И вот теперь тщательно причесанная Алена в сотый раз прокручивала в голове придуманные наспех аргументы. Дайте мне последний шанс. Москва – как заразная болезнь. Поживешь тут пару месяцев – и все, пропал, болен неизлечимо. Куда же мне теперь без всего этого – без широких улиц, смрадных пробок, без пахнущих дорогой пудрой и ментоловыми сигаретами кастингов, без духа лотереи? Понимаю, я здесь уже четыре месяца и пока ничего не добилась, но ведь еще не вечер, и мне всего шестнадцать лет! Инне Гомес было двадцать семь, когда она пришла в модельный бизнес.

Об Инне Гомес ей рассказала Янка. Почему-то этот факт внушал ей оптимизм, несмотря на то что до Инны Гомес ей и в ее двадцать четыре было ох как далеко.

Но Марина Аркадьевна ничего не говорила – просто внимательно Алену рассматривала. А та не решалась нарушить молчание первой.

Так прошло минут, наверное, десять. Наконец Хитрюк наскучила игра в молчанку и с дежурной улыбкой она предложила Алене кофе с конфетами. На краешке массивного дубового стола лежала коробочка «Моцарта» в виде сердечка. Алена жадно покосилась в сторону конфет, и рот ее непроизвольно заполнился сладковатой слюной, но, подумав – «а вдруг это тест?» – она нашла в себе силы твердо сказать:

– Спасибо, я позавтракала. К тому же моделям нельзя конфеты.

И не ошиблась – лицо Марины Аркадьевны смягчилось.

– Ответ верный, – улыбнулась Хитрюк, – ты обживаешься потихонечку, как я погляжу.

– Может быть, не так быстро, как хотелось бы… Но я стараюсь… Марина Аркадьевна, понимаю, что пока толку от меня мало, но, пожалуйста, дайте мне еще один шанс! – на одном дыхании выпалила Алена. – Клянусь, я прыгну выше головы, буду очень стараться.

– Куда уж выше, – ухмыльнулась президентша, – а с чего ты вообще взяла, что я буду тебя отчитывать?

– А зачем же еще вы могли меня пригласить!

Марина рассмеялась.

– Странная ты… Хотя, не буду отрицать, у меня были мысли, что я на твой счет ошиблась. Сама понимаешь – за три месяца ни одной нормальной работы. Ты даже портфолио еще не отбила, а ведь я оплачиваю твою квартиру и твой мобильный телефон.

Аленины плечи уныло поникли.

– Но на днях мое мнение изменилось, – вдруг сказала Хитрюк, – я поняла, что ты умная девушка, просто тихоня. Но когда надо, мобилизуешься.

Алена удивленно вскинула голову. Последние несколько дней она провела дома, с немытыми волосами и маской из йогурта и оливкового масла на лице. Ни работы, ни развлечений, ни подруг – одни только бередящие душу надежды.

– Не смотри на меня так, как будто бы не понимаешь, о чем я. Я имею в виду Шестакова.

– Кого? – удивилась Алена.

– Яна Шестакова, – Хитрюк принялась нетерпеливо постукивать кончиком золотой ручки по краю столешницы.

Краем глаза Алена заметила, что под столом Марина Аркадьевна нервно дергает ногой, обутой в туфельку из кожи страуса. Из смутных глубин памяти вдруг всплыло лицо прилизанного типа с презентации шампанского – кажется, его Яном звали.

– Ты произвела на него неизгладимое впечатление. И приятно меня этим удивила. Потому что Яну нравятся… хм… только породистые лошадки. Ты знаешь, что он полтора года жил с Ди Ди?

– Кто это? – под натиском имен из светских хроник Алена всегда чувствовала себя неуютно. Сто раз собиралась экспроприировать у Янки стопку старых глянцевых журналов и придирчиво изучить мелкие окошечки светских фотографий. Запомнить лица, заучить фамилии, как в школе она прилежно учила теоремы.

– Это наша модель, – терпеливо объяснила Марина Аркадьевна, – между прочим, звезда. Сейчас она в Нью-Йорке. Перекупили за большие деньги, но это к делу не относится… Знаешь ли ты, девушка, что Шестаков заинтересовался тобою настолько, что оборвал мой телефон?

Алена пожала плечами.

– Да? Свой я ему не дала. Он показался мне… странным.

– Какая ты смешная, – Хитрюк и правда расхохоталась, раскатисто, по-русалочьи, но зеленые ее глаза оставались напряженными, – вспомни Фитцджеральда. Я расскажу вам о жизни богатых людей. Они не похожи на нас с вами. Ну и так далее.

Алена молчала, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она никак не могла взять в толк, что от нее хотят.

– Тебе повезло, Алена, – торжественно объявила Хитрюк, – Шестаков приглашает тебя в ресторан.

– Но… Это так бессмысленно, – пожала плечами она, – он не в моем вкусе… Он старый и какой-то… скользкий.

– В любом случае предлагаю тебе не торопиться с выводами. И вот еще что. Расскажи о нашем разговоре своей flatmate Янке, хорошо? Вдруг она что-то дельное тебе, дурочке, посоветует.

Обычно Алена не откровенничала со своей квартирной соседкой. Да и Яна не интересовалась ее жизнью и мало что рассказывала о своей. Они сосуществовали на одной территории, соблюдали график мытья полов, отчитывали друг друга за забитый волосами сток ванны, иногда одалживали чай или тампаксы. Но при этом почти не разговаривали. Этакая игра в молчанку в двадцатиметровой комнате.

Но тут – и черт его знает, почему, – Алена не выдержала. Произошедшее в кабинете Хитрюк не шло из головы. Вот она и решила с Янкой поделиться.

– Представляешь, – кромсая низкокалорийный зеленый салатик, жаловалась Алена, – она даже не намекнула, а прямо сказала – хочешь здесь остаться, ложись под этого Шестакова! Да еще и удивилась, когда я сказала «нет»!

– А ты сказала – нет? – Яна, казалось, была удивлена.

– Ну да! Ты бы этого Шестакова видела, он же старый! И противный какой-то. Сальный. Как представлю, что он мог бы меня трогать, мурашки по коже от отвращения!

– Постой-постой, а это не тот ли Шестаков, которому принадлежит винный дом? – нахмурилась Яна.

– Ну да. Я с ним познакомилась на презентации шампанского Cherie. А что, ты его знаешь? – взглянув в Янкино изменившееся лицо, Алена вдруг догадалась. – Он что, тебе тоже такое предлагал?

– Ну да, – ее улыбка была какой-то странной, несимметричной. Правый уголок губы взлетел вверх, левый остался на месте.

– Ну надо же, – покачала головой Алена, – с ума сойти! Неужели он на себя в зеркало никогда не смотрит? Неужели он думает, что у него может быть хоть какой-то шанс, с нами, с девчонками молодыми!

– Ну ты ду-ура! – не то удивилась, не то восхитилась Яна.

Казалось, она посмотрела на Алену новыми глазами. Казалось, она вообще впервые свою соседку увидела. И под этим испытующим взглядом Алене стало неудобно. Как будто Янка ждала, что она начнет оправдываться, только вот за что.

– Почему дура? – немного озадаченно переспросила Алена.

– Да потому что состояние Шестакова измеряется миллионами! – взревела Яна, чуть не сшибив локтем миску с салатом. – Да потому что каждая вторая девчонка согласится проглотить свои акриловые ногти и уменьшить свою силиконовую грудь на четыре размера за право провести с ним уик-энд.

– Ты шутишь? – опешила Алена. – С какой стати девушкам его хотеть? У него дряблый животик и лысина.

Вместо ответа Яна метнулась в комнату, к своему необъятному шкафу. Алена озадаченно последовала за ней. Янка пала на колени, как язычник перед богом солнца, и принялась вышвыривать из шкафа блузки и платья, что-то лихорадочно разыскивая.

– Ян, ты чего? С тобой все в порядке?

– Где же это было? Я ведь только на прошлой неделе перебирала коробки… – бормотала она, – ах, вот! Смотри!

С этими словами Яна торжествующе сунула Алене под нос фотографию. На снимке был изображен чуть более молоденький и чуть менее пропитой вариант Янки. Блондинистая, загорелая, счастливо улыбающаяся в объектив, в ушах – огромные зеленые сережки.

– И что? – удивилась Алена, – Это ты, я узнала. Но при чем здесь Шестаков?

– Притом, что эти серьги подарил мне он! Это изумруды и брильянты, антиквариат! – Яна посмотрела на снимок, вздохнула, как будто бы изучала лицо любимого, ушедшего к другой. – Мне пришлось их продать… Год назад было трудное время. Работы не было, и я сломала передний зуб. Надо было делать коронки… Да еще я залетела от одного… Жалко сережки.