К слову сказать, совсем не из вредности, а из-за озорства я будила всех утром каждого воскресенья. В субботу вечером у нас была баня, и после нее на меня уже надевали пижаму, а не привычное платье и колготки. Следовательно, на обычном месте – на стуле моей одежды в воскресенье не было. Я просыпалась, когда еще все спали, и громко, по слогам (для доходчивости) кричала: о – де – жу! О – де – жу!
Видимо, у просыпавшихся людей не было сил на меня кричать или бранить. Они только начинали скрипеть ящиками и спешно копаться в вещах, а затем баба Тася или мама приносили мне свернутые вещи. Колготки при стирке имели свойство суживаться и сжиматься, и первый раз надевать их было не слишком быстро и приятно. Требовались усилия. Через несколько часов носки они уже растягивались, и нужно было их постоянно подтягивать.
В корзинку мне положили провизию: бутерброд и несколько пряников. По себе знаю, что даже если ты с утра поел, в лесу все равно хочется есть. Там воздух особый, и самая привычная еда кажется другой: вкуснее и ароматнее. Даже просто кусочек хлеба – и то лакомство.
Весенний лес звенел птичьими голосами и был по-особенному светлым и солнечным, но грибы в нем не наблюдались. Некоторое время я сосредоточенно шебуршала палкой под листиками, а потом мне захотелось просто ходить и смотреть вокруг себя.
Я точно знала: лес – это живое, теплое, доброе. Деревья – великаны, которые связаны между собой корнями, с руками-ветвями и ногами-стволами. Если обнять ствол и прислониться ухом, слышно, как поднимаются из глубины земли живые волны. Одна, другая, третья. Хочется раскачиваться вместе с ними и кружиться, кружиться…
Домой я возвращалась, уже сидя на плечах у папы: очень устала. Совершенно счастливая, но только с некоторым сожалением, что не оправдала чьих-то надежд. Мне подарили корзинку, а я не нашла ни одного гриба… На ее дне лежало несколько сорванных синеньких цветочка. К моменту возвращения они уже совсем повяли.
В ближайшую зиму для корзинки нашлось еще одно применение: она стала частью моего новогоднего костюма. Мама решила, что раз уж она есть, то к ней непременно нужно сшить костюм Красной Шапочки. На мне была пышная юбочка с фартуком и какая—то кофточка, а с красной шапкой как-то не задалось. То ли она не держалась на голове, то ли ее вообще решили не надевать. Поэтому одна девочка, которая, видимо, не была хорошо знакома с творчеством Шарля Перро, меня спросила:
– Ты кто?
– Я – Красная Шапочка. Видишь – корзинка?! – Гордо ответила я.
К слову сказать, пирожков для бабушки туда никто не положил, что было прямым нарушением сценического действия. К тому же выяснилось, что водить хороводы вокруг елки с корзинкой в руках ужасно неудобно.
К новогодним утренникам у меня было двойственное отношение. С одной стороны, мне нравилась вся эта предновогодняя суета с ожиданием праздника. С другой, – в самом празднике с хороводами и сказкой перед елкой чувствовалось что-то ненастоящее, обманчивое. Ненастоящими были Дед Мороз и Снегурочка, их слова. Ненастоящими – все эти Зайчики, Снежинки, Шахматные короли и другие «чудики». И еще с нами, детьми, на этих утренниках обращались как с малоразумными существами. Мне так казалось.
Зимнее чудо
Мне снится сон, как будто за мной кто-то гонится, и в самый последний момент я ускользаю: оказывается, я умею летать. Нужно только собрать все силы и хорошо оттолкнуться от земли. Я пролетаю над крышами, вижу людей, и мне хочется им крикнуть, чтобы они посмотрели на меня. Все смотрят только вниз. Я хочу обратно на землю, начинаю просыпаться и вдруг сквозь полусон ощущаю знакомый, очень приятный запах.
Елка! Вчера папа принес и поставил огромную елку до потолка! Я сбрасываю с себя одеяло и бегу из спальни в зал, где елка уже просвечена утренним солнечным светом. Настоящее лесное чудо у нас дома!
Я обхожу вокруг нее, прикасаясь потихоньку к веточкам, будто бы здороваюсь с ней, а потом сажусь рядом на пол, смотрю и дышу. Мы с ней – почти одно целое.
– Ты чего тут на полу? Застудишься! Одевайся иди! – Кричит баба Тася. Она всегда старается кричать, потому что голос у нее слабый и сиплый. Я ее совсем не боюсь, но все-таки подчиняюсь. Одеваться – то все равно надо.
Елку вчера поставили в деревянный ящик с дыркой для ствола. Внутри его – моторчик, который заставляет елку крутиться. Ящик сделал папа, а потом мы его втроем разрисовали, как новогодние открытки. Мне тоже разрешили, потому что я хорошо рисую.
Я вообще очень люблю рисовать, особенно красками. Иногда мне дарят альбом с большими белыми страницами, и его почти сразу зарисовываю. Жалко только, что краски долго сохнут, и приходится ждать, чтобы перевернуть страницу. Если не ждать, то страницы альбома склеятся, а рисунок испортится.
Особенно люблю рисовать домик с трубой, из которой идет дым, и забор, и деревья, и снег. Я представляю, что в этом домике живут дети и взрослые, топят печь, собираются за большим столом, рассказывают сказки. Это мой маленький мир. Еще иногда я рисую на всю страницу кружку, а ней – какой-нибудь яркий узор. Я мечтаю, что когда вырасту, то пойду на кружечную фабрику разрисовывать кружки. Люди будут пить из них молоко или чай и радоваться.
Елка стояла в крутящем ящичке, но нарядить ее вчера вечером не успели. И это хорошо. Значит, сегодня снова будет радость. Я жду, пока все придут из школы и с работы, и сотый раз рассматриваю картинки из толстой книжки со сказками про Золушку, Спящую принцессу и других.
Вечером, наконец, наступает долгожданный момент. Откуда-то из кладовки приносят ящик с игрушками. Все эти игрушки я помню уже очень хорошо: блестящие сосульки, шишки, светофорчик и всякие зверюшки. И в прошлом году их на елку вешали, и в позапрошлом. Может даже, до моего рождения – тоже. Самая красивая игрушка – это блестящая макушка, которая сверху надевается. Она – самая главная.
Моя работа – это резать ниточки и вдевать их в петельку на игрушки. Конечно, мне тоже хочется, как сестры вешать игрушки на ветки, но я все равно высоко не достаю.
Когда все игрушки на местах, мама помогает раскинуть блестящий дождь на ветки и гирлянды. Одна гирлянда не горит – и в дело включается папа.
Наконец, все лампочки светятся. Мы выключаем большой свет и любуемся на новогоднюю елку в огнях и блестках. Очень красиво! Жалко только, что с горящими гирляндами она не может крутиться: провода не пускают. Поэтому либо крутящаяся елка без гирлянд, либо неподвижная с гирляндами. Мне и так, и так нравится. Новый год – мой самый любимый праздник!
Еще к новому году у нас накапливалось огромное количество конфет. Подарки давали для нас родителям на работе, сестрам, а позже и мне – в школе, иногда приносили родственники. Бабушка сшила всем нам из белого материала мешочки для конфет, которые затягивались шнурком, и вышила на каждом имя, чтобы они не путались.
Мы обязательно сортировали конфеты и считали: сколько карамелек, сколько с черной и сколько с белой начинкой. Ингода обменивались, иногда настаивали на леденцах «лимонад», или делали из них «блины», надавливая ножкой табуретки. Больше всего я любила большие шоколадные конфеты типа «Гулливер» или «Красная шапочка».
Еще в подарках бывали грецкие орехи, которые мы раздавливали с помощью дверей, и яблоки, и очень маленькие мандаринчики. Откуда они брались – неизвестно, поскольку в магазинах мандарины и апельсины не продавали. Это было одно из новогодних чудес.
В гости к бабушке
Когда у родителей был отпуск, они ехали в гости к папиным родителям, в Восточно-Казахстанскую область. Иногда брали меня с собой.
Из Волгоградской области дорога в Казахстан занимала вместе с пересадкой пять суток. Одну ночь нужно было провести на вокзале, пытаясь как-нибудь устроиться на неудобных жестких сидениях, остальные – в поезде.
Мы ехали в плацкартном вагоне, и это было сначала интересно, а потом слишком долго и скучно. Сидеть и лежать на одном месте надоедало, и я начинала шастать по вагону, но не просто так, а по делу: выбросить фантик от конфеты, помыть руки в туалете и так далее. Еще я научилась наливать кипяток в кружку. Нужно было лить недополна, чтобы не расплескать и не обжечься.
