— Прямо сейчас?
— А чего нам дожидаться?
И в самом деле. Антон пошел выбросить шприц и использованную вату, принес планшетку, похимичил с узлом связи, подключился. Можно было бы, конечно, и через свой комм — но здесь связь была нестабильна, да и мало ли где отобразится чужая регистрация.
Андрей набрал адрес. Потом настучал длинный пароль. Потом еще один.
Файл раскрылся в формате «простой текст». Антон встал с табуретки и вышел из комнаты. Через минуту Андрей позвал его.
— Прочитай.
Замирая от оказанного доверия, Антон взял планшетку.
«Привет, падаван!
Если ты это читаешь, значит, дела наши совсем плохи. Помнишь наш разговор у Цитадели? Я никогда не скрывал, что деятельность наша мне не нравится в первую очередь своей стратегической бессмысленностью: убийства ничего не дают, кроме вполне законной, но бесплодной эмоциональной разрядки. Я не скрывал это ни от тебя, ни от друзей, ни от руководства. Если разведка на той стороне ловит мышей, то они тоже в курсе.
Находясь в такой глубокой фатальной воронке, мы прямо-таки напрашиваемся на то, чтобы нас использовали для регуляции численности и сведения счетов. Нас и используют, можешь не сомневаться.
Я хотел знать, как далеко они зайдут — и, как ты можешь видеть, несколько перестарался с количеством взрывчатки. Так что не трать времени на нашего клиента. Сам по себе он нас не интересует — таких тысячи. Я приволок с собой страховочную группу. Их наблюдатель будет ждать утром на Европейской у Бена на случай отбоя. Индекс: — Т1950096. Назовись Мариушем. Они вели нас с прибытия — нас, и все вокруг нас.
По их данным у тебя, может быть, получится определить тот момент, с которого мы попали под прямое наблюдение — и установить, какие инстанции принимали решение. Очень многое зависит от того, где именно нас пытались прихватить. Если нас брали на точке сбора, инициатива, скорее всего, идет сверху. Если на одной из явок или в процессе подготовки — решали местные, вернее, наш клиент. Он — единственный человек, в чьих интересах уложить нас пораньше, пусть даже в ущерб следственным мероприятиям.
Второй вариант, как ты понимаешь, много приятнее, поскольку позволяет предполагать утечку местного значения.
Теперь ты сам должен ставить себе задачи, я из своего нынешнего положения никак не могу тобой командовать, а могу только просить. Так вот, я тебя прошу, чтобы ты попробовал эту утечку локализовать.
Должен с большой грустью сказать тебе, что критериям вероятной мишени полностью соответствует магистр Винду. Я почти исключаю его. Почти. Но именно ты в ходе проверки должен будешь или исключить его полностью, или — сам понимаешь.
Следующим по вероятности идет тезка того орла, чьи похождения так тебя раздражали. Или кто-то из его подчиненных. От того, вовлечен он или нет, будет зависеть, можешь ли ты вообще показываться на поверхности — и может ли это себе позволить Винду.
Тебе потребуются люди, а резервная группа, скорее всего, не подойдет. Доберёшься сам знаешь куда, посмотри папочку. Я тебе оставил пару наводок.
Я как-то говорил тебе, что у хорошего моряка должна быть жена в каждом порту. Помнишь пешехода, которого мы провожали из пункта А в пункт Б? Это моя любимая жена. Вспомни, что на нем было и откуда родом эта ткань. Там и найдешь. Размести в местной инфосфере объявление о потере документов на имя, под которым знали меня вы оба.
Если сможешь — отыщи нашего большого друга. Что-то мне подсказывает, что он ещё жив — то ли сердце, то ли убеждение в непотопляемости отходов метаболизма.
Теперь о самом главном — о том, как жить дальше. Если ты устал — попробуй просто раствориться в толпе. Не обижайся. Это не трусость и не предательство. Твой отец ни трусом, ни предателем не был. Я виноват перед тобой за то, что отнял твою юность. Сколько раз я ругал себя за это самыми последними словами — и не сосчитать. Ты достаточно сделал, чтобы заслужить относительно спокойную жизнь — сам понимаешь, насколько относительно.
Второй вариант, который нравится мне где-то больше: сколотить свою лавочку. Подробнее не могу, но поговори с моей любимой женой о книге, которую мы как-то обсуждали. Кажется, я сам так и не раскрутил тебя её прочесть, или раскрутил слишком рано, чтобы ты усвоил из неё что-то полезное. Думаю, сейчас самое время для тебя, камрад, ещё раз проштудировать её внимательно и обсудить с умным таварисчем.
Ещё один человек, с которым тебе стоило бы законтачить в этих целях — это твой мистический брат. Видишь ли, эту затею я вынашивал довольно давно и потихоньку завязывал контакты. А впрочем, ты можешь этого наследства не принимать — я тебя полностью пойму.
Прощай, падаван. Не грусти. Я прожил хорошую жизнь, и мне не стыдно ни за один из своих дней. Чего и тебе желаю. Это главное, остальное — полова.
Ростбиф, джедай-неудачник».
— Про джедаев — это вы так играли? — спросил мальчик, возвращая планшетку.
— Когда мои родители погибли, — медленно сказал Андрей, — я был младше тебя. Дядя Миша заменил мне отца. Да, это было вроде игры. Он — джедай, я — его падаван.
— Дядя Миша? — не понял мальчик.
— Он был старым другом моих родителей. Они его знали как Михаила Барковского. Я тоже. С детства. А потом — в основном по псевдо… Так что его настоящее имя — оно для меня как бы и не совсем настоящее.
Антон помолчал.
— Он пишет, что вам потребуются люди. Вы хотите взять меня в команду? Потому и показали мне письмо?
Андрей помотал головой.
— Не хочу. Ты же прочитал только что — на подполье я теперь не могу полагаться, понимаешь? Я один. Просто кое-что знаю о том, как жить на нелегалке. Могу тебя научить. И… мне нужно, чтобы хоть кто-то знал, что случилось, если я… замолчу.
— Я… — Антон ссутулился на табуретке, нервно потер руки. — Я просто хотел где-нибудь укрыться и жить спокойно.
— Не такой ты матери сын, чтобы тебя оставили в покое. Тебя наверняка ищут — значит, чтобы лечь на дно и где-то жить, нужны будут поддельные документы. Стоят они недешево, да ты сам не найдешь, к кому обратиться, чтобы их сделали и тебя при том не сдали.
— Вообще-то, — сказал Антон, — мне ни к кому не надо обращаться. Я их и сам неплохо делаю.
— А где пластик достаешь? — слегка ошарашенный этой новостью, спросил Андрей. — На готовом пластике, знаешь, и я сделаю.
Антон пожал плечами.
— Входишь в базу данных какого-нибудь райотдела в большом городе — это несложно. Обязательно в большом, чтобы в районе были сотни тысяч жителей. Находишь человека, который умер, чтобы по возрасту подходил. Стираешь его из списков мёртвых, переносишь в списки живых. Потом приходишь в это отделение и пишешь заявление об утере. Тебя пробивают по базе — и без разговоров выдают пластик. Рутина.
— А генкарту, — подхватил Андрей, — ты в их базу уже подверстал свою… Это называется «мёртвые души». Только надежнее иметь завербованного оператора.
— Ну, я-то не мог никого вербовать…
— Слушай, и где же ты так геройствовал?
— В Воронеже.
— А сгорел на чем?
— На банке. Хотел для одного дела завести запасной счет, а они увидели, что я мелкий — ну, и перекликнули в райотдел, в самом ли деле мне уже есть 18 и где я проживаю. А там кто-то решил тщательнее перепроверить — и запросил здравохрану, что у них на меня. А по этой базе я уже шесть лет как покойник — и к ним же не влезешь. Хорошо, что у меня соображалка сработала — я увидел, как у оператора лицо вытягивается — и ходу оттуда. И, на всякий случай — перебрался в Харьков. А там… я там потихонечку судебную статистику поднял и статистику свободных охот. И прикинул, что если и искать христианское подполье, то где-то здесь.
— Христианского подполья здесь нет, — Андрей закрыл глаза.
— Как нет? — обалдел Антон.
— Да вот так: нет. Это просто люди, которые приходятся друг другу близкими… и держатся друг за друга, понимаешь?
