Лиран тоже замечает это, видно, что он раздумывает, но затем прокашливается и сообщает:

– Я уезжаю, мое присутствие требуется в княжестве Высокомерия.

Слегка поклонившись, он уходит.

Мне бы хотелось, чтобы он остался. Особенно когда я чувствую, как Тарон хватает меня за руку и тащит за собой к карете. Он ослабляет хватку, только грубо швырнув меня на сиденье.

– Слушай меня внимательно, Авиелл! – рявкает он. У меня перехватывает дыхание. – Если ты еще хоть раз поставишь меня в такое неловкое положение, я сделаю больше, чем просто схвачу тебя за руку, мы поняли друг друга?

Я хочу кивнуть, да, я действительно хочу быть покорной княжной, такое поведение я часто видела у Ави, когда ее отец делал ей выговоры. Но у меня не получается.

– Вы ударите меня? Изобьете?

Мне становится смешно, потому что он понятия не имеет, что такого я испытала достаточно. Меня избивали не один раз в жизни. Все мое детство состояло из сломанных носов и ребер. Из синяков и крови. Из боли.

Я выпрямляюсь, и в этот момент Тарон замахивается и бьет меня ладонью по лицу. Я стараюсь сохранить самообладание. Хотя удар был неожиданным и лицо начинает гореть. Больше всего на свете мне хочется поднять на него руку в ответ.

– В следующий раз это будет кулак, Авиелл. Так что не ставь меня в такую ситуацию.

На этот раз я киваю. Значит, я всегда буду виновата. Теперь я несу ответственность за его гнев. А кто же еще? Так думают все подобные ему мужчины.

Я стараюсь держать себя в руках, но вдруг начинаю слышать Арка. И пытаюсь это прекратить. Что, если другие герои тоже заметят, что я не могу закрыть от них свое сознание?

Но потом его голос меня успокаивает. Лиран собирается что-то предпринять, чтобы такого больше не происходило. И хотя я боюсь князя Высокомерия, эти слова дают мне достаточно сил, чтобы снова выстроить барьер вокруг сознания и распрямить плечи.

По дороге во дворец мы останавливаемся у цветочного магазина, где я с отсутствующим видом выбираю несколько лилий. Тарон, кажется, доволен, поэтому мы наконец едем в замок, и до прибытия портного я могу уединиться в своей комнате.

Когда раздается стук, я напрягаюсь, но пока это всего лишь Мирал, которая хочет помочь мне надеть нижнее белье, чтобы портной мог снять мерки.

Через зеркало туалетного столика, за которым я сижу, она видит красные пятна у меня на лице. Затем она опускает взгляд на пудру, которой я тщетно пыталась их замаскировать. Она сдержанно улыбается, откладывает нижнее белье и роется в ящике около меня, чтобы достать другую пудру.

– Та первая прозрачная, госпожа. Она просто для того, чтобы у вас не блестело лицо.

С этими словами она открывает золотую баночку и кисточкой наносит мне другую пудру на щеку.

Я изо всех сил стараюсь просто спокойно дышать. Во мне почти нет никаких эмоций. Хотя какая-то часть меня хочет, чтобы я наконец смогла что-то почувствовать. Я могла бы плакать так же, как могла Ави. Или быть сострадательной и благодарной. Но во мне ничего этого нет.

– Я полагаю, вы хотите переодеться в одиночестве. – Она скорее утверждает, чем спрашивает, и протягивает мне одежду.

Я киваю, сдержанно улыбаюсь и исчезаю в ванной. Двигаясь как марионетка, я сбрасываю белое платье и собираюсь надеть корсет, как вдруг слышу позади себя какой-то шум и оборачиваюсь. Я замираю на месте. В дверях стоит Мирал и смотрит на мое обнаженное тело. На мою грудь. На знак героя – черное сердце.

Ее большие голубые глаза задерживаются на нем, секунды тянутся и тянутся, затем она переводит взгляд и смотрит мне в лицо. Это мой конец. И конец Ави.

– Вот, еще одна пара трусиков, о которых я забыла, – говорит она, подходя ближе и наклоняясь, чтобы надеть их на меня.

Затаив дыхание, я поднимаю ноги одну за другой и позволяю ей выполнять свои обязанности. Затем она снимает с меня корсет, обходит меня и сзади оборачивает мне грудь какой-то плотной тканью.

– Это полностью скроет метку.

– Мирал, я…

– Вы не обязаны ничего мне объяснять, госпожа, – бормочет она, застегивая корсет, а затем снова встает передо мной, чтобы надеть юбку.

– Это не значит, что сердце на самом деле черное, – с трудом выдавливаю я.

Она кивает и серьезно смотрит на меня.

– А когда-нибудь это было так?

Я делаю глубокий вдох. В моем случае это и сейчас так. Я герой, выдающий себя за княжескую дочь.

– Ваша госпожа погибла? – спрашивает она холодно и спокойно.

– Нет. Я затеяла все это, чтобы ее спасти.

Мирал снова кивает.

– Я помогу вам это скрыть.

– Почему? – вырывается у меня. Я тут же прикусываю язык. Действительно, стоит ли сомневаться, если человек хочет сделать что-то хорошее?

– Потому что герои не злодеи. Даже если князья заставляют их быть такими. Моя мама говорила мне, что бывают хорошие герои.

Она вздыхает, будто хочет сказать мне что-то еще, но затем качает головой, кланяется и выходит из комнаты.

Сердце у меня бешено колотится. Будто заключенный, который рвется на волю. И в этот момент я понимаю, что это моя душа, которой хочется жить.

В сознании вспыхивают слова из апокрифа:

Что, если под этим подразумевают меня? Родилась первой, но искупила свой грех второй, потому что передо мной был Калеб, кровь которого тоже была демонической. Неужели это мое предназначение – быть здесь? Жить фальшивой жизнью и властвовать? Рядом с Тароном? Как это может быть моим предназначением? Моей судьбой? Я же просто демон.

После ужина я быстро удаляюсь в свою комнату. Если мне повезет, я смогу выбраться и поискать Ави. Я уже несколько дней ждала вечера, когда у меня не будет никаких обязательств, а мои раны перестанут кровоточить. Иначе я могу быть разоблачена. Хотя все это предприятие, скорее всего, и так окажется безуспешным. Как и где мне ее искать в княжестве Гнева?

Тем не менее меня тянет обратно в деревню, где герой Лирана слышал других героев. Хотя очевидной связи нет, это единственное, что в этом княжестве мне непонятно. Ави исчезла очень странным образом. Я иду в ванную и рассматриваю себя в зеркале. Должна ли я оставаться в этом платье? Это большой риск, меня могут узнать, оно довольно заметное. Светло-голубая ткань выглядит простой, но она украшена золотым шитьем. А что еще я могу надеть? Какие люди могут прогуливаться по деревне ночью? Может быть, служанки?

Позади раздается какой-то шорох, и я в ужасе вздрагиваю. Но это Мирал, которая стоит и задумчиво смотрит на меня.

– Хотите, я помогу вам переодеться?

– Да, но я не хочу ложиться спать. Я должна вернуться в деревню.

Она едва заметно приподнимает брови, но ничего не говорит. Вместо этого она коротко извиняется, исчезает, а затем возвращается с одеждой какого-то коричневатого цвета. Это ее платье.

Я переодеваюсь, а она объясняет мне, как добраться до деревни, и провожает к выходу для прислуги.

Наверное, мне стоит поинтересоваться, зачем она помогает мне и почему не выдает. Но у меня нет на это времени. Я просто хочу надеяться, что есть люди, которые хорошо относятся к героям.

Идя вперед по лесной тропинке, по которой мы ехали в полдень в карете, я ощущаю какое-то странное чувство. Это что, одиночество? Такое напряжение в моей груди напоминает мне эмоции, которые я испытывала, когда была в одном из тренировочных лагерей и скучала по своим близким. Но здесь что-то другое. Более давящее и болезненное. Это чувство словно пронзает мою грудь и душит меня.

Когда замок остается уже достаточно далеко позади и становится видна деревня, я ненадолго снимаю защиту со своего сознания. Возможность хоть несколько секунд расслабиться – это просто блаженство.