Ф. Ницше признавал происхождение трагедии лабиринтом и утверждал, что трагедия возникла из греческого хора и первоначально была только хором, и не чем иным, как хором; поэтому необходимо заглянуть в душу этого трагического хора, представляющего собственно первоначальную драму[104]. На мой взгляд, вполне возможно, что трагедия возникла из греческого хора, но такой путь чисто технический, к тому же сам хор является частью сценического действия. Поэтому можно поставить вопрос: почему появилось само такое действие, т. е. театр?
Театр родился из религиозных церемоний и ритуалов, мистерий, прежде всего Элевсинских[105]. Рождение и формирование театра есть один из важнейших каналов познания человеком себя и окружающего мира. В эти познавательные усилия страдание, трагическое восприятие себя и мира вписаны изначально, составляют их имманентную часть, ведь человек не может ощущать себя иначе, как смертного, подверженного всяческим опасностям и бедам. Все это он и представляет на сцене в трагедии. Оперное искусство дает в этом смысле огромнейшие возможности, в решающей степени обусловленные тем, что оно глубоко эмоционально.
Конечно, театр является не только каналом и способом познания человеком себя и мира. Он, как и другие виды искусства, есть способ выражения эмоций, в том числе порожденных страданием или страхом перед их наступлением.
Театр был частью культа и вышел из него. Однако «культ» и «культура» — не совпадающие понятия. Культ всегда есть часть культуры. Это относится и к религиозному культу. Однако обмирщение искусства, его отрыв от богослужения не имеют поверхностного, эпизодического и тем более временного характера и должны рассматриваться в рамках всемирного процесса десакрализации жизни и ослабления власти религии и церкви. Отрыв искусства, особенно музыки, от литургического целого, освобождение от него есть не что иное, как путь к личному и интимному, а поэтому не снижает торжественности, возвышенности, абсолютной серьезности и пафоса страдания.
Комментируя позицию Ф. Ницше относительно генезиса трагедии, А. А. Аникст отмечает, что в противовес ученым, которые исследовали проблему происхождения древнегреческой трагедии, опираясь на высказывания Аристотеля в его «Поэтике», на сведения, добытые археологией, этнографией, театроведением и т. д., Ницше ставит эту проблему в философском аспекте. Суть дела не в дифирамбе, не в том, как постепенно из хора выделился отдельный исполнитель, а в духе народа, его мироощущении, инстинктивных стремлениях[106]. Думается, что страдающий герой постепенно выделился из хора, проделав примерно тот же путь, что и человек, ставший личностью и тем самым выделившийся из первобытного стада. Личность бессознательно ощутила «разлитое» в мире, среди ей подобных, страдание и воплотила его в трагедии и трагическом герое. Действовала она тогда инстинктивно, как верно указывает Ф. Ницше.
2. Эволюция художественных возможностей
«Вековечный стон» человека не мог не воплотиться в мифологию и художественное творчество, связанное в ней. Поэтому бессмертны образы Исиды, оплакивающей Осириса; раздавленного муками Иова; Орфея, ради любви к Эвридике спустившегося в подземное царство; страдающего Христа; скорбящей Богоматери и др. Все эти образы архетипичны. Они тысячелетиями вдохновляли прозаиков, поэтов, живописцев, скульпторов и музыкантов. Во всех храмах, где религия позволяет изображать людей, имеются живописные или скульптурные изображения страдающих богов, святых или смертных; некоторые из этих изображений сотворены великими мастерами. В буддистских храмах тоже имеются подобные изображения. Так, окружность основания храма Боробудур (Ява, VIII–IX вв.) украшена скульптурными изображениями удовольствий и горестей земной жизни, страданий в кругах ада и радостей многоуровневых небес.
В христианских церквях звучит скорбная музыка о смертности людей, об их горестях, о страданиях Бога и святых, посмертной жизни и т. д. Страдание — главная тема многочисленных католических и протестантских месс и православных литургий, в том числе сочиненных великими композиторами (Д. Скарлатти, К. Монтеверди, Й. Гайдн, В. А. Моцарт, Л. ван Бетховен, И. Ф. Стравинский и др.) и особенно реквиемов (траурных заупокойных месс). Реквиемы занимают видное место в творчестве Дж. Верди, В. А. Моцарта, И. Брамса, Б. Бриттена, А. Дворжака, Л. Керубини и ряда других композиторов и исполняются также на концертах.
Поскольку страдание принадлежит к числу основных тем христианства, страдания в первую очередь самого Христа занимают в нем ведущее место. Не случайно Его воскрешение отмечается с не меньшей торжественностью и значимостью, чем Его рождение, поскольку воскрешение означает (помимо прочего) освобождение от страданий. Спаситель покинул земную жизнь и тем самым избавился от них. Это подает надежду всем верующим в Него. Он воскрес как Бог, но умирал на кресте как смертный. Жизнь Христа, Его рождение, смерть, вознесение и т. д., жизнь и деяния христианских святых и подвижников составляют содержание христианского искусства.
Религия и искусство находятся в весьма сложных отношениях. Не думаю, что искусство родилось из религии, если иметь в виду все его виды. Наскальные рисунки первобытных людей, их гончарные изделия, скульптурные изображения и т. п. свидетельствуют о параллельном зарождении искусства и религии. Но в эпохи полного господства церкви искусство, как и многие другие формы жизни, не могло не развиваться «в объятиях» религии. Искусство в своем историческом развитии, хотя и переживало провалы и падения, однако поднималось на все более высокие ступени гуманизма, стремилось создать образ человека, свободного от страданий и трагических заблуждений. Но нельзя сказать, что религия, обращаясь к человеку, стремилась утвердить только его вечные страдания и неизбежные трагедии: она дарила ему надежду даже в самой страшной для него тайне, обещая жизнь после жизни.
Искусство живо передавало богатство человеческих чувств — страдания, отчаяния, горя, любви, особенно глубоко раскрывая их в евангельских сюжетах «Благовещения», «Рождества», «Пьеты», «Голгофы», «Положения во гроб» и др. Христос в земной жизни и крестных муках, Будда в антропоморфном бытии, апостолы, евангелисты, святые, мученики, бодхисатвы, архаты предстают в искусстве во всем многообразии их судеб, характеров, деяний и, конечно, страданий. Исключение составляет ислам, чье искусство, лишенное антропоморфных элементов, опосредованно, через письменность и декоративные формы, условную книжную миниатюру, стилизованные настенные росписи и т. д. раскрывает красоту жизни, но в них нет места для страданий.
Для верующего, особенно так называемого рядового, может быть характерна слаборазвитая способность переводить чувственные, образные впечатления на уровень строгого логического и художественного анализа, построения умозаключений. Он, как правило, сразу же переводит их в сферу принципов и представлений, но относящихся к религиозной вере. Именно поэтому в искусстве, органически связанном с религиозным обрядом, могут подавляться элементы художественной фантазии и стремление выйти за пределы религиозного канона. «Простой» верующий воспринимает изображение (скульптурное либо живописное) Бога или святого в первую очередь в качестве священного персонажа, художественные достоинства не имеют для него значения или в лучшем случае отодвинуты им на второй план. Он верит, что, например, муки такого лица действительно были реальностью. Но и в общественном, и в индивидуальном трудно вычленить чисто религиозное или чисто художественное, они и у самих творцов могли быть слиты.
Церковный натурализм очень часто бывает примитивным и наивным, даже грубым. Не говоря уже об изображениях мук Христа, часты сюжеты, изображающие мучеников с разорванными телами, пронзенными копьями или стрелами, отрезанными головами и т. д., что вполне может устрашить верующего, вызвать в нем чувство отчаяния, неизбежности мук. Иногда это прямое и откровенное смакование смерти, понятой сугубо физиологически, вне ее социальных и духовных, даже религиозно-духовных аспектов, представленной не как человеческая трагедия, а лишь как отвратительный акт уничтожения. Думается, что в этих картинах и иконах немало некрофильного, поскольку там смерть представлена как способ избавления от страдания, уродливой и бессмысленной земной жизни. В кровавых сюжетах проповедуется христианская идея бренности и никчемности бытия, вечности иррациональных, сверхреальных ценностей при социальной незащищенности личности.
