Со времени знакомства с Арсением времени прошло с месяц. Анна чувствовала, что впервые за свою короткую жизнь какие-то хорошие надежды осветили душу, будто в пасмурном храме зажгли все свечи. Она никогда не унывала и прежде, но судьба не особенно ее баловала. Мама родила уже в свои сорок пять лет, скорее всего – потеряв надежду выйти замуж и пугаясь одинокой старости. В четырнадцать девочка осталась сиротой, мать умерла от почечной болезни. Сирота оказалась на попечении сердобольной бабы Дуни, переехавшей из деревни в однокомнатную квартиру, доставшуюся Анне в наследство. Об отце Анна так ничего и не выяснила. Баба Дуня старела, уже не могла работать дворничихой, на ее жалкую пенсию не прожить было, сбережения матери иссякли, надо было зарабатывать. По окончании средней школы устроилась нянечкой в детском саду и заочно поступила в учительский институт. Год назад баба Дуня умерла. Все тревожилась, как теперь ее девочка будет одна. И сегодня Анна успокоила бы старушку, что никакая она не одинокая, что есть у нее друг, очень надежный человек. Арсением зовут.

Анна уверяла себя, что они с Арсением только друзья. А девчонки в доме Касьяныча спрашивают:

– Ну, как? Поделили Арсения?

Никого она не делила ни с кем и не собиралась. Как так можно думать? Ведь жизнь очень сложна, между мужчиной и женщиной могут возникать очень красивые, светлые и добрые отношения. Чокнулись все на этой любви!

Но, видимо, Римма считала несколько иначе. Как-то лучшая подруга схватила ее за плечо и стала шипеть, как сварливая баба, что ей надоело каждое утро слушать по телефону, что «вы опять ночевали вместе», что это переходит все границы приличия и терпение ее лопнет.

– А кто доносит? – возмутилась Анна. – Зачем? Мы же ничего не украли.

– Сказать, кто? – спросила Римма.

– Говори.

– Василий. Расчет такой – соперника убрать. Думал, арестуют Арсения, ты Васе достаешься. А и впрямь! Выходи за него. Арсения не отдам, он мой.

После этого Анна спросила у Арсения:

– Кто настучал, знаешь? Что тебя вызывали… Василий. Вот кто.

В доме Касьяныча Василий впервые после ссоры подошел к Анне. Она стояла у порога и разглядывала гостей.

– Как живем? – спросил Василий.

– Ничего живем, – ответила она, не глянув на него.

– Арсения не было, – доложил он. – Уже несколько дней.

Она вопросительно уставилась на него, и Василий объяснил:

– Его теперь Римма ни на шаг от себя не отпускает. Опекает как малого ребенка.

– Ты донес? – прямо спросила Анна. – Насчет статьи?

– Да ты что! – аж отскочил от нее Василий.

И так засуетился, что стало его жалко. Стоит бледный, шариковую ручку сует.

– Выколи мне глаз, коли так.

А с Риммой что-то непонятное творилось. Арсений даже пугливо терялся, с таким обожанием она стала к нему относиться. Какой уж он подвиг совершил, чтобы этакий-то восторг заслужить! Но Римма вела себя так, будто отныне для нее никого не было на свете, кроме Арсения, и ему она решила посвятить себя до последней минуты, а точнее, секунды своей жизни. Что только пылинки не сбивала с плеча, а так охватила обложной опекой, готова была растаять, – по ее словам, – коль он того захочет.

В семье Римма чувствовала себя все хуже. Мать еще как-то терпела, хотя презирала ее мещанскую, обывательскую суть – хрусталь и ковры в доме выводили девушку из себя. А с отцом вообще говорить не могла, его твердокаменные взгляды бесили, она тут же начинала кричать, впадая в истерику. В те годы возникла тема «отцов и детей». Партия, как это всегда делала, тут же заклеймила болтунов и заявила, что в социалистической стране такой проблемы нет и быть не может. Легче сказать «нет» и кулаком ударить, чем разобраться в сути. А ведь со времен Адама и Евы дети считали себя умнее родителей. Уж так оно повелось.

Однажды Арсений вернулся вечером в общежитие и не обнаружил своих вещей. Сосед по комнате объяснил, что приходила Римма, все добро Арсения уложила в дорожную сумку и уехала на такси, оставив адрес. На столе белел клочок бумаги, Арсений взял, ворча на соседа:

– Ты чего смотрел?

– Разбирайтесь сами, – отмахнулся сосед. – Я тут при чем?

Пришлось ехать по адресу. Арсению дверь открыла радостная Римма и затащила за руку. Он оказался в уютной однокомнатной квартире.

– Мой руки и садись, – приветливо сказала она, указывая на праздничный стол. – Будем справлять новоселье.

Как выяснилось, тетка Риммы уехала на Север, завербовавшись на два года поварихой в какой-то поселок газовщиков. Откуда-то узнала, что там шибко не хватает женщин, а ей катило под сорок и светило среди холостых мужиков стать завидной невестой. Мечта заведет куда угодно, если она разгорелась не на шутку.

Прежде Арсений с Риммой мечтали о каком-нибудь закутке, чтобы бывать наедине. В квартире родителей и общаге не особо уединишься. А тут целая квартира! Тетка выйдет замуж и останется там, где хорошо платят, а Римме вообще достанется жилье. Это ли не радость?

– Но есть еще одна! – сказала Римма.

– Что за «одна»? – уточнил Арсений.

– Радость.

– Какая же?

– У нас будет ребенок, – сказала Римма.

Выпили они в тот вечер изрядно. Арсений все больше молчал, а Римма от полной уверенности, что все у нее получается, как задумала, говорила и говорила. У Арсения возникала мысль, забрать свои вещи и вернуться в общагу, но он остался. Развернул раскладушку и лег, не раздеваясь, проворчав:

– Что-то многовато нынче радостей.

А назавтра Арсению в институте передали телеграмму из сельсовета. В ней сообщалось, что матери плохо. Извещал об этом бессменный еще с довоенных лет секретарь сельсовета Захар. «Поспеши, сынок», – торопил дед.

Арсений отпросился у начальства и тут же поехал в родную деревню. Мать он застал в живых в окружении стареньких соседушек. Все защебетали, стали креститься, завидев Арсения, и благодарили Бога. Мать умирала в разуме и не от болезней, просто иссякли в ее маленьком тельце все жизненные силы. Ей не было еще шестидесяти. Она много молчала, глядя на сына отцветшими глазами, в которых теплилась одна только любовь. Ей было достаточно видеть своего Арсения рядом, а слова уже не имели значения. Едва ли она думала о смерти, ее могла заботить только жизнь сына без нее. Потому, должно быть, и спросила:

– Как она?

– Кто, мама?

– Та девочка, которая…

– Приезжала-то?

– Та, та…

– Все хорошо, мама, – уверил Арсений.

– Сердце у нее доброе.

И, может быть, хотела сказать мама, что девочка та может стать родной. Мать умерла на глазах Арсения очень тихо и спокойно, как умирают только безгрешные люди. После похорон Арсений оставался в деревне еще пять дней и почти все время провел на кладбище. И крест сам поставил, и оградку сбил, и скамеечку устроил для бабушек. Навестят, посидят, подумают о своем скором уходе.

Планы у Риммы были самые серьезные, от которых отступиться не могла, потому что касались они будущей счастливой жизни. Она ж бегала в Дом кино, попадая на закрытые просмотры разными хитростями, насмотрелась зарубежных фильмов, которые показывали членам Союза кинематографистов, и, конечно, балдела от них. Еще бы! Там были постельные сцены! Этого в советском кино не увидишь. Так вот насмотрелась на экране «сладкой жизни» и чокнулась – «Хочу за бугор!» Фикс-идея такая возникла у нее, у дочери партийного босса. А мозги ей помутила именно та статья Арсения, которая ходила по рукам, начало чему сама же и дала. В стране появились «инакомыслящие». О них много писали в газетах, клеймили. Но их уже не сажали в тюрьмы. Некоторых выдворяли из страны. Так вот Римма решила, что Корнеев будет диссидентом, и его вместе с ней вышвырнут за границу, а там радетели свободы слова встретят их с пудингами.

Об этих мечтаниях Риммы, конечно же, Арсений ничего не знал. Назавтра он позвонил Анне и сказал, что скоро будет. Тоже назавтра, но чуть раньше, счастливая Римма успела уведомить лучшую подругу, что выходит замуж. Анна не спросила за кого. Положила трубку с опаской, будто могла взорваться в руке.