Мы втроем выходим на улицу. В другой ситуации я бы сопротивлялась, чтобы Гордей Анатольевич вез меня, но сейчас я в таком состоянии, что мне плевать. Я и бегом побежала бы, только бы добраться до общежития и узнать, что с моими вещами. У меня нет возможности купить новые.

– Что там случилось? – спрашивает отец Еву, когда мы усаживаемся в его огромный джип. Заводит машину и выезжает со двора.

– Не знаю толком. Просто в чате со старостами парень на курс старше написал о том, что в первой общаге пожар, – отвечает подруга. Поворачивается лицом ко мне, и на ее лице появляется сочувственное выражение. – Все будет нормально, Саш. Не переживай. Ты же не одна.

Сморгнув набегающие слезы, благодарно киваю. А когда Ева отворачивается, сталкиваюсь взглядом с ее отцом в зеркале заднего вида. Он мрачный, но сейчас мне плевать на чувства этого мужчины. Я просто хочу как можно скорее добраться до места и понять, что делать дальше.

Мы мчим по городу и уже через полчаса оказываемся на месте.

Здание окружено студентами и пожарными машинами. Кто-то в халате, кто-то в шортах, футболке и тапочках, а кто-то одет по погоде.

Здание все еще тушат.

Я бросаюсь вперед, но отец подруги хватает меня за талию и оттягивает назад.

– Если там есть газ, может рвануть, – говорит он, удерживая меня в стальной хватке своих рук. – Побудь тут, я все узнаю.

Когда он отпускает меня, подруга обнимает за плечи, глядя на дым, который валит из трех окон.

– Это в кухне, – говорю, указывая на окна.

В горле клокочут рыдания, потому что кухня совсем рядом с моей комнатой. И почему именно на моем этаже произошел пожар?! Хотя какая разница? Пожар это в принципе плохо.

Гордей Анатольевич разговаривает с комендантом общежития, а потом возвращается к нам.

– Возгорание на кухне, – говорит он. – Кто-то решил покурить, пока готовил, но вспыхнула занавеска.

– Кто вообще вешает занавески на кухне? – фыркает Ева.

– Комнаты не пострадали, – продолжает ее отец, – но очень задымлены. Всех, кто живет на этом этаже, будут расселять по другим. Но мест на всех не хватит, общежитие почти под завязку.

– Саш! – выкрикивает кто-то, и я поворачиваю голову.

Навстречу мне бежит моя соседка по комнате, Оля. Она в одном халате и с полотенцем на голове. Оно норовит слететь с ее волос, но она придерживает махровую ткань руками.

– Что случилось?

– Ой, да кто-то не выключил газ, – говорит она взволнованно. – А потом кто-то другой попытался зажечь плиту. И вот, – она показывает на общежитие.

– А мои вещи?

– Вещи в порядке, комнаты не загорелись. Только все провонялось дымом. Слушай, я договорилась с девочками с первого этажа, они приютят меня на время, пока на нашем будут проветривать. Ты, может, поговори с комендантом, чтобы переселила тебя, пока еще есть место.

Согласно кивнув, бросаю взгляд на Еву и бегу к коменданту.

– Елизавета Петровна, – зову ее, и она поворачивается. Хмуро смотрит на меня. – А можно меня куда-то переселить?

– Ты из какой комнаты? – бросает раздраженно.

– Сорок восьмая.

– Ох, – вздыхает она. – Где ж мне для целого этажа взять место? Ладно, жди. Как пожар потушат, будем разговаривать.

Возвращаюсь к Еве и ее отцу.

– Ну что там? – спрашивает подруга.

– Надо ждать, пока пожар потушат, тогда комендант будет решать, кого и куда переселить.

– Но уже почти ночь! – восклицает подруга.

– Вы поезжайте домой, – говорю я. – Спасибо, что подвезли меня. Дальше я сама.

Гордей Анатольевич в этот момент отходит в сторону, чтобы поговорить по телефону.

– Опять его блядь звонит, – недовольно кривится Ева.

– Кто?

– Девка его, – бросает раздраженно. – Любовница.

– Оу.

– Ага, – кивает подруга и кривит губы. – Не мог себе нормальную найти.

– А ты с ней знакома?

– Нет. Видела раз.

– И что? Какая она?

Зачем, черт побери, мне эта информация? Но какое-то странное чувство раздражения заставляет грудную клетку дребезжать.

– Ну такая… гламурная вся. Типичная соска. Ой, да фиг с ней, – отмахивается подруга, а я внимательнее смотрю на широкую спину Глеба Анатольевича.

Пытаюсь понять, почему меня так зацепила информация о том, что у него есть женщина. Ну это же логично и закономерно. Он мужчина красивый. Даже если поступает как подонок, я не могу отрицать, что он… соблазнительный. С этими своими широкими плечами, пронзительным взглядом и чувственными губами, которые целуют так,что подкашиваются ноги.

Так, стоп! Кажется, меня не в ту сторону понесло.

– Ну надо что-то решать, – деловито заявляет моя подруга, отрывая меня от рассматривания ее отца. Ставит руки в боки и окидывает взглядом практически потушенное здание общежития. – Слушай, а, может, ты сегодня переночуешь у меня? А завтра придешь в общагу и узнаешь, что там с переселением.

– Нет-нет, я дождусь, – качаю головой.

– Не выдумывай, Саш. Нам завтра на первую пару. Комендант доберется до студентов не раньше полуночи. Потом пока переселишься, пока устроишься на новом месте, уже и собираться на пары. А так хоть поспишь.

– Ева, нет, – отказываюсь с горячностью. Бросаю взгляд на Гордея Анатольевича, который уже закончил разговор и идет к нам. – Твой папа будет против.

– А мы сейчас у него спросим.

– Ева, прошу, не надо, – хватаю подругу за руки и легонько дергаю, чтобы она посмотрела на меня, но подруга уже решительно глазеет на своего отца. – Ева…

– Мне надо уезжать, – говорит Гордей Анатольевич, подойдя ближе.

– Пап, можно Саша останется у нас на ночь? – выпаливает она, а я крепко зажмуриваюсь.

Я вижу, как Гордей Анатольевич сжимает челюсти. Как на ней играют желваки. Мне даже кажется, что слышу скрип его зубов. Но это я точно себе надумала.

Подхватив дочь под локоть, он отводит ее в сторону. Я вся сжимаюсь. Это ведь не моя была идея! Тогда почему он сверлит меня настолько тяжелым взглядом, что я содрогаюсь? Говорит с Евой, а смотрит на меня!

Она что-то отвечает. Спорит, недовольно фыркает. А потом обнимает его и что-то бормочет в лацкан его пиджака. Подняв голову, Гордей Анатольевич выдыхает и приобнимает дочь за плечи.

Когда они возвращаются, я начинаю первой:

– Я дождусь тут.

Но одновременно со мной Ева выпаливает:

– Ты едешь к нам!

Смотрю на ее отца, и у меня начинают трястись поджилки. В его взгляде столько обещаний, что меня не покидает ощущение, будто живой из их дома я не выберусь. По крайней мере, цельной.

– Только на одну ночь, – предупреждаю подругу.

– Конечно-конечно, – радостно щебечет Ева и, взяв меня под локоть, ведет обратно к машине своего отца.

Обратная дорога проходит поспокойнее. Я настолько измотана переживаниями, что просто откидываюсь на спинку, устраиваясь затылком на удобном подголовнике, и прикрываю глаза.

– Я высажу вас у ворот, – слышу бархатный голос через какое-то время, и понимаю, что уснула. Почему-то сейчас мне нравится слышать то, как говорит отец подруги. Этот голос странным образом обволакивает и дарит какое-то ощущение спокойствия. – Мне надо уехать. Буду, скорее всего, утром. Не забудь запереться и включить сигнализацию.

– Опять к этой? – раздается недовольный голос подруги.

– Я просил тебя не влезать в мою личную жизнь, – сухо произносит Гордей Анатольевич.

А я внимательно прислушиваюсь к их диалогу. Казалось бы, ну какое мне дело до общения дочери с отцом? И все же почему-то упоминание его личной жизни слишком уж живо меня заинтересовало.

– Почему ты в мою можешь влезать, а я в твою – нет?

– В качестве жены я ее не приведу в наш дом. А то, с кем у меня отношения, не должно тебя волновать. По крайней мере, пока это тебя не затрагивает.

Ева фыркает, но ничего не отвечает.

Наконец машина останавливается, и я открываю глаза.

– Саш, выгружаемся, – говорит подруга и спрыгивает с высокой подножки.