Пьяноватый молодой человек в бандане вышел размять ноги и покурить там же. Он явно не собирался отходить от поезда дальше урны.

— Вашi документи, — унылым голосом сказал мальчику с тубусом контролер. Было так странно слышать язык — очень похожий на родной, и все же чужой.

Антон облизнул сухие губы. Его унипаспорт мог пройти поверхностную проверку, но вот тщательной уже не выдержал бы. Он уезжал из Харькова второпях и как следует подчистить новую карту не успел… А уж если откроют тубус и увидят там не что-нибудь, а посеребренный меч…

Из вагона тем временем выполз ещё один пьяный. Два шага по прямой были за пределами его возможностей. Обнаруживая, что сбился с курса, он бранился «К'рва!» и брал два-три румба в противоположную сторону.

— От же ж набрався, — покачал головой контролёр, возвращая Антону карточку.

Пьяный, шатаясь, короткими перебежками от фонаря к фонарю преодолел расстояние между поездом и автоматом по продаже разной чепухи, проделал несколько безуспешных манипуляций с карточкой и панелью заказа, получил несколько сообщений «Помилка — error», добрался до вокзала и на великолепнейшем польском, правда, изрядно заплетающимся языком, спросил у контролера, где можно купить пива. За живые деньги пиво продавалось в буфете по ту сторону паспортного контроля, и до поляка не с первого раза дошло, чего контролёр от него хочет, а когда дошло, он сунул контролеру карту на имя Збигнева Бакежиньского, дохнув при этом таким выхлопом, что контролёр даже в чекер её совать не стал. Но до буфета поляк не дошел — упал на колени, а после бесплодной попытки встать хрипло, но вполне музыкально заорал: «Whisky z lodu świetna rzecz, wszystkie troski goni precz! W górę szkło i flacha w dół, I tylko wariat pije pół. Szklany Jasio to nasz brat, zawojował cały świat!»[27]

Контролёр, владей он польским получше, мог бы ещё много узнать о потребительских свойствах виски — но тут от урны прибежал с воплем «Бакежак, сука такая!» беловолосый курильщик. Через турникет он просто перескочил, и контролеру в голову не пришло его останавливать — машинка все сама считает. Долговязый поднял товарища на ноги и оттащил к стене, прислонив там.

— Не запiзнюйтеся, панове, — сказал выпивохам контролер. — За хвилину потяг пiде.[28]

— Щас, — прорычал белобрысый. — Щас я его. Бакежак, сука такая! Вставай! Иди ногами!

Голос его звучал уже неподдельным страхом. Но поляк то ли не хотел, то ли не мог идти ногами. Даже две веские оплеухи не помогли. Когда он наконец-то смог прийти в относительно вертикальное положение, уже зазвучало над станцией: «Потяг 'Харкiв — Краков' рушає з першої колiї за одну хвилину. Прохання усiм стороннiм — звiльнити вагони».[29]

— Бакежа-ак! — жалобно простонал белобрысый.

— Latwei zdehnóc,[30] — язык повиновался поляку ненамного лучше, чем ноги. Минута прошла в бесплодных попытках начать двигаться — а поезд тем временем тронулся.

Пьяным придуркам ничего не осталось, кроме как дожидаться утреннего. Белобрысый оттащил друга в буфет, и контролёр потерял их из виду.

Через полчаса, уже в сквере при автобусной станции, Антон спросил просто чтобы скоротать время:

— И надолго хватит этой военной хитрости?

— Не знаю, — мотнул головой «Бакежак». — Идет повальная проверка. До станционных чекеров добраться должны быстро. Так что лучше считать, что наши польские аусвайсы засвечены, Белый.

— У меня, между прочим, имя есть, — огрызнулся Цумэ. — И ты его знаешь.

— Имя было у человека. А теперь ты варк.

— Что ж ты меня не зарезал, человек?

— Что ж ты меня не потребил?

— Да у тебя кровь заражена. И порохом воняет.

— Хватит! — осадил обоих Антон. — По-моему, это… неправильно. Мы сейчас вместе, и… нам нельзя ссориться, и… надо что-то решать. Игорь, Андрей… — может быть, они не пользовались именами, чтобы не считать друг друга людьми? — Вы бы всё равно не доехали до Польши.

— Мы и не собирались, — выдохнул Андрей. — Я всегда пересекаю границу только пешком, чтоб под снитчи не попасть. Я… знаю человека… но я не дойду. Думаю… ты один пойдешь. Заслужил. Я дам адрес… отдашь тому человеку моё серебро и скажешь…

— Нет, — резко оборвал его Антон, сам себе удивляясь, но как-то отстранённо, как человек, совершивший прыжок с парашютом, несущийся по воле ветра и гравитации и знающий, что трусить теперь поздно и глупо. — Вы не должны умирать. Понимаете, я… я не верю в такие совпадения. Я бежал из Москвы, потому что моя мама стала высокой госпожой, и мотался полгода, искал, что же тут можно сделать, и не находил… и, если честно, совершенно уже отчаялся, пока не встретил человека и варка, которые помогают друг другу — да, помогают, и не нужно отворачиваться, что ж вы еще делали, как не это? А меня вынесло прямо на вас. Я не знаю, какая тут вероятность, мы разминулись бы, даже если бы вы просто сели в другой вагон. Это не случайность, её нельзя выбрасывать просто потому, что вот сейчас выхода не видно. У меня его шесть часов назад тоже не было… — как в «Матрице», три корабля, три капитана, три цели…

БУМ! Земля надвинулась и выбила из него дыхание. Варк хохотал беззвучно, закинув лицо к пасмурному небу и ударяя себя по бедрам кулаками, «Ван Хельсинг» — ещё хуже: смотрел на Антона молча и сочувственно. Не получилось. Сказать, как надо, не получилось.

— Мальчик, тебя-то как зовут? — спросил Андрей после молчания.

— Антон. Кузьмичев Антон.

— Кузьмичева Анастасия, доктор социальных наук?

— Мама…

Андрей скривил рот.

— Лучше считай себя сиротой. Они… это они. Даже если могут какое-то время сдерживаться… Даже если были хорошими людьми… Варк — всегда варк. У него нет и не может быть привязанности к человеку, он такого человека хочет превратить в варка или сожрать. Так что мы не можем оставаться вместе. Дай руку.

«Мальчик, протяни свою правую руку… А теперь возьми его правую руку и вложи в мою…»

В ладонь Антона ткнулась сложенная бумажка.

— А теперь бегом на станцию. А ты, варк, — из-под куртки показался пистолет, — стой здесь.

— Стоило ли так долго драпать, чтобы убивать меня теперь, — хмыкнул Игорь.

— Я хотел довезти тебя до Польши.

— Зачем? В поликлинику сдать? Для опытов? Да, ты смог бы это сделать, верю. Знаешь, «агнец», как это тебе удается — удерживать факелочек таким беленьким, при твоей-то работе? Ты не считаешь нас за людей, вот как. Мы для тебя — взбесившиеся вещи. И с нами все дозволено. Ну что ж ты не стреляешь, кретин самовлюбленный?

— Жду, пока уйдет Антон. Беги. Беги, придурок!

— Не в этом дело… Малыш, ты, правда, вали отсюда, а? Адрес взял, ну и вали. Не в этом. Я тебе картину мира порчу. Я выволок тебя из того мотеля и довез сюда, я перевязывал твою дырку, носил тебе пойло и еду и водил тебя в сортир. И вот теперь совесть не позволяет тебе нажать на спуск, да?

— Это слабость, а не совесть. В тебе ещё есть что-то от человека, но это ненадолго. А ты, пацан, уноси ноги.

— Так у вас ничего не получится, — сказал Антон. — Я вас не брошу.

— Мальчик… — Андрей явно терял силы. — У нас нет другого выхода, пойми!

Антон встал между ним и варком. Дуло пистолета удлинилось — и когда Андрей успел навинтить глушитель… верная дорога за горизонт событий.

— Идиот, — Андрей поднял прицел, потому что Игорь был намного выше Антона, но мальчик, весь дрожа, шагнул вперед и ствол уперся ему в грудь.

— Стреляйте так, — прошептал он, чувствуя, как вот-вот сдаст мочевой пузырь. — Пуля же все равно пройдет насквозь.

Игорь, обхватив его сзади за плечи, резко отшвырнул в сторону, Антон из-за этого ударил террориста по руке сильней, чем рассчитывал, и ствол повело. Раздался тихий хлопок. С дерева над ними посыпалась кора и листья, сбитые пулей; бросились во все стороны обалдевшие со сна птицы, а Андрей завалился на бок и упал, дважды стукнувшись головой — о скамью и тротуарную плитку.