— А раз хотите, то попросите, — моя улыбка превратилась в хищный оскал. — Попросите как следует.

— Вытащите нас отсюда, умоляю, — А’алмар подошел к стенке рва и протянул ко мне руки, грязные, все в земле. Разводы грязи украшали и его красивое лицо, и влажные растрепанные волосы, и одежду, которая за время их недолгого ночного путешествия успела обзавестись фигурными отверстиями для проветривания. — Умоляю, госпожа.

Забавно. А’алмар вроде бы унижался, но при этом униженным не выглядел. Стоя на дне ямы, по щиколотку в земле, весь мокрый и чумазый, он смотрел на меня взглядом соблазнителя и повторял свои горячие мольбы с придыханием — так любовник шепчет на ушко непристойности.

О Многоликая! Похоже, сняв с этого мужчины пояс верности, мы разбудили чудовище. Может, не надо было выпускать удава из клетки?

— Возьмите, возьмите меня отсюда.

— Ты хотел сказать: «Достаньте»? — усмехнулась я.

— Да, возьмите меня.

Бедняга Э’эрлинг, наверное, устал качать головой и закатывать глаза. Его щеки пылали от стыда за поведение друга.

— Ну уж нет. Я хочу, чтобы меня попросил он, — я кивнула в сторону Эха. — Искренне и с чувством.

А’алмар погрустнел и уставился на приятеля требовательным взглядом, мол, давай, проси, искренне и с чувством, а то я тебе устрою. В ответ упрямец поджал губы и отвернулся.

— Ну не хотите, как хотите, — я спрятала спасительную веревку за спину. — Тогда счастливо оставаться. Наслаждайтесь своим новым уютным домиком. Говорят, вечером снова будет дождь.

Я немного помедлила на краю ямы, потом сделала вид, что ухожу. Два шага в сторону — и снизу раздалось вымученное: «Помоги нам… пожалуйста».

Э’эрлинг выглядел так, словно его пытают. Словно ему соски выкручивают раскаленными щипцами.

— Искренне и с чувством, — напомнила я, поигрывая в руках веревкой.

— Я же сказал пожалуйста! — возмутился эльф. — Помоги нам, пожалуйста. Вытащи нас отсюда. Пожалуйста. Скинь нам эту проклятую веревку. Пожалуйста, — он набрал полную грудь воздуха и ворчливо повторил: — Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Что ж, просил он и правда искренне. Искренне злясь. И с чувством. С чувством ненависти и оскорбленного достоинства.

— Хорошо, а как ты собираешься загладить свою вину? Твой приятель обещал сделать это любым способом. Любым. А ты?

Надо было видеть лицо этого ушастого гордеца. Он весь побагровел, надул щеки и сверкнул глазами. Из его груди вырвалось нечто среднее между шипением змеи и свистом закипающего чайника.

Глава 16. Пленник

Глава 16. Пленник

Она все-таки скинула им веревку, эта проклятая эльфоедка. Э’эрлинг до последнего сомневался, стоило ли просить ее о помощи, но самим из ямы им было не выбраться. Ничего, у них еще будет шанс сбежать. Главное, его не упустить.

«И чтобы нас не съели раньше, чем этот шанс представится», — с холодной дрожью подумал Э’эрлинг, карабкаясь по канату наверх.

Наконец оба эльфа выбрались из ловушки и построились вдоль ее края перед улыбающейся ситхлифой. Та внимательно оглядела пленников, плачевное состояние их одежды, корку засохшей грязи на их лицах, и покачала головой.

— Мыться, — приказала она командным тоном.

— Слышал? Она хочет нас вымыть, — зашептал Э’эрлинг другу, когда злодейка отвернулась и зашагала обратно в лагерь, предполагая, что они последуют за ней беспрекословно, как барашки на веревочке. И они последовали. Как эти самые барашки. Мысль о побеге всколыхнулась внутри и погасла, как искра костра, упавшая на землю. Их даже связывать было не нужно. Тот, кто умеет подчинять своей воле чужие разум и тело, любое сопротивление подавит вмиг — и дернуться не успеешь.

— И что? — пожал плечами А’алмар, не видя причин для тревоги, а голос Э’эрлинга звучал очень-очень тревожно. — Я только рад. Посмотри на нас. Грязные, как свиньи. С удовольствием смою с себя всю эту гадость. — И он с брезгливым выражением оттянул на себе ткань килта, закоревшую от налипшей земли.

— Пи́щу моют перед едой, — нахмурился Э’эрлинг. — Она собирается нас съесть. Вымыть и съесть.

Несколько секунд А’алмар смотрел на приятеля с открытым ртом и поднятыми бровями, затем сокрушенно вздохнул:

— А ты не думал, что дело может быть в другом? Например, в том, что мы… эм… слегка пованиваем?

Э’эрлинг будто его не слышал, продолжая размышлять вслух:

— Овощи, фрукты всегда моют перед употреблением. Яблоки, огурцы, картошку.

А’алмар закатил глаза.

— Ну и кто ты — фрукт или овощ? Яблоко или картошка? А, знаю! Репка! Тупоголовая репка. Тук-тук, — постучал он по лбу товарища, — мозг, ты тут?

Э’эрлинг с раздражением отмахнулся от друга.

— Прекрати. Ерничай сколько влезет. Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься нанизанным на вертел и подвешенным над костром.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя больная фантазия?

Э’эрлинг хотел что-то ответить, но в этот момент ситхлифа обернулась и окинула их долгим, изучающим взглядом. Когда она так смотрела, все слова застревали в горле.

«Эльфоедка…»

Вокруг вырос лес палаток. Они вернулись в лагерь. Три тысячи триста вторая подвела их к глубокому корыту, стоявшему под открытым небом у стенки одного из шатров. За ночь дождь наполнил корыто водой. Сама по себе вода была чистая, прозрачная — все дно просматривалось, но на поверхности плавали листья и дохлые мошки. Впрочем, эльфов это не смутило. А’алмар сразу сбросил с себя замызганную рубаху и принялся расстегивать ремешок, который удерживал килт на бедрах.

Э’эрлинг же раздеваться не спешил — с намеком косился на ситхлифу. А та, похоже, намеков не понимала и уходить даже не думала. Стояла, наблюдала за ними, скрестив руки на груди, скользила взглядом по обнаженному торсу А’алмара, который, заметив ее внимание к своей особе, начал красоваться, как индюк во время брачного сезона. Плечи расправил, грудь выпятил, расплылся в придурочной, по мнению Э’эрлинга, улыбке. Отсутствие пояса определенно плохо влияло на его мозги.

— А ты чего ждешь? — спросила ситхлифа у Горного эха.

Тем временем килт А’алмара упал на землю. На краю корыта стоял деревянный ковшик с длинной ручкой. Без капли стеснения Ручей принялся поливать себя дождевой водой, сверкая голыми ягодицами и членом. Мужская плоть, выпущенная из клетки, задорно болталась при каждом движении и набухала от холода.

У Э’эрлинга на щеках заалел румянец.

Как так можно? При женщине! Трясет своими причиндалами и никого не смущается!

— Ну? — ситхлифа выгнула бровь, предлагая ему последовать примеру друга. А этот бесстыдник покончил с грудью и уже обмывал себя ниже пояса. Там. Лил ковшиком на яйца, осторожно отодвигал крайнюю плоть и обнажал головку.

Кошмар! Ведет себя, будто никого рядом нет! Еще и весело насвистывает себе под нос, и улыбается их тюремщице, трогая себя внизу.

Кожа под слоями грязи ужасно чесалась, а на голове и вовсе нестерпимо зудела. Страсть как хотелось тоже помыться, но раздеваться под взглядом ситхлифы он не станет. Нет, нет и нет! И тем более он не будет на ее глазах трогать свое голое тело и поливать себя водой из ковшика.

— Отвернись, — поджал губы Э’эрлинг. — А лучше уйди. Так и будешь пялиться?

— Уйду — и вы снова сбежите, — улыбнулась женщина. — Как выяснилось, за вами нужен глаз да глаз.

— Я не буду мыться, пока ты смотришь. — На его напряженных скулах заиграли мышцы. Румянец стал гуще.

— Я могу заставить. — Голос его мучительницы сочился сладким ядом.

— Не упрямься, — вклинился в их спор А’алмар, занявшись своими булками. — Как же хорошо быть чистым! И вода такая освежающая. Ух! Бодрит!

Подтверждая слова хозяина, член эльфа бодро встал по стойке смирно. Срам какой!

— Отвернись, — повторил Э’эрлинг и с вызовом посмотрел на ситхлифу.

— Мойся! — глаза женщины вспыхнули янтарным огнем, и пленник с ужасом понял, что не может сопротивляться ее приказу.