя скептическое отношение вашингтонского истеблишмента к этому человеку. Я считал его болтуном, опасно фетишизирующим двухпартийность.

Но по мере того как я рассказывал о нем с близкого расстояния, – через несколько сотен интервью с его окружением в Белом доме, его кабинетом, его старейшими друзьями и членами Конгресса, – мое уважение к нему росло. Я оценил его способность отбросить свое эго и понять психологию иностранных лидеров, с которыми он общался, и сенаторов, которых он обхаживал. На переговорах с этими фигурами он умел быть проницательно сдержанным, признавая тот факт, что иногда лучше не быть в центре внимания. Он заставлял себя сидеть сложа руки и позволял доверенным лицам выполнять его приказы.

Меня особенно удивила его способность воспринимать критику в краткосрочной перспективе для достижения целей, которые он считал самыми важными. В нем было терпение, рожденное опытом, о котором я даже не подозревал. Оно помогало ему добиваться величайших успехов и поддерживало его в самые низкие моменты. Несмотря на фиаско с выводом войск из Афганистана, он никогда не извинялся и не перекладывал вину на своих помощников. Он упрямо принимал решение, которое запятнало его наследие.

Все это не исцелило раскол нации, хотя после двух лет президентства Байдена политологи, предсказывающие гражданскую войну, стали звучать скорее алармистски, чем пророчески. При небольшом охлаждении политического климата двухпартийные сенаторы приняли ряд законов, подтвердив инстинкты Байдена, что пошатнувшиеся институты можно привести в рабочее состояние, что в Америке все еще возможен консенсус. А на промежуточных выборах, несмотря на неспособность Байдена усмирить инфляцию, отрицатели выборов Трампа в основном потерпели неудачу в своей попытке захватить контроль над правительствами штатов. Байден не победил авторитаризм раз и навсегда, но на время отодвинул угрозу. Трудно представить, чтобы в сложившихся обстоятельствах какой-либо президент добился большего.

Прежде всего наблюдение за работой Джо Байдена заставило меня вновь проникнуться уважением к профессии, нелюбимой и в некотором роде непривлекательной, «сильной и медленной скуке твердых досок», как описал ее Макс Вебер. В конечном счете, это может быть его глубоким достижением, дающим поучительный пример утомительного благородства политического призвания. Негероический, но благородный человек, он останется в памяти как старый хакер, который мог.

Январь-март 2021

День инаугурации начался в 8: 30 утра по случаю, который неофициально, но нехотя ознаменовал передачу власти. Преданные Дональду Трампу люди собрались на объединенной базе Эндрюс в пригороде Мэриленда, чтобы в последний раз услышать разглагольствования своего лидера перед печатью президента и посмотреть, как он поднимается на борт самолета Air Force One, уносящего его в свой пляжный клуб во Флориде. Это была единственная инаугурация в новейшей американской истории, за исключением присяги Джеральда Форда, когда уходящий президент демонстративно отказался от участия в самой официальной церемонии.

Но при всей риторической силе, с которой Трамп бил по легитимности выборов, – при всей ярости, которую он разжег, при всем насилии, которое он вдохновил, – он ушел, устроив не больше сцен, чем обычно. «Надеюсь, это не долгосрочное прощание», – уныло сказал он. Тот факт, что он покидает Вашингтон по собственной воле, был самым близким к прямому признанию факта своего поражения.

Через несколько минут после того, как Трамп поднялся в самолет, Джо и Джилл Байден прибыли в собор Святого Матфея на мессу. Они прошли мимо своих друзей и родственников, мимо избранного вице-президента Камалы Харрис и ее мужа и заняли свое место на передней скамье, прямо за гравировкой на полу, напоминающей о месте, где покоился труп Джона Кеннеди во время его похоронной службы в этом здании.

Еще до ужаса 6 января Байден намеревался пригласить на мероприятие руководство конгресса страны. Но приглашения были направлены только после мятежа, и присутствие лидеров республиканцев Митча Макконнелла и Кевина Маккарти внезапно обрело запредельный смысл. Он предоставил своим противникам доступ к самому интимному моменту дня.