Икс и Игрек были довольно типичными представителями младоафганцев, о которых я писала выше, детьми военного времени и многолетнего западного присутствия, фигурами довольно противоречивыми, но в том времени и пространстве встречавшимися нередко.
Их раннее детство прошло, по выражению из романа «Неверная»58, «под сенью талибов»59 – они ходили в медресе, где муллы в чёрных тюрбанах учили их читать тексты про пользу джихада и считать нарисованные в задачниках пули и автоматы Калашникова. Молодость их проходила на госслужбе. Икс по образованию был филологом, а Игрек – менеджером по управлению персоналом, одного взяли на работу за красивый слог, второму помогли семейные связи. И тот, и другой любили поговорить о политике и будущем страны, носили на работе щегольские европейские костюмы и галстуки, а по выходным – не менее щегольские пиран-тумбаны, оба наизусть помнили стихи Руми и Хушхаль-хана Хаттака60, но при этом были не прочь обсудить новый сезон «Игры престолов» и заглядывали при случае на закрытые вечеринки с алкоголем61 и танцами. Такого рода веселье могло дорого обойтись: одного из общих друзей Икса и Игрека застрелили за пару недель до моего приезда, когда он возвращался с одной из подобных вечеринок, и преступника, конечно же, не нашли62.
Кстати, оба этих кавалера жениться хотели исключительно по любви, а их семьи усматривали в этом блажь и тлетворное влияние запада и продолжали предлагать невест. Пока предлагали довольно тактично, но одного из братьев Игрека отец в итоге заставил жениться на девушке, которая ему совсем не нравилась. Мольбы и даже слёзы не помогли – невеста была, что называется, выгодной партией, а с лица воды не пить. После этого случая Игрек держался от Кандагара на почтительном расстоянии, отговариваясь занятостью.
Нельзя сказать, чтобы эти два кавалера были близкими друзьями: Игрек считал Икса вертихвостом и почти распутником, а Икс Игрека ханжой, но при этом они были друг с другом неизменно вежливы. В Афганистане открыто выказывать антипатию – дурной тон; недолюбливай на здоровье, сколько влезет, но будь добр блюсти политес.
Таков был, в общих чертах, портрет людей, чьим гостеприимством мне предстояло пользоваться до отъезда.
***
Из дневника:
«Икс прихорашивается. Помылся, побрился, приготовил костюм, примеряет галстуки перед зеркалом. Говорит:
– Наверно, посол меня на ужин пригласит. Мы с ним друзья.
– Какой посол?
– Афганистана в Штатах, какой же ещё. Мы с ним вместе работали, пока он не уехал.
Пишу Игреку, который ждёт своего самолёта в аэропорту Астаны: «А друг-то наш общий к послу собрался на ужин». «Да ну? – отвечает Игрек. – Хотя стоп. Мохиб63 действительно завтра прилетает». «И что, они правда вместе работали?». «Правда. И посол Иксом сыт по горло. И вообще, президент сам хочет с Мохибом поужинать, так что накрылась вечеринка».
Кстати, доктор Мохиб числится вторым в списке самых молодых послов Афганистана – на момент назначения ему было годика тридцать два и дипломатического опыта он совершенно не имел. «Ничего, – сказал президент, – научится по ходу. Пусть мир посмотрит на наше новое поколение. Это поколение прошло путь от пакистанских лагерей для беженцев до университетов Лондона и Бостона, таких орлов и показать не грех».
***
Поначалу Рамадан усиливал царившую в квартире неловкость. Поначалу и Икс, и Игрек добросовестно постились, но у них был гость, а гость, даже если он чудной, – это подарок бога, а потому должен быть строго обязательно доволен, счастлив и сыт. Придя со службы (в дни поста рабочий день кончался около часу дня), один из них накрывал на стол, выкладывал еду, которую принёс с собой64 или на скорую руку приготовил («Ну и дела, – думала я, – не поверят же, если скажу, что для меня в Кабуле афганцы готовили!») и желал приятного аппетита. При этом он продолжал сидеть напротив и развлекать меня беседой, потому что оставить гостя в одиночестве – тоже дурной тон, и ни один уважающий себя афганец такого не сделает. Икс и Игрек задумчивыми глазами наблюдали, как я зачерпываю ложкой плов или подношу к губам стакан.
А ведь то беспокойное лето выдалось пугающе жарким. И если бог бы с ней, с едой, то без воды губы спекались мгновенно.
– Да бог бы с ней, с водой, – вздыхал меланхоличный Икс. – Курить нельзя – вот это беда!
К полудню в Кабуле исчезали прохожие, замирали звуки, и жизнь прекращалась до тех пор, пока солнце не касалось горных пиков на западе. Тогда в воздухе разливался запах горячего хлеба, а тележки с мороженым снова начинали наигрывать мелодию Happy Birthday To You. Игрек и Икс дремали с открытыми глазами, дожидаясь призыва на вечернюю молитву и ужина, а сытого автора этих строк угрызала совесть.
– Тоже буду поститься, – заявила я.
– Но ты же не мусульманка, верно? – спросили Икс и Игрек.
Я сказала что-то об уважении к их религии и интересу к изучаемому региону.
– …и ты путешествуешь, – добавили они, намекая, что поститься мне ни при каком раскладе не полагалось.
– Разбудите меня завтра до рассвета, – заупрямилась я.
Они кивнули, не выказав ни малейшего удивления и не добавив ничего. Гость есть гость, и пусть куролесит, как ему вздумается. Имеет полное право. Как ни крути, при всей своей европейскости Икс и Игрек оставались пуштунскими юношами из хороших семей, и традиции соблюдали неукоснительно. Мы вместе позавтракали чаем с хлебом и мёдом, а об обеде все тактично умолчали.
В первый день добровольного поста я поняла, что без еды и воды человек становится удивительно уравновешенным и просветлённым, а через неделю приблизилась к нирване: безразлично стало ровным счётом всё, кроме вечернего азана. Еда? Суета сует. Вода? Зачем, когда позади вечность и впереди тоже?
А потом Рамадан в нашей квартире внезапно завершился.
Икс был пойман мной в гостиной в компании тарелки риса, пары кебабов и бутылки «Кока-Колы». Этой компанией он явно наслаждался, вид у него был радостный и ничуть не виноватый.
– Я вспомнил – я же начал поститься с пяти лет, так? Так. То есть в детстве я старался, а теперь отдохнуть могу, верно? Аллах не против.
У Игрека была своя логика: для него, бедного грешника, чувства к иностранке были вопиющим бесчинством, а нарушение поста – так, мелкая шалость.
С тех пор мы стали обедать втроём, чувствуя себя немного заговорщиками. Лёд был сломан, и стали мы жить-поживать и добра наживать.
***
Кабул тогда был настоящей шкатулкой с секретами и таил в себе много удивительного для тех, кто знал, куда смотреть и где искать. Иностранный капитал, полившийся в страну в 2001-м, часто не доходил до цели, оседая в карманах местных чиновников, но, как ни крути, часть его всё ж таки тратилась на благоустройство65, а 21-й век кое-где сменял 14-й (по солнечной хиджре)66.
В принципе, даже при беглом взгляде с любого холма становилось ясно, что Кабул далёк от стереотипов вроде «да там только пустыня, разруха и ослы». Отнюдь не только. Это был быстро растущий шумный мегаполис, где жило около пяти миллионов человек (может, и больше, но со статистикой в Афганистане всегда было так себе, а самая поздняя на тот момент перепись проводилась в 1979 году)67. В центре строились многоэтажные плазы, бизнес-центры и шопинг-моллы с зеркальными окнами. Деревья, которые в 90-х спилили на дрова, выросли заново. Из кабульского международного аэропорта чуть ли не каждый час вылетали самолёты. На бетонных заборах красовались граффити на социальные темы (права женщин, всеобщее образование, недопустимость домашнего насилия и тэ дэ). Всё это выглядело довольно многообещающе, даже несмотря на частые теракты и близость нескончаемых военных действий, на постоянные отключения электричества и на явную, какую-то прямо-таки средневековую нищету столичных окраин.
