В его словах чувствовалась искренность, и Лейб, хотя и был скептичен к подобным речам от незнакомцев, ощутил, что Георгий действительно верит в свои слова. Анна же с первого взгляда прониклась симпатией к этому загадочному человеку. Ей нравились люди, которые осмеливались думать шире и видеть мир не только через призму национальных или культурных различий.

Георгий, словно уловив её интерес, начал рассказывать о своей работе.

– Я занимаюсь преимущественно культурой и международными новостями. Для меня особенно важны статьи, которые помогают людям понять, что их соседи по миру совсем не враги, – объяснил он, склонившись чуть вперёд. – Иногда это означает ехать за границу, беседовать с местными людьми и видеть их жизнь своими глазами. Когда я услышал об эсперантистах, которые занимаются этим прямо здесь, в Каунасе, я не мог упустить возможность узнать о вас больше.

Анна и Лейб слушали его с вниманием. Георгий говорил непринуждённо, но в то же время в его манере чувствовалась невероятная сосредоточенность, словно он не только рассказывал о себе, но и пытался уловить, что они думают и что чувствуют. Анна уже несколько раз ловила его внимательный взгляд, изучающий и одновременно мягкий, и понимала, что этот человек знает, как обращаться с людьми.

Лейб, почувствовав доверие к Георгию, начал рассказывать о деятельности эсперантистского движения в Каунасе, о том, как они собираются, обсуждают новости и переводят литературные произведения на эсперанто, чтобы передать своё понимание мира людям, не знающим других языков.

– Лейб, а вы не задумывались когда-нибудь, что эсперанто может стать инструментом гораздо более масштабного изменения? – вдруг спросил Георгий, поднимая на него проницательный взгляд. – Я говорю не только о языке как таковом, а о его значении для мировой политики. Ведь если люди смогут общаться напрямую, минуя границы и недоразумения, это может стать началом новой эры, не так ли?

Анна и Лейб обменялись взглядами. Они знали о таких идеях, но не думали, что обычный журналист из Москвы так серьёзно интересуется темой.

– Вы правы, – ответила Анна, улыбнувшись. – Я тоже считаю, что эсперанто – это нечто большее, чем просто язык. Это способ изменить мир к лучшему.

В течение первых минут Георгий продолжал разговор о языке, задавая Лейбу вполне обычные, но при этом едва заметно провокационные вопросы, на которые, как ни странно, не было однозначного ответа.

– Лейб, скажите, а ваш клуб поддерживает связь с эсперантистами из других стран? Например, из Советского Союза? – небрежно поинтересовался Георгий, внимательно следя за выражением лица собеседников.

Лейб чуть нахмурился, но не придал вопросу особого значения.

– Ну, конечно, – ответил он. – В Москве, Ленинграде, Минске и даже в небольших городах у нас есть друзья по переписке. На наших собраниях мы обсуждаем новости, которые приходят из-за границы. Эсперанто помогает нам оставаться на связи с единомышленниками, даже если между нами есть политические или географические границы.

Анна сидела рядом и внимательно наблюдала за разговором, чуть склонив голову набок. Ей казалось странным, что незнакомец так интересуется их контактами с советскими эсперантистами. Казалось бы, для журналиста тема языка и культуры должна быть куда более интересной, чем международные связи. Она краем глаза взглянула на Георгия, но он оставался невозмутимым, словно не задавал никакого подозрительного вопроса.

– Это прекрасно, – сказал Георгий, делая небольшой глоток своего второго кофе. – Удивительно, что движение может существовать несмотря на все сложности и преграды. Но как вы считаете, – он на мгновение задержал взгляд на Лейбе, – эсперанто всё-таки нейтрален или у него может быть свой политический окрас?

Лейб задумался, подбирая слова. Он уже не раз сталкивался с тем, что людей пугала идея языка, который не принадлежит ни одному народу, ни одному государству.

– На мой взгляд, эсперанто по сути своей аполитичен, – ответил он, с некоторым упрямством смотря в глаза Георгию. – Это инструмент для общения и единства, для взаимопонимания. Конечно, в нём можно увидеть угрозу, если подходить с недоверием и искать подоплеку, но для нас это просто язык. Мы пытаемся построить мосты там, где их ещё нет.

– А в каком направлении вы строите эти мосты? – с едва уловимой усмешкой спросил Георгий, и Анна заметила странное выражение в его глазах. Ей почудилось, что за этим вопросом скрывается нечто большее. Вопрос был столь обыденным, но интонация… В ней было что-то провокационное.

Лейб нахмурился.

– В направлении сотрудничества, – ответил он, чувствуя, что новый знакомый не просто интересуется темой. – Мы считаем, что люди могут и должны быть ближе, несмотря на все политические разногласия. Только представьте: жители Европы, Азии, Америки могут общаться, без посредников, сразу находить общий язык.

– Согласен, – сказал Георгий с лёгким кивком. – Это заманчиво, красиво, Лейб. Но вы уверены, что ваши идеи не будут использованы… скажем так, сильными мира сего? Вот, например, Советский Союз – они активно поддерживают эсперантистское движение. Но как вы думаете, почему? Разве не в их интересах строить мосты для чего-то большего, чем просто «мир и дружба»?

Анна заметила, как Лейб стиснул зубы. Лейб был человеком искренне убежденным, и любое предположение о скрытых политических мотивах казалось ему почти оскорблением. Анна решила вмешаться, чтобы смягчить разговор.

– Георгий, я полагаю, вы преувеличиваете влияние эсперанто на политику, – сказала она, подбирая слова. – Конечно, у разных стран свои интересы, но ведь мы не можем считать каждый культурный обмен политическим инструментом. Если бы все народы могли говорить на одном языке, может, нам удалось бы избежать большей части войн и конфликтов.

Георгий взглянул на неё с лёгкой улыбкой, которая казалась одновременно понимающей и слегка насмешливой.

– Ах, Анна, в ваших словах столько искренности, – ответил он мягко. – Вы молоды и, возможно, в этом ваша сила. Но вы сами сказали «если бы все народы могли говорить на одном языке». Считаете ли вы, что это вообще возможно, пока есть разные страны, разные правители, разные интересы? Возможно ли это в мире, где власть уже определила правила? Где вся Европа кишит фашистскими диктатурами?

Анна встретила его взгляд, и внезапно её охватило смутное беспокойство. Этот вопрос показался ей совсем не риторическим, словно Георгий пытался сказать нечто большее. Она не могла избавиться от мысли, что за его словами скрывается подтекст, что он – человек, знающий больше, чем говорит. И действительно ли он журналист?

– Я думаю, что это может быть долгий процесс, – сказала Анна, не отводя взгляда от его глаз. – Но ведь каждый шаг на этом пути важен. Когда люди начинают понимать друг друга, даже маленькая группа, они уже меняют мир, пускай и в малом масштабе.

Георгий снова чуть улыбнулся, но улыбка была почти загадочной.

– Конечно, каждый шаг важен, – повторил он. – Я рад, что у вас, Анна, есть эта вера. Она вдохновляет. Я, пожалуй, давно утратил такое видение мира, – он сделал паузу и добавил, – или, возможно, оно у меня иное.

Тишина повисла над столом. Анна и Лейб смотрели на Георгия, стараясь понять, что же именно он имел в виду. Её начинало раздражать, что он умело лавировал между конкретными вопросами и уклончивыми ответами. В конце концов, Лейб не выдержал и спросил:

– Георгий, извините, но вы действительно журналист? Не поймите меня неправильно, но ваши вопросы кажутся слишком… как бы это сказать, – он замялся, подбирая слова, – слишком прицельными.

Георгий ответил спокойным взглядом, словно заранее был готов к этому вопросу.

– Это справедливый вопрос, – сказал он, слегка наклонив голову. – Журналист в Советском союзе – это не просто репортер, передающий в вечернюю газету сухую информацию. Советский журналист стоит у руля Интернационала, проникая в самую суть общественной и политической жизни, прилагая усилия для достижения справедливого мира.