– Это встретили в штыки?

– Еще как! Вы энергичнее, чем когда бы то ни было, убеждаете меня сделать крупную ставку. Я отказываюсь. Вы явно разочарованы и предупреждаете меня, что я об этом пожалею, потому что лошадь непременно выиграет. Я отвечаю, что обожду до другого раза. Вы говорите, что я совершаю большую ошибку.

– А когда я все это говорил?

– Вчера.

– А сегодня? – спросил Чарли.

– А сегодня мои подозрения разыгрались с новой силой. Сегодня я подумал, что, быть может, вы дадите коню выиграть, если он сможет, специально затем, чтобы доказать мне, что я промахнулся, не поставив на него. Так что в следующий раз вы без труда убедите меня сделать самую крупную ставку.

– Эге-ге!

– Именно. Поэтому сегодня я не сказал вам, что некоторое время назад я, из-за возникших у меня подозрений, открыл кредитный счет на тотализаторе и поставил там тысячу фунтов на свою лошадь.

– Какой вы нехороший!

– Разумеется.

– И ваша лошадь выиграла.

– Он выглядел великолепно, – я криво улыбнулся. – А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов.

– И что?

– И тогда, – я вздохнул, – тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей.

– И что он сказал на это?

– Он не спросил почему.

– О боже! – сказал Чарли.

Я рассказал Чарли обо всем, что произошло в этот день. Постепенно вся веселость оставила его, и под конец он сделался чрезвычайно мрачным.

– И он останется безнаказанным, – сказал Чарли, когда я закончил.

– Да, конечно.

– Вы ведь помните, что его отец – член Жокейского Клуба?

– Помню.

– Джоди Лидс – вне подозрений!

Отец Джоди, Квинтус Лидс, добился высокого положения в мире скачек благодаря тому, что родился пятым сыном пэра, владел несколькими скаковыми лошадьми и был знаком с нужными людьми. Он обладал внушительной внешностью – высокий, плотный, красивый, – и его голос и манеры источали глубокую уверенность в себе. Он умел пронизывать людей взором красивых серых глаз, глубокомысленно поджимать губы и таинственно качать головой в ответ на вопросы, показывая, что знает, но не имеет права отвечать. Я про себя думал, что его благородный вид и величественные манеры – нечто вроде великолепных портьер, предназначенных для того, чтобы скрывать внутреннюю пустоту. Впрочем, он, несомненно, был человек честный и благонамеренный.

Квинтус весьма гордился Джоди, гордо выпячивая грудь и сияя от радости на ипподромах от Эпсома до Йорка.

С точки зрения Квинтуса, его сын Джоди, энергичный, умный и толковый, не мог сделать ничего дурного. Квинтус верил ему во всем. А он, несмотря на отсутствие мозгов, имел достаточный вес в обществе, чтобы повлиять на мнение официальных лиц.

Как и говорил Джоди, мне не удастся ничего доказать. Если я хотя бы намекну, что он меня обворовывал, Джоди натравит на меня адвокатов и вся махина Жокейского Клуба встанет на его сторону.

– И что вы намерены делать? – спросил Чарли.

– Не знаю, – я слабо улыбнулся. – Наверно, ничего.

– Это же несправедливо!

– Любое преступление несправедливо по отношению к жертве.

Чарли сделал гримасу по поводу того, как дурно устроен наш мир, и попросил счет.

На улице мы свернули налево и пошли по Бошам-плейс. Как оказалось, мы оба оставили свои машины за углом, на Уолтон-стрит. Вечер был холодный, облачный, сухой и ветреный. Чарли спрятал уши в воротник пальто и натянул теплые черные кожаные перчатки.

– Ненавижу зиму! – сказал он.

– А я ничего против нее не имею.

– Вы еще молоды, – сказал он. – Вы просто не чувствуете холода.

– Ну, не так уж я и молод. Мне тридцать пять.

– Практически младенец.

Мы свернули за угол, и на нас яростно набросился ледяной, как в Арктике, ветер.

– Ненавижу! – повторил Чарли.

Его машина, большой синий «Ровер-3500», стояла ближе, чем мой «Ламборджини». Мы остановились у его машины, и он отпер дверцу. По улице навстречу нам шла девушка в длинном платье. Ветер рвал ее юбку, и ее волосы полоскались на ветру, как знамя.

– Очень содержательный вечер, – сказал Чарли, протягивая мне руку.

– Не то, чего вы ожидали, – сказал я, пожимая ему руку.

– Это, пожалуй, даже интереснее.

Чарли открыл дверцу и сел в машину. Девушка в длинном платье прошла мимо, цокая каблучками по мостовой. Чарли пристегнул ремень, и я захлопнул дверцу.

Девушка остановилась, постояла в нерешительности и вернулась к нам.

– Извините… – сказала она. – Я хотела спросить…

Она вроде бы передумала и замолчала.

– Не могли бы мы чем-нибудь помочь? – осведомился я.

Американка, лет двадцати с небольшим, и явно ужасно замерзла. На плечах у нее была лишь легкая шелковая шаль, а под ней – легкое шелковое платье. Без перчаток. В золотых сандалиях. Золотая сетчатая сумочка. В свете уличных фонарей ее лицо казалось совершенно белым, и она дрожала крупной дрожью.

– Садитесь ко мне в машину, – предложил Чарли, опуская окно, – спрячьтесь от ветра.

Девушка покачала головой.

– Наверно, я… – она повернулась, чтобы уйти.

– Не глупите, – сказал я. – Вам нужна помощь. Не отказывайтесь.

– Но…

– Скажите, что вам нужно?

Она еще немного поколебалась, потом наконец решилась:

– Мне нужно немного денег!

– И все? – сказал я, выуживая из кармана бумажник. – Сколько?

– На такси… до Хэмпстеда.

Я достал пятерку.

– Этого хватит?

– Да. Я… куда их вам прислать?

– Да не беспокойтесь.

– Нет-нет, я верну!

– Да он это добро пачками считает, – сказал Чарли. – Не обеднеет он от одной пятерки.

– Дело не в этом, – возразила девушка. – Если вы мне не скажете, куда их вернуть, я не возьму.

– Смешно спорить о морали, когда вы совсем замерзли, – сказал я. – Меня зовут Стивен Скотт. Мой адрес – Риджентс-парк, Мальтхауз. Присылайте – дойдет.

– Спасибо.

– Да давайте я вас сам отвезу. У меня машина, – я махнул рукой вдоль улицы.

– Нет, спасибо! – ответила девушка. – Как вы думаете, каким образом я влипла в эту передрягу?

– И каким же?

Она плотнее закуталась в свою шаль.

– Я приняла самое обычное приглашение на обед, а потом обнаружила, что обед должен был иметь продолжение. Поэтому я оставила его еще за супом и сбежала, и, только выйдя на улицу, обнаружила, что у меня нет с собой денег. Он заехал за мной домой, понимаете? – Она внезапно улыбнулась, показав ровные белые зубы. – Надо ж быть такой дурой!

– Тогда пусть Стивен сходит и поймает вам такси, – предложил Чарли.

– О’кей.

На то, чтобы поймать такси, у меня ушло несколько минут, но, когда я вернулся, она по-прежнему стояла на улице, рядом с машиной Чарли, пытаясь укрыться за ней от ветра. Я вылез из такси, она села в него и без долгих разговоров уехала.

– Вот так дураки и ловятся, – заметил Чарли.

– Да нет, она говорила правду.

– Не факт. Откуда вы знаете, что она не выскочит из такси в двух кварталах отсюда и не отправится вытягивать пятерку из очередного сэра Галахада?

Чарли рассмеялся, поднял стекло, махнул мне рукой и уехал.

Утром в понедельник я получил одну хорошую новость и две плохие.

Хорошей новостью было письмо со вложенной в него бумажкой в пять фунтов. «Вот вам, Чарли!» – торжествующе подумал я.

«Дорогой мистер Скотт!

Очень благодарна вам за то, что вы так меня выручили в субботу вечером. Видимо, впредь я всегда буду брать с собой на свидание деньги на дорогу.

Искренне ваша Александра Уорд».

А плохие новости были напечатаны в газетах. Обе газеты, которые я получал (одна спортивная, другая обычная), высказались по поводу владельцев, бросающих тренеров, которые работают на них в поте лица. В одной заметке говорилось: