Я не упоминаю, что аппа мог знать о причине ее ухода и, вероятно, лгал мне. Почему-то мне хочется его защитить. Как бы я ни злилась на него, не хочу выставлять его плохим в глазах Никиты.

– Так вот. Я думаю, вдруг у нее был СЧИВ, как у меня, а я просто не знала об этом. – Я усмехаюсь, изображая непринужденность. – Такая мелочь, знаю, но это застряло в голове. И теперь я вообще больше думаю о маме. Почему она ушла, каких фрагментов истории мне недостает. Я замечаю, что она все чаще появляется в моих воспоминаниях.

Никита внимательно смотрит на меня широко открытыми глазами.

– По-моему, это вовсе не мелочь, – говорит она, – а совсем наоборот.

– Правда?

– Конечно!

– Ну, вообще-то, я допускаю, что это не мелочь.

Я не хотела грузить Никиту своими тяжелыми мыслями, полагая, что, возможно, делаю из мухи слона, но ее реакция развязывает мне язык, и слова вылетают прежде, чем я успеваю остановиться.

– И тогда, понимаешь… Я так мало о ней знаю, но вдруг именно этот огромный кусок моей жизни нас с ней роднит. Может быть, я теперь так часто ее вижу в воспоминаниях, потому что глубоко внутри чувствую, что должна узнать о ней больше, узнать что-то важное. То, что в итоге позволит мне думать о ней спокойно, а не мучиться вопросами. – Я замолкаю, сжимая губы. – Но с этим, увы, ничего не поделаешь. Это мало что меняет, ведь она не рядом.

– А с ней никак нельзя связаться? – спрашивает Никита осторожно.

Мы редко говорим о моей маме, и я вижу, что подруга тщательно выбирает слова, чтобы не сбить настроение. Запоздало осознаю: до этого момента я даже не говорила Никите, что все мои недавние воспоминания – о маме.

Качаю головой:

– Мы только знаем, что она там, в Корее, но ее контактов у нас нет.

«А ты уверена?» – подначивает меня внутренний голос.

Если аппе известно, почему она ушла, может, он знает, и где она сейчас. Вдруг я единственная, кто не в курсе? Надо добавить это в список «Чего я не знаю».

– Способ всегда есть, – уверенно заявляет Никита. – Ты бы хотела поговорить с ней, если бы могла?

На пару секунд я задумываюсь. А я бы хотела? Да. Хотела бы. У меня сложные чувства к маме. Она для меня скорее пробел в памяти, чем реальный человек в жизни. Когда она ушла, я была такой маленькой и почти не помню, что она значила для меня. Не представляю, что бы я почувствовала, увидев ее снова. Но что, если? Что, если мои воспоминания странным образом ведут меня к ней? Чтобы найти развязку? И что, если, – шепчет призрачная надежда в моем сердце, – она именно тот человек, который поймет меня лучше всех в мире? Даже лучше, чем мои друзья. И даже – особенно – лучше, чем аппа?

И я киваю.

– Так дуй в Корею! Найди ее! – восклицает Никита голосом, полным энтузиазма.

– Прости, что срезаю в полете, Ник, но, боюсь, все не так просто, как ты пытаешься изобразить.

– А я говорю, способы есть. Почему бы не попросить у папы список контактов старых друзей в Корее? Или родственников? Ты вроде говорила, что у тебя есть родственники в Корее, да? Кто-нибудь что-нибудь да знает о твоей маме и о том, где она сейчас. И не забудь, кто прямо сейчас перед тобой.

– Самоназначенный член команды по дебатам с расширенными полномочиями?

– Нет. Самопровозглашенный детектив по соцсетям.

– То есть сыщик?

– Детектив. Хотя вариант «расследователь» меня устроит как запасной. – Никита приосанивается. – Я могу тебе помочь. Пока ты ищешь информацию на земле, я буду поддерживать тебя онлайн. И еще, если ты поедешь в Корею, ты даже можешь снова встретиться с тем клевым мальчиком-татуировщиком!

– Клевым мальчиком-татуировщиком? – До меня не сразу доходит, что она имеет в виду мальчика из воспоминания о прилавке с лепешками хотток, о моей первой любви. Я запускаю в нее упаковкой масла. – Так и знала, что не стоило тебе рассказывать! Мне было семь!

– Да-да. А ты интересовалась хоть кем-то с тех пор? – говорит Никита, уворачиваясь от масла. – Ты, конечно, и не обязана. Но вдруг вы родственные души. Если поедешь в Корею, вы сможете снова встретиться.

– Да он там даже не живет. Он просто приезжал на лето.

– Родственные души всегда находят путь друг к другу.

Прежде чем я успеваю ответить, подплывает официант с блинчиками и картошкой. Мы отодвигаем стаканы с водой, освобождая место. Могу ли я действительно поехать в Корею, как предлагает Никита? Для нее «невозможно» пустое слово, но я очень сомневаюсь, что аппа охотно поделится со мной контактами, которые помогут в поиске мамы, даже если они сохранились. С другой стороны, у меня в Корее есть тетя, которая ее знала. Комо[5], старшая сестра аппы. Захочет ли она помочь?

Нет, это просто смешно.

– Не могу я взять и поехать в Корею, – говорю я.

– Да почему? – спрашивает Никита, раскладывая блины по тарелкам. Она тянется за клубничным сиропом, потом, передумав, хватает черничный. – Через неделю весенние каникулы. У тебя две неучебных недели, можно делать что угодно.

– Папа ни за что не согласится.

– Что ты потеряешь, если спросишь?

Она пробует блинчики с черничным сиропом и тянется за клубничным, чтобы добавить и его. Я прижимаю нож к блину, но так и не начинаю его резать.

– А если она не хочет, чтобы ее нашли? – тихо спрашиваю я. – Надо думать, у нее была причина уйти.

Тут Никита кладет вилку и смотрит мне прямо в глаза, выдерживая мой взгляд:

– А вот это возможно. Но я давно тебя знаю, Эйми, и в последнее время… ты сама не своя.

– О чем ты?

– Ты по-прежнему Эйми Ро. Но в последнее время, не знаю, ты как будто выдохлась. Словно без конца таскаешь на плечах адский груз. Ты не делишься, но я-то вижу. По-моему, тебе полезно сделать что-то просто для себя. Уж не знаю, хочет ли твоя мама, чтобы ее нашли, но ты сможешь разобраться с этим, когда уже найдешь ее. Решай проблемы по мере поступления.

Я не подозревала, что кажусь Никите выдохшейся. Я что, выдохлась? Может, и так. Ее слова зажигают во мне что-то. Что-то волнующее и настоящее.

По мере поступления. Странным образом звучит разумно. Это заманчивая идея – предпринять что-то, кроме сидения на диване и поиска ответов в интернете. Особенно теперь, когда я знаю, что аппа никогда мне с этим не поможет. Я могу взять все в свои руки. Я могу помочь себе сама.

– С ума сойти, на что ты меня подбиваешь, – говорю я.

Она скалится:

– Помни, кто перед тобой.

– Самопровозглашенный сыщик по соцсетям?

– Детектив. Не угадала. – Она гордо выпрямляется и снова берет вилку. – Самоназначенный член команды по дебатам с расширенными полномочиями.

По воскресеньям у аппы в автосервисе выходной. Обычно он ездит за продуктами в супермаркет «Эйч Март». Сегодня я вызываюсь ехать с ним. Он удивлен. Ужин с пиццей вышел скомканным, и с тех пор мы особо не общались. Но он не возражает. Просто кивает и садится в машину.

Меня-то Никита, возможно, убедила ехать в Корею, но убедить аппу? Это совсем другая история, и тут я могу рассчитывать только на себя. Я всю ночь пытаюсь придумать, как завести этот разговор. И с каких это пор разговоры с аппой стали требовать целой ночи на подготовку?

Мы бродим по рядам, аппа толкает тележку. Я то и дело останавливаюсь сделать фото на телефон. Люблю фотографировать в продуктовых магазинах. Здесь так много форм, цветов и поразительных маленьких деталей, замаскированных под обыденность. Я останавливаюсь и фотографирую работника магазина, укладывающего горкой когуму, корейский сладкий картофель. И меня осеняет идея.

– Эй, аппа, а мама ведь очень любила когуму, да? – спрашиваю я.

Спрашиваю наугад. Я не помню, какая у нее была любимая и нелюбимая еда, но уже сто лет не заговаривала с аппой о маме напрямую и прощупываю почву. Вдруг сейчас он хоть немного раскроется, и тогда я смогу честно рассказать ему, зачем мне ехать в Корею. Не всю эту историю про СЧИВ и поиск развязки, чтобы перестать исчезать. Это его точно в восторг не приведет. Скажу полуправду: мол, хочу узнать больше о маме.