Я уже сказал, что портреты лифляндки, сохранившиеся в галерее Романовых в Зимнем Дворце, не дают никакого понятия о тех прелестях, которым она обязана своей счастливой судьбой. В этих портретах нет ни красоты, ни изящества. Очень полное лицо, круглое и вульгарное, некрасиво вздернутый нос, глаза на выкате, полная шея, общий вид служанки из немецкой гостиницы. Вид ее башмаков, благоговейно хранящихся в Петергофе, навел графиню Шуазё'ль-Гуфье на мысль, что царица жила на широкую ногу. История должна искать иного объяснения судьбы Екатерины. Эта неуклюжая женщина мало соблазнительной наружности по силе и выносливости своего физического темперамента почти не уступала самому Петру, а в нравственном отношении была гораздо уравновешеннее его. В период времени от 1704 г. по 1723 год она принесла своему любовнику, ставшему потом ее мужем, одиннадцать детей, большинство которых умерло в раннем возрасте, и частая беременность проходила для нее почти незаметно, не мешая ей сопровождать государя во всех его странствованиях. Она была настоящей женой офицера, «походной офицерской женой», по местному выражению, способной совершать походы, спать на жесткой постели, жить в палатке и делать верхом на лошади двойные и тройные переходы. Во время Персидского похода она обрила себе голову и носила гренадерскую фуражку. Она делала смотр войскам, проезжала по рядам перед сражением, ободряя словами солдат и раздавая им стаканы водкн. Пуля, сразившая одного из людей, бывших в ее свите, не смутила ее. Когда после смерти Петра соединенные эскадры Англии и Дании угрожали Ревелю, она собиралась сесть на один из кораблей своего флота и отправиться сама, чтобы отразить врагов

Екатерина не лишена была некоторого кокетства: свои белокурые волосы она красила в черный цвет, чтобы свежий цвет лица выделялся еще ярче, запрещала придворным дамам подражать ее туалетам, танцевала чудесно и выполняла артистически самые сложные пируэты, в особенности когда сам царь был ее партнером. С другими танцорами она обыкновенно только делала па. В ее характере самая нежная женственность соединялась с чисто мужской энергией. Она умела быть любезной с окружающими и сдерживать самые дикие вспышки Петра. Ее низкое происхождение совсем не смущало ее; она о нем помнила и говорила о нем охотно с людьми, знавшими ее до ее возвышения - с немцем-учителем, занимавшимся у Глюка, когда она еще служила в его доме, с Витвор-том, который может быть, хвастается, давая понять, что он был с ней очень близок, и которого она пригласила раз на танец, спрашивая, «не забыл ли он прежней Катеринушки».

Очень большое влияние, которое Екатерина имела на мужа, зависело отчасти, по свидетельству современников, от ее умения успокаивать его в минуты нервного возбуждения, которое сопровождалось нестерпимыми головными болями. Переходя от полного угнетения к неистовству, он, казалось, был близок к безумию, и все бежали от него. Она подходила к нему без всякого страха, заговаривала с ним своим особым языком, полным ласки и в то же время твердости, и самый ее голос уже действовал на него успокоительно. Потом она брала его за голову и тихонько ласкала, проводя рукой по его волосам. Скоро он засыпал, положив голову ей на грудь. Тогда она сидела неподвижно два или три часа, дожидаясь благодетельного действия сна, и просыпаясь, Петр был опять свеж и бодр.

Она старалась также сдерживать всякого рода излишества, которым он предавался: ночные оргии, пьянство. В сентябре 1724 года под предлогом спуска нового корабля состоялся пир, затянувшийся, по обыкновению, до бесконечности. Тогда Екатерина подошла к двери каюты, где Петр заперся с ближайшими друзьями, чтобы пить вволю, и крикнула ему: «Пора домой, батюшка». Он послушался и ушел вместе с ней. Екатерина кажется действительно любящей и преданной, хотя несколько театральное проявление горя после смерти великого человека набрасывает некоторую тень на искренность ее чувств. Вильбуа говорит о двух англичанах, которые, в течение 6-тн недель наслаждались ежедневно этим зрелищем в часовне, где стояло тело почившего, и заявляет, что сам он испытывал при этом такое же волнение, как при представлении «Андромахи». Однако это не мешало царице требовать в то же время наследства после царя с большой энергией и полным присутствием духа. Привязанность Петра была менее подозрительна; она была несколько грубовата, но прочна. Письма, которые он писал Екатерине в редкие моменты разлуки, выражают с очевидной искренностью глубокую привязанность. «старика», как он любит называть себя, к своей «Катеринуш-ке», к «другу сердечному», к матери дорогого ч«шишеньки» (маленького Петра). Эти письма носят обыкновенно веселый и шутливый характер. Никаких громких фраз; простые слова, идущие от сердца. Страсти нет, но много нежности. Письма не пылают огнем, но светятся тихим и ровным светом. Ни одной резкой ноты, и всегда выражается желание увидать возможно скорее любимую женщину и еще того более подругу, товарища, с которым чувствуешь себя хорошо. Он «ждет не дождется, когда ее увидит», пишет царь в 1708 году, «потому что скучно без нее, и некому посмотреть за его бельем». В своем ответе она высказывает предположение, что он наверное плохо причесан в ее отсутствие. Он отвечает, что она угадала, но пусть она приезжает, тогда найдется старый гребень, чтобы привести дело в порядок. А пока он посылает ей свои волосыКак и прежде, письма часто сопровождались подарками: в 1711 году Петр посылает часы, купленные в Дрездене, в 1717 году мехельнские кружева, лисицу и пару голубей с Финляндского залива.2 В 1723 году он пишет Екатерине из Кронштадта и извиняется, что ничего не посылает ей, за неимением денег. Проезжая через Антверпен, он отправляет ей пакет, покрытый печатями с его гербом и адресованный «Ее Величеству царице Екатерине Алексеевне». Открыв ящичек, мать «шишеньки» нашла там только клочок бумаги с надписью большими буквами: «1-ое апреля 1717 года».1 Екатерина тоже посылала небольшие подарки, всего чаще напитки, фрукты, теплую жилетку.2 В 1719 году, Петр заканчивает одно из своих писем выражением надежды, что они в последний раз проводят лето вдали друг от друга.3