К тому времени, когда город, наконец, проснулся и стал постепенно заполняться толпой, и я уже кого-то куда-то отвез, и мой счетчик уже наклацал добрых шесть или семь монет, выяснилось, что даже в таком строго упорядоченном районе, как Манхеттен, где улицы пронумерованы, а их номера определяют направление движения: по четным транспорт течет на Восток, по нечетным – на Запад, оказавшегося за рулем новичка подстерегают бесчисленные неожиданности, и ни одна из них не бывает приятной. Внезапно дорогу мне преграждали то здание «ПанАм», то почтамт. Коварство автострад Центрального парка не имело пределов. Одна из них, например, обещавшая привести меня к знаменитой «Таверне», внезапно вышвырнула мой кэб из Парка где-то поблизости от площади Колумба. Другая, по которой я, сверяясь на этот раз с картой, направился через Парк к музею «Метрополитен», завела меня в джунгли Гарлема. А какие номера откалывал подлец-Бродвей! Без всякого предупреждения он превращался вдруг то в Амстердам-авеню, то в Седьмую. И даже Парк-авеню, уж такая вроде бы солидная магистраль – уж на нее-то, казалось бы, может положиться начинающий таксист? – тоже подложила мне свинью. Я проехал по Парк-авеню ровно одну милю, не сделав ни единого поворота, и очутился – где бы вы думали? – опять на Бродвее! Но если бы только это…

Едва в моем кэбе появились первые пассажиры, с которыми мне волей-неволей приходилось разговаривать: «Куда вам ехать? Как туда проехать?» «А почему же вы заранее не сказали, где повернуть?» – что вокруг меня начали вытворять все остальные водители!..

Респектабельный лимузин выскочил из-за угла и помчался мне навстречу по улице с односторонним движением. И еще имел наглость сигналить! Виноваты, как выяснилось, были не он и не я, а проклятая Шестьдесят шестая улица, которая, путая общее для Манхеттена правило «чет-нечет», ведет на Запад. Из-за этой путаницы я, конечно, разнервничался и вынужден был остановиться, чтобы перевести дух. Но едва я успокоился и отчалил от бровки, как проезжавшая мимо в открытой машине дама чуть было не саданула мой кэб в бок. Куда она смотрела?! Даму я строго отчитал, но что было делать со всеми остальными? Улицы и авеню Нью-Йорка буквально кишели посходившими с ума автомобилистами, которые совершенно не желали считаться ни с тем, что мой чекер начинает движение, ни с тем, что пассажир попросил меня сделать левый поворот из правого ряда. Я двигался по улицам в каком-то непрерывном визге тормозов под градом сыпавшихся на меня проклятий и брани.

Я понимаю, что вы в свое время тоже учились водить машину, тоже пережили ощущение «полета в космос», понервничали, разбили фару или погнули бампер. Но чтоб так уж – под градом проклятий?.. Не слишком ли?

Наш опыт не совпадает потому, что вы учились в тихих улочках или, по крайней мере, сами решали, куда вам ехать и выбирали удобный для вас маршрут. У меня же за спиной сидел клиент, который заставлял меня ехать туда, куда ему вздумалось и, к тому же, удобным для него маршрутом…

А спешка?! Постоянно торопившиеся куда-то пассажиры трепали нервы еще похлеще, чем все эти «чокнутые» водители. Правда, мои клиенты не сердились, когда выяснялось, что кэбби не знает, как проехать с автовокзала в Сохо (им, по-моему, даже нравилось командовать: направо! налево!), но едва доходило до денег, чуть ли не каждый из них буквально выходил из себя:

– Что за фокусы?! Почему вы не оставили себе тридцать центов? Ведь я же сказал вам!

– Он, наверное, хочет больше…

– Мало ли что он хочет!

– Ладно, дай ему еще немножко… Держи!

– Не привык? Работал в кино?.. Эйзенштейн!

Я прикусил язык и про кино больше не заикался.

Но что это: в пыльный салон гаражного кэба, стекла которого что называется «сроду» никто не протирал, – впорхнуло диво, сияние! Видел ли я когда-либо прежде женщину подобной красоты?.. Ей пришлось дважды втолковывать мне, как проехать на Бикман плэйс[7] и дважды напоминать, что по дороге надо купить газету. Зато, тормознув у киоска, я молниеносно, не дав опомниться даме, выпрыгнул из машины и преподнес ей трехкилограммовый воскресный выпуск, словно корзину цветов!.. В мощеном брусчаткой проезде перед входом в дом угрюмый кэбби вдвоем со швейцаром грузили в такси багаж. Помогая пассажирке выйти из машины, я отнял у нее неудобную пачкающуюся ношу; и леди, расплачиваясь, оценила мою галантность – в полтора доллара! Но принять даже столь щедрые чаевые из рук ослепительной красавицы было немыслимо!..

– Позвольте мне отказаться от этих денег, – пролепетал я.

Взметнулись удивленные брови, я был польщен.

– Видите ли, я в такси недавно. По профессии я учитель…

– Леди, только пожалуйста: не надо жалеть его! – ни с того ни с сего «выступил» кэбби. – Слава Богу, что этот дурак больше не учит детей. «Учитель»!..

Таксист, которого я видел впервые, готов был наброситься на меня с кулаками. За что он меня ненавидел?

Наша жизнь состоит из компромиссов. Положил я себе не брать чаевых, а что из этого вышло? Лопнул еще один мыльный пузырь, и в душе осталась еще одна грязная лужица.

По-прежнему избегая опасной и к тому же не приносившей мне успеха гонки, я свернул с широкой авеню в узкую улицу. Людей здесь было мало, но я проехал квартал, другой, и меня остановили – дети.

Мальчик и девочка. Лет им по семь-восемь. Они махали ручонками, завидев мой кэб издали. Но подъехал я к ним не спеша: на улице не было желтых хищников, готовых вырвать у меня мою скромную удачу.

В окне-витрине со светящимся переплетением неоновых трубок, изображавшем нечто непонятное, возникла немолодая брюнетка. Она сделала жест: – «Минуточку!» – и детишки, тоже черноволосые, черноглазые, забрались в чекер. Они подняли возню, грохотали откидными сиденьями, елозили, а я стал считать выручку. У меня были уже две пятерки, семь бумажек по доллару и полная горсть мелочи… Щелкнул счетчик: 65 центов превратились в 75, и в тот же миг мимо моего лица промелькнула детская ручонка – клац!..

– Ты зачем выключил счетчик? – спросил я мальчишку, высунувшегося по пояс в открытое окошко перегородки, отделявшей меня от пассажиров.

– Я не выключил.

– А что же ты сделал?

– Я остановил таймер.[8]

Ребенок хитро улыбнулся, на него нельзя было сердиться.

– Мистер, дай мне квотер, – попросил он.

Я дал.

– А мне-е?! – в окошко высунулась девочка. Пришлось дать и ей.

– Пожалуйста! – горячо зашептал мальчик. – Дай еще один…

Это мне совсем уже не понравилось, но мальчишка меня пристыдил:

– Смотри, как у тебя их много!

Я дал ему второй квотер.

– А мне-е! – захныкала девочка.

Наконец, появились отец с матерью, а с ними еще дети, совсем малышня. Снова смех, возня, взволнованный детский шепот, и опять тянутся ко мне ручонки – попрошайки: «Дай нам тоже!».

Я обернулся и посмотрел на родителей. Они сохраняли улыбчивый нейтралитет. Они – не вмешивались! Что за публика?..

Папаша указывал дорогу и одновременно вел странный допрос:

– Скажи: какие бывают таксисты?

Я не понимал, о чем он, собственно, спрашивает.

– Негры бывают?

– Конечно.

– Японцы бывают?

– Бывают.

– А цыгана-таксиста ты видел?

Я пожал плечами: не знаю, мол…

– Не видел и никогда не увидишь! – назидательно произнес папаша.

– Это почему же? – удивился я.

– Потому что у таксиста тяжелая работа, – объяснила мать семейства, – а мы работать не любим!

Только теперь я догадался, что изображало переплетение неоновых трубок в витрине, возле которой я ожидал этих клиентов. То была перевернутая вверх ладонью рука, по которой гадалка читает судьбу. Такая же рука, только из синих, а не из красных трубок мерцала в окне дома, у которого мы остановились. Счетчик показывал 1.85, я получил – два… Но, видимо, супруги ощутили некоторую неловкость, и цыганка решила доплатить таксисту по-своему: