Были среди них и местные, которых я про себя называла младоафганцами37 – молодые правительственные чиновники, репортёры и военные, бизнесмены и парламентарии (эти, впрочем, были уже не так молоды), в большинстве своём интеллектуалы и вольнодумцы, учившиеся за границей и бегло говорившие по-английски, и иностранцы – сотрудники гуманитарных миссий, врачи, контракторы, опять же репортёры и авантюристы всех мастей, стремившиеся спасти человечество, разбогатеть или испытать в экзотической стране доселе неведомые впечатления (или всё это вместе). С ними можно было ночи на пролёт (о эти ночи Рамадана!) за бутылкой вина38 говорить о политике, истории и литературе, играть в шахматы или скатать ковры и танцевать, пока за бетонными заборами и бронированными дверями стояли охранники с автоматами. Конечно, к 2017-му году интерес к Афганистану со стороны мирового сообщества успел поубавиться, большая часть экспатов уехала домой, а Кабул был уже не тот, что в фильме «Репортёрша»39, но и эти остатки былой роскоши кружили голову. Я быстро привыкла к рассказам о чьей-то службе в Ираке или Конго и к очень личным, очень трагическим историям, которыми со мной щедро делились за той же бутылкой. Многих в Афганистан приводило горе. Среди прочих историй я помню рассказ врача, у которого от рака умерла дочь-подросток – он надеялся, что опасность и бесконечный поток пациентов в кабульском госпитале помогут ему забыться.
Каким бы странным это вам ни казалось, но именно там, в том времени и месте, именно с теми людьми, я чувствовала себя важной, нужной, интересной, и была счастлива чаще, чем когда-либо ещё. Можно сказать, я чувствовала себя дома.
Хотя шло всё довольно криво.
***
– Алекс, прости, придётся тебе поискать другое жильё.
И Фахима, которая три дня назад уложила меня спать в комнате с красным ковром, объясняет, что послезавтра улетает на научную конференцию в Шри-Ланку, а её подруга Фарида – домой в Герат, а одной мне в квартире оставаться нельзя, поэтому… Дальше я не слышу. Другое жильё. Где я вам его поищу, если и это еле как нашла, да и то при содействии Индонезии? Куда я теперь, горемыка? Как так вообще?…
А как хорошо всё начиналось. Странновато, конечно, но хорошо же!
Фахима и Фарида, приютившие меня, вдребезги разбивали стереотипы об афганках. Одной было двадцать семь, другой – двадцать восемь, обе были не замужем и замуж не торопились. У обеих были дипломы инженеров, обе работали в каких-то серьёзных ведомствах и уходили на работу на каблуках и при макияже. Родственники-мужчины их, естественно, не сопровождали, а на мой вопрос о том, не нужно ли закрывать на публике лицо, обе удивлённо приподняли брови. Признаться, в лице Фахимы и Фариды Афганистан удивил меня в первый раз, – даже мне с моим востоковедческим бэкграундом казалось, что такой свободы у женщин в такой стране быть просто не может40 (ха, это я ещё не видела хазареек в Даште-Барчи и не слышала про party girls).
Мои гостеприимные хозяйки смотрели на меня покровительственно – даже, можно сказать, свысока, хотя были почти на голову ниже41, обращались, как с ребёнком, и пробовали кормить с ложки, и очень заботились о том, чтобы я не скучала.
На второй день Фахима, придя с работы, взяла меня за руку, и мы отправились в сад Бабура – сначала пешком, потом на маршрутке42 и снова пешком. В общей сложности прогулка заняла часа три, разбила очередной стереотип и очень мне понравилась: день был тёплый, но не жаркий, в саду на расстеленных покрывалах устроили пикники большие афганские семьи, дети запускали воздушных змеев.
Захириддин Мухаммад Бабур43 был личностью незаурядной и заслуживает пары строк в этом рассказе. Ему с детства как-то не везло. Родился он в семье эмира Ферганы, был потомком Чингисхана по отцу и Тамерлана по матери – а вот не везло, и всё тут. В один непрекрасный день отец его, эмир, погиб, упавши с голубятни. И пришлось парню бороться за власть – а ему исполнилось недавно двенадцать лет.
В Центральной Азии царевичей было, как яблок на яблоне, править хотели все, а городов не хватало. У Бабура, надо сказать, была идея-фикс: он жаждал славы, как у его обоих пра-пра, и с упорством, достойным лучшего применения, ходил походами на Самарканд. Оттуда его выпроваживали все, кому не лень.
Между тремя неудачными попытками закрепиться в городе С. Бабур скитался по Мавераннахру с войском, в котором в худшие времена была всего сотня приключенцев, пил вино и писал стихи. На дворе стоял XV век, нравы были суровые, а жизнь ценилась дёшево. В мемуарах Бабура попадаются строчки вроде: «Махмуд уехал до завтрака и вернулся с парой отрубленных голов, но по дороге их потерял». Бытовой эпизод, ничего такого, ну. В 1504 году Бабур оказался в Кабуле и влюбился в него со всей страстью своей поэтической натуры. Это было взаимно: в Кабуле неудачник отдохнул, отъелся и приказал разбить сады, а дела его потихоньку пошли на лад. Махнув рукой на Самарканд, Бабур посмотрел в другую сторону – под боком была Индия, не очень сильная и оч-чень богатая.
Пушки только входили в моду, и над ними многие посмеивались – что за странные штуки, которые стреляют без стрел? Но Бабур, протащив орудия по горным перевалам (что, кстати, считалось практически невозможным), при их помощи выиграл битву при Панипате44 у местного султана Ибрагима45 со счётом 10:0, сел на трон в Агре и основал династию Великих Моголов.
Мир восторженно выдохнул.
Вот так в возрасте сорока двух лет Бабур стал падишахом всея Хиндустана и Афганистана. На то, чтобы добиться власти, ему понадобилось всего каких-то тридцать лет лишений и выгоняний. В сорок шесть падишах уже умер (обменяв, по легенде, свою жизнь на жизнь хворавшего старшего сына – Хумаюна). Сад, куда привела меня Фахима, был разбит по приказу Бабура, сильно пострадал в годы гражданской войны, но был восстановлен в начале 2000-х годов (я подумала, что его величество вид детей, играющих под гранатовыми деревьями, наверняка порадовал бы).
На третий день к нам пришли гости (сейчас я подозреваю, что друзья и знакомые очень обиделись бы, если б им не показали гостью-иностранку). Женщин и детей набилась полная комната. Все они пили зелёный чай со сладостями, весело щебетали на дари, причём понимала я тогда из разговора дай бог третью часть, гладили меня то по голове, то по щеке, то норовили обнять, а ещё беззастенчиво рассматривали и фотографировали. Что-то подобное я испытывала только в Индонезии, где несколько десятков деревенских жителей где-то под Тасикмалаей46 собрались на меня посмотреть, а потом заявили, что я похожа на большую куклу Барби.
– Алекс – моя дочь, – пошутила Фахима, подливая чаю. – Кушай печенье, детка.
– Может, сын? – засмеялись гости. – У твоего ребёнка короткие волосы!
– Я бача-пош47, – буркнула я, и от смеха звякнула люстра.
…и вот теперь, на четвёртый день, мне придётся искать новое жильё! Опять! Одной! В Кабуле! За день! Никогда такого не было, и вот опять! Матерь божья, как же так?! О горе мне, горе.
***
– Алекс, кто-то умер? – поинтересовался не без ехидства Ахмад, коварный друг из Инстаграма48.
Накануне вечером он написал мне, сообщил, что семейные дела улажены, он свободен и рад будет показать мне Кабул, а нынче в семь утра явился к дому Фахимы забрать меня на прогулку.
