Бокельсон настолько поднаторел в умении оправдываться за несостоявшийся апокалипсис, что теперь все разыгрывалось, как в настоящем спектакле. Он велел уважаемому дворянину Герлаху фон Вуллену предпринять самоубийственную атаку на осаждавшие город силы. Затем по приказу короля фон Вуллен сообщил, что это всего лишь тренировка, предназначенная для проверки готовности, и что его величество доволен своими подданными. Далее Бокельсон снял алую мантию и корону и отложил скипетр, после чего он и его «старейшины» даровали пир голодным массам. Помимо еды сыпалось немало беззаботных шуток о количестве жен. Гресбек пишет:

«Брат ^[54], у которого была всего одна жена, сидел пристыженно. Такой человек считался неверующим, в нем не видели истинного христианина… Горожане ели, пили и веселились. На соборной площади не было похоже, что кто-либо собирается умереть. Каждый мужчина восседал со своими женами, а вечером мог возлечь с той, которой более других жаждал»¹²³.

Удовлетворив желания горожан, Бокельсон встал и хрипло, со слезами на глазах, объявил, что подвел свой народ и намерен отречься от престола. Не успел он закончить, как Дусентшуэр изрек перед толпой очередное повеление Всевышнего: Господь, мол, велит отправить его самого и еще двадцать шесть человек, перечисленных поименно (бумажку он держал в руке), в четыре близлежащих города для распространения Слова, то есть для скорейшего наступления апокалипсиса.

Вдобавок Дусентшуэр передал, что Бокельсону надлежит и впредь исполнять королевские обязанности, главной из которых являлось искоренение нечестивых в Мюнстере. После чего возложил корону на голову Бокельсона и вернул ему алую мантию и скипетр.

Этот драматический спектакль был, пожалуй, величайшим достижением Бокельсона; он разом повысил собственный авторитет и избавился от потенциальных соперников среди двадцати семи посланников с их 134 женами. Затем король с женами и придворными засел за роскошную трапезу; перед каждой переменой блюд слуги брались за фанфары. По окончании ужина Бокельсон некоторое время сидел молча, затем сообщил присутствующим, что ему было послание от Всевышнего, потом приказал принести меч и привести одного из захваченных ландскнехтов. Он потребовал от пленника сесть, а когда тот отказался, пригрозил разрубить его пополам, а не просто обезглавить, и пленник подчинился. Исполнив волю Господа, Бокельсон завершил трапезу¹²⁴.

Посланники отправились за стены; все двадцать семь человек были схвачены и казнены ландскнехтами, кроме некоего Генриха Гресса, которого спасло знание латыни: этим он привлек внимание князя-епископа и получил возможность сменить сторону¹²⁵.

Гресс вернулся в Мюнстер с душещипательной историей побега из лап нечестивцев, а затем снова покинул город с бесценными сведениями для князя-епископа: еда и оружие на исходе, былого единства не сыскать, налицо нарастающее противостояние между ранее верным, но обозленным голодом и деморализованным населением и анабаптистской элитой, чье привилегированное положение позволяет до сих пор пребывать в заблуждениях.

Покидая город, Гресс оставил бывшим соратникам письмо-проклятие: «Все дела, что вершатся ныне в Мюнстере, суть мошенничество, и потому я смиренно молюсь, чтобы вы наконец раскрыли глаза – давно пора! – и узрели, что ваши деяния творятся вопреки Господу и Его Святому Слову»¹²⁶. Несмотря на гибель посланцев, Бокельсон уверил горожан, что их смерть случилась по воле Божьей и что нужно направить новых гонцов – на сей раз в Нижние земли, за верующими-анабаптистами для продолжения борьбы. Чтобы подготовиться к прибытию подкрепления, он велел делать бронированные фургоны, которые прорвут ряды осаждающих.

Вторая группа посланников тоже исчезла бесследно, а подкрепления так и не прибыли. Эти неудачи, наряду с пополнением ландскнехтов, присланных князю-епископу соседними князьями, сводили на нет все шансы на военную победу. Ротманн сообщил гражданам, что нельзя более полагаться на внешние силы для спасения, однако Господь не подведет праведных. Поскольку еды и ресурсов становилось все меньше, Бокельсон сократил свои вооруженные силы и вместо войны сосредоточился на богословских усилиях.

В первый день 1535 года Бокельсон издал манифест, где говорилось среди прочего, что «уцелеют лишь те правительства, которые руководствуются в своих делах словом Божьим», и что «судебные решения надлежит принимать королю, его регентам и судьям». Кроме того, «нельзя сотрудничать с правительством, которое не воздерживается от нехристианского принуждения, пусть даже оно еще не приняло истинного крещения»¹²⁷.

Детей в возрасте десяти лет казнили за кражу еды или по подозрению в измене. Когда стало известно, что недавно скончавшийся датский дворянин по имени Тюрбан Билл был вражеским лазутчиком, трех женщин, которые знали о его деятельности, обезглавили на соборной площади. Одна из них была любовницей Книппердоллинга, он не стал брать ее в жены из-за занятий проституцией. Когда ее подвели к плахе, она громко высказала Книппердоллингу все, что о нем думает, и тот в ярости схватил меч и отрубил ей голову¹²⁸.

К Пасхе помощь из Нижних земель не подоспела, и Бокельсон заявил, что все это время он говорил о «победе» в духовном, а не военном смысле. Съели даже бездомных кошек и собак, а голодающим горожанам разрешили покинуть Мюнстер.

На сборы давалось три или четыре дня. Уходящих заставляли одеваться в лохмотья; тех, кого ловили на нарушении срока отбытия, немедленно вешали. Немногочисленные бедолаги, принявшие такое решение, были убиты ландскнехтами, которые насадили их головы на колья. Гресбек так объясняет этот выбор Хобсона ^[55]: «Тем не менее они бежали из города, ибо там царил жесточайший голод. Они предпочитали скорую гибель страданиям от нестерпимого голода»¹²⁹.

Несколько недель спустя Бокельсон, желая сократить число едоков, разрешил мужчинам избавляться от младших жен и детей, которым позволялось уйти из города. Сам он тоже развелся с женами и прогнал детей. Гресбек замечает: «Некоторые заново окрещенные наверняка согласились бы обменять жену на кусок хлеба, предложи им кто-либо такой обмен. Когда нет хлеба, двор перестает слушаться»¹³⁰.

К этому времени ландскнехты обезглавливали до пятидесяти беглецов мужского пола ежедневно, а женщины и дети оставались на ничейной земле за городскими стенами, в адском пространстве шириной в несколько сотен ярдов и четыре мили в окружности. Женщины и дети томились там без пропитания и крова более месяца. Потом осаждавшие наконец разрешили чужестранкам с детьми отправиться домой, а местных держали в плену до самого падения Мюнстера¹³¹.

Приблизительно 23 мая плотник Гресбек и еще несколько человек бежали из города. Как случилось с большинством предыдущих беглецов, их схватили, но почему-то не убили; Гресбека спасла молодость, внешняя привлекательность и нежданная доброта ландскнехтов, которые его поймали. Юношу отправили в тюремное заключение¹³². Этот успешный побег заставил сотни других горожан бежать из Мюнстера, но почти все беглецы погибли.

Гресбек начертил для своих пленителей карту на земляном полу своей камеры, указав способы проникновения в город. Ночью 22 июня Гресбек и один из солдат, по прозвищу Маленький Ганс с Длинной улицы, ранее перешедший к анабаптистам, а затем бежавший вместе с Гресбеком, переплыли ров и поставили на место небольшой плавучий пешеходный мост. Тридцать пять ландскнехтов быстро переправились через ров, зарезали спящих часовых и открыли городские ворота ключом, который нашелся у Маленького Ганса. Затем еще минимум триста ландскнехтов проникли в Мюнстер до того, как защитники сумели снова запереть ворота. (Осаждавшие доверяли Маленькому Гансу больше, чем Гресбеку, возможно, потому что он был из своих, и Ганс возглавил штурм, а Гресбек остался у моста.) Силы Бокельсона почти справились с противником, который очутился в ловушке между городскими стенами, но хитроумный командир захватчиков Вильгельм Стединг затянул время, затеяв мнимые переговоры, и это обстоятельство позволило главному отряду князя-епископа ворваться в город и уничтожить оставшихся анабаптистов в жестокой рукопашной¹³³.