Литмир - Электронная Библиотека
A
A

После медпункта Габриэлян зашел в кабинет — подписать увольнительную. Маленький бонус работы «бревном» — для курсантов, не для заключенных — состоял в дне отгула и в недельном освобождении от боевой подготовки.

Васильев подмахнул бумажку, предназначенную куратору (сволочь всё-таки, наказал парня за то, за что поощрять бы, и поощрил то, за что бы вешать), передал её Габриэляну и спросил:

— Но хоть что-нибудь ты понял?

Курсант смотрел на преподавателя с… сочувствием:

— Не беспокойтесь, Михаил Петрович. Всё в порядке.

— Если ты так думаешь, — почти сквозь зубы сказал Васильев, — ты не в порядке.

— Михаил Петрович, я вас понял.

— Иди, — поморщился Васильев. Габриэлян надел пилотку, откозырял и вышел.

Худо, подумал преподаватель. И особенно худо — что никто, кроме меня, кажется, ничего не замечает. Считают — странный парень, с тараканом в голове. Первый год думали — не удержится. Но удержался. Целеустремлённый. Знать бы ещё эту самую цель. Ведь она у него есть. Не пайцза, не статус, не карьера. Какая-то другая цель, ради которой можно вот так, глазом не моргнув…

А почему, собственно, он должен был моргать глазом? — спросил внутренний чёрт. Такого рода задания — в первую очередь отсев, а во вторую — способ акклиматизации. Очень важно, чтобы любой, кто может сломаться, показал это именно сейчас. Чтобы получить распределение в аналитики, технари, в администрацию… есть много работ в СБ, где человеку почти не приходится наступать на горло совести, а если и приходится, то не чаще, чем среднестатистическому менеджеру. А потенциальный оперативник пройдет через срыв — и будет знать свои границы. И другие будут знать.

Но Габриэлян не сорвался. Вообще. Он провел операцию по ниточке — и если и возмутился чем, то проколами в организации и безобразным разбазариванием ценного материала. Если он продержится до конца курса, пойдет на тактический поток. Или во внутреннюю безопасность. Или в секцию «С» — референтом-телохранителем к кому-то уровнем не ниже смотрящего. И тогда… может быть, мы услышим о всемогущем визире Такого-то, Вадиме Аровиче Габриэляне… но, вероятнее всего, этого мы не услышим, а услышим совсем другое: что Вадим Арович Габриэлян погиб, погиб при исполнении служебных обязанностей. Потому что там белых ворон любят ещё меньше, чем здесь.

Но вот о ком мы точно не услышим — так это о Габриэляне-вампире. Поскольку вампиров Габриэлян не уважает и скрывать это не находит нужным. И от того, что он без колебаний продал на смерть тех, кому вполне сочувствовал, ради службы тем, кого презирает, — особенно тошно.

* * *

На выходе из корпуса Габриэляна ждал Винницкий.

— Извини, — сказал он. — Он мне почти прямо посоветовал к тебе обратиться.

— Я понял, — улыбнулся Габриэлян.

— Зато я ни лешего лысого не понимаю. Я не думал, что ты меня пошлёшь — Васильев над учениками не издевается… Но я бы на твоем месте меня послал.

— А ты, когда «мной» был, тоже так думал?

— Я когда «тобой» был — сильно любопытственно мне было: а что это за парень, который из «брёвен» не вылезает и при том ходит да посвистывает. Легенда, однако.

— «Не вылезает» — это преувеличение, — они двигались вниз по аллее, к общежитиям — чуть медленнее, чем обычно шел бы Габриэлян. Бок, несмотря на качественную медпомощь, всё-таки несколько мешал. — И посуди сам. Учиться на ком-то надо? Надо. Дисциплину в училище поддерживать как-то надо? Надо. На выходе — вполне грамотное решение.

— В старину, говорят, справлялись как-то. Ладно, чего это я. Ты мне лучше скажи — где можно Бабеля отыскать? Я только фильм нашел, почитать хочется.

— Держи, — Габриэлян достал из нагрудного кармана лепесток флеш-памяти и протянул Винницкому. — Я бы тебе книгу дал, но в общежитии с ними неудобно. А в старину… кондиционирование всегда кондиционирование. То, как это делается, в общем, несущественно. Главное — устраивает ли тебя результат.

— А тебя? — Винницкий демонстративно окинул взглядом торс собеседника.

— Вполне. Я бы на их месте даже включил как минимум один раунд в стандартный курс. Впрочем, может быть, они так и сделали… по-моему, в моем потоке никого не обошло.

Винницкий посмотрел на старшекурсника. Устраивает… чем? Да, ограничения в каком-то смысле помогают думать, выбивают из накатанной колеи, но это можно сделать и без этих унизительных задачек, без шпыняния, без…

Он выпрямился. Аллея перед ним слегка расплывалась, и сильно мешало отсутствие очков. Ребятишек надо приучать к крови. И к тому, чтобы они не опьянялись ею. Чтобы думали о задаче, а не о собственной власти. А с другой стороны… это, конечно, кондиционирование болью, да, но куда в большей мере психологическое давление. Чтобы человек запомнил, как его рвали на части. Очень полезный опыт, на самом деле.

Миша покачал головой, мир вокруг обрёл резкость. В этой шкуре было очень удобно. Даже слишком.

— А можно личный вопрос? Последний на сегодня? — Винницкий прищурился.

— Стреляй.

— Зачем тебе я?

— Ты мне понравился, — спокойно сказал Габриэлян. — Это редко бывает. Со мной, я имею в виду. И обычно в одностороннем порядке.

— Хе. Ты уверен, что я ничего такого романтического не подумаю? — улыбка у Короля была совершенно треугольная, как у Чеширского кота на рисунке в детской книге.

— Мммм… — Габриэлян оборвал лепесток у несуществующей ромашки, — подумаешь, не подумаешь… нет, не подумаешь. Ты лучше над другим подумай.

— Над чем? Колись.

— Зачем Васильев послал именно тебя именно ко мне.

Винницкий пожал плечами.

— Странно он к тебе относится. Не любит, активно не любит — за что, ты же его никогда не разыгрывал. Интересно, почему?

— Почему — что? Не разыгрывал или не любит?

— Почему не разыгрывал — ясно: он хороший мужик. Не любит почему. Он на тебя смотрит… как на ящера. То есть…

— Когда ты пытаешься так смотреть на кого-то, ты видишь ящера. Я понял. Да, где-то так оно и есть. Ну и что тебя в этом смущает?

— То, что ты не ящер. Потому что…

— Ящер, — резко сказал Габриэлян. — Я — ящер, а ты бросаешь все и идёшь домой читать Бабеля.

Впоследствии Миша говорил, что в Габриэляне пропал пророк. Сам же Габриэлян полагал, что в нем не пропал, а прекрасно реализовался роскошный развесистый дурак. Экспериментатор. Песталоцци. Мотивы Васильева Габриэлян вычислил сразу. Просто потому что один из друзей дяди, театральный актёр, тоже был «зеркалом». Он и рассказывал, как в молодости по глупости пошёл служить в армию и в первый год чуть не сошёл с ума — потерял идентификацию. Спасли книги и способность вживаться в них. Расчет Васильева был прост: Михаил Петрович полагал, что полностью освоить личность Габриэляна Винницкий попросту не сможет, а вот какой-никакой якорь на время получит. Ну а сам Габриэлян вспомнил рецепт дядиного приятеля — и решил подсунуть пареньку что-то красочное, привлекательное и несколько противозаконное. Бабель полному тёзке Мишки-Япончика был буквально на метрике написан.

А Миша Винницкий, «янычар», воспитанный и выращенный людьми, не знавшими, что такое мышление вне заданной плоскости, увидел в Бене Крике мечту совершенно других людей — согнутых в бараний рог, но все ещё живых. Мечту о человеке, которому не страшен сам господин полицейский пристав. Которому не испортишь свадьбу. Который — бандит, сволочь, скандалист — самим своим существованием обеспечивает беспросветной улице какое-то количество воздуха. И ещё мальчик Миша понял, что там, где есть государь император, не может быть короля. Потому что империя хочет владеть воображением подданных единолично. В общем, курсант Винницкий, ранее относившийся к существующему порядку вещей с равнодушным одобрением, вдруг осознал, что персонально он, такой, каким ему хотелось бы быть, с этим порядком несовместим. По причине конфликта интересов.

Иллюстрация. Отрывок из ток-шоу «Вопрос ребром»
37
{"b":"92602","o":1}