– Да.

– Хочешь, я устрою тебя поудобнее? Принесу подушки…

– Вальтер, все прекрасно. И, полагаю, здесь мы можем не сомневаться, что нашу тайну сохранят.

– Надеюсь. – Вальтер отводит взгляд, почти смущенный. – Как думаешь… ты когда‐нибудь расскажешь обо мне семье?

– О, хочу, – вздыхает Тея. – Очень хочу. Но как вообще начать такой разговор? Отец, тетя… будет очень тяжело. Ты Пирам, а я Фисба, и мы зажаты в холодных тисках судьбы, разделенные толстой стеной.

Вальтер смеется.

– Это не смешно! – возмущается Тея. – Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю.

– А я тебя. Больше всего на свете.

– Даже больше живописи?

– Это жестокий вопрос. Ты не даешь мне постель и кров.

– Знаю. – Тея колеблется. – Но ты мог бы держать меня в своей постели.

Вальтер смотрит на девушку и снова впивается в ее губы, целует глубже, чем когда‐либо, и его рука ныряет под блузу, поднимается к груди. Его пальцы теплые и уверенные. Тея думает, что запусти он руку ей под юбки, она бы это позволила, ничего другого ей не оставалось бы. Они пятятся назад, натыкаются на побеленную стену, частично скрытую старым задником с изображением греческого храма.

– Что ты со мной делаешь? – шепчет Вальтер.

– Это, – шепчет Тея в ответ, ее рука скользит вниз, к твердости в его штанах.

Вальтер стонет, прижимаясь, и в тот же миг дверь с грохотом распахивается. Они отскакивают друг от друга, все еще невидимые вошедшему.

– Твое платье на сегодня, – произносит чистый голос, привыкший быть слышным в просторных залах. Ребекка. – Фабрициус его распустил.

Тея зажимает рот ладонью, чтобы сдержать рвущийся наружу смех. Вальтер, взъерошенный и раскрасневшийся, бросает на нее полный страсти взгляд.

– Полагаю, ты здесь, Тея, – продолжает Ребекка, и голос ее звенит от напряжения. – Уже половина пятого. На случай, если ты не знала.

Раздается шелест юбок, Ребекка кладет платье на стул Вальтера.

– Надеюсь, ты проведешь прекрасный вечер, – говорит она. – И возьмешь от него все. Приходи ко мне поскорее, ладно? И еще, Тея… – Пауза. – Береги платье.

Дверь мастерской снова закрывается.

– Что это все значит? – спрашивает Вальтер. – Какое платье?

Тея закатывает глаза и отталкивается от стены, момент близости ушел.

– Крещенский бал у Клары Саррагон, – поясняет она. – Тетя интригами заполучила нам приглашение.

Вальтер изумленно распахивает глаза.

– Это же один из самых известных балов города. Я знал, что ты живешь на Херенграхт, но неужели у твоей семьи настолько хорошие связи?

– Нет, конечно, – отвечает Тея. – Но тетя к этому стремится. Не знаю почему. Там будет полно скучных торговцев, которым больше нечем заняться. Ребекку тоже пригласили, но у нее, разумеется, представление. А тебе пришло приглашение?

– О да. Затерялось среди всех прочих, что я получаю от регентш этого города.

– Ну а почему бы им тебя не пригласить? Ты известный художник.

– Я пишу декорации.

– Ты главный художник по декорациям.

– Это не мой мир, – коротко говорит Вальтер. – Они не понимают таких, как я.

– Или я, – вторит Тея, но он не отвечает. – Вальтер, да они могут считать себя счастливчиками, если ты заглянешь к ним хотя бы на четверть часа.

– Мне это не интересно. Лишь жаль, что тебе пора уходить.

– И мне, – вздыхает Тея.

Она одергивает и заправляет обратно блузу, натягивает как положено чепец.

– Погоди, – просит Вальтер. – Не думай, что я забыл про твой день рождения. У меня был кое‐какой план.

Внутри девушки все трепещет от восторга. А Вальтер вдруг опускается на колени и задирает ее юбки.

– Что ты делаешь?

Он замирает, затем выглядывает из-под нижних юбок.

– Не хочешь?

– Но что ты собрался делать?

Вальтер усмехается.

– Подожди и узнаешь, – говорит он и снова скрывается из виду.

Внезапно Тея чувствует на себе его язык.

– Боже милостивый… – шепчет она, и внутри разливается неописуемое тепло. – Вальтер, сюда могут войти.

– Меня не видно, – бормочет он снизу. – А вот насчет тебя не знаю.

– Но…

– Мне прекратить?

– Нет.

Тее кажется, будто ее тело тает у него на губах, словно Вальтер открывает в ней одновременно и уязвимость, о которой она даже не подозревала, и невероятную силу.

– Скажи, что любишь меня, – шепчет Тея.

– Люблю, – щекочет он ее ответным шепотом.

Тея вздрагивает, вскрикивает, и Вальтер крепко ее сжимает. И в этот миг она как никогда уверена, что ей говорят правду.

Вальтер выбирается из-под юбок, в глазах его пляшут озорные, довольные искорки.

– Лучший день рождения во всей моей жизни, – признается Тея. – И все благодаря тебе!

Он покрывает бесконечными поцелуями ее веки, губы, щеки, шею. Тея целует его в ответ, и они стискивают друг друга в объятиях.

– Мне прийти в следующую среду? – шепчет Тея.

– Я буду ждать, – шепчет Вальтер.

Она неохотно покидает их маленький, заключенный в мастерской мир. Ребекка права: Тея вот-вот опоздает. Она убегает от пальм Вальтера, от его языка и рук, прижимая к себе золотое платье Ребекки. Все ее тело поет, но больше всего – местечко меж бедер. Она не может поверить в то, что произошло, что теперь и ей тоже принадлежит сие тайное познание, и случилось все в день ее рождения. Наконец‐то, наконец‐то она распрощалась с детством.

По Кайзерсграхт, затем по Лейдсеграхт девушка несется к дому. Она бежит по дорожкам канала, невзирая на тяжесть юбок. Тее твердят, что она ничего не знает о мире, и все же она знает так много. Знает о местах, куда даже не ступала ее нога. В голове Теи – лагуна, и звезды над ее гладью все еще безымянны. Тея сама по себе свет, и любовь, которую она питает к Вальтеру, заставляет ее гореть еще ярче, пока она бежит навстречу сгущающейся тьме.

Едва переступив порог, Тея понимает: что‐то не так. Она ждет, что вот-вот появится Корнелия и отчитает за опоздание, но никто не выходит. В доме царит напряжение, и отнюдь не то суетливое, которое обычно ожидаешь при подготовке к балу, а тяжелое, почти зловещее.

– Есть кто? – зовет Тея, стоя в коридоре, неспособная почуять, где же остальные.

Дверь гостиной распахивается, и Корнелия, выбежав наружу, быстро закрывает ее за собой.

– Пойдем, – спешит служанка. – Наверх. Нужно тебя собрать.

Ее взгляд падает на платье в руках девушки, на приспущенный подол, что волочится по черно-белой плитке.

– Ты же в этом не пойдешь, правда? Я приготовила, что надеть…

– Корнелия, – Тея кивает в сторону гостиной, – что там происходит?

– Тебе не о чем беспокоиться.

Но лицо служанки, бледное и осунувшееся, говорит об обратном.

Тея направляется к двери гостиной.

– Стой! – шипит Корнелия так настойчиво и властно, что Тея подчиняется.

Страх зарождается в животе и затапливает грудь. На мгновение девушке кажется, что их с Вальтером раскрыли, что она в такой беде, какую невозможно даже себе представить. Но тогда бы, разумеется, на нее бы уже налетела тетушка, за которой в немом ужасе маячил бы отец.

– Есть кое‐какие новости, – говорит Корнелия.

– Какие? У нас никогда не бывает новостей.

Служанка проводит по лбу натруженной рукой.

– Если ты так туда стремишься и я не сумею тебя остановить…

– Не сумеешь. Мне уже восемнадцать…

– Знаю. Но тогда просто будь помягче.

Наставление удивляет. Почему именно Тея должна быть помягче, когда ее держат в неведении?

– Разве я бываю сурова?

Корнелия мрачно смотрит на нее.

– Кто‐то умер? – спрашивает Тея, теряя терпение, хотя даже не представляет, кто бы это мог быть. Ей некого терять, кроме Вальтера.

Служанка на мгновение закрывает глаза.

– Просто заходи уже. Хотя сомневаюсь, что твой отец меня за это поблагодарит.

И она торопливо уходит в сторону кухни.

Головокружительные ощущения от последних нескольких часов в театре канули в Лету. Тея хочет за них уцепиться, но в этом доме такое невозможно. Будто подарка на день ее рождения от Вальтера и не было вовсе. Невыносимо. Почему ее семье вечно надо все испортить?