– Красиво как… Это королевский замок?
– Эй, ты! – Антон потряс меня за плечо, и я протестующе замычала. – Может, не будешь тратить мое время и домой пойдешь? Просто скажи, что соврала про дверь. Что с ней случилось? Кто ее закрыл?
Ой, как же у него пластинку-то заело. Отвечать я не стала: сны имеют свойство заканчиваться сами, для этого не нужно прикладывать никаких усилий. Все во мне успокоилось, и я соскользнула в приятное забытье.
Что-то зазвенело, как будильник. Потом звук повторился, но я только заворочалась и уткнулась в жесткую спинку кресла. Мы снова куда-то поехали, остановились, и я с трудом открыла глаза. Так, а вот и финал дверного сна.
Наверное, где-то уже взошло невидимое за серыми тучами солнце, темнота посветлела, будто ее разбавили. Стена дома, рядом с которой мы припарковались, была покрыта мозаикой: выпуклые смешные фигуры людей из разноцветных осколков керамики. А рядом, посреди выложенного брусчаткой двора, мерцала до боли знакомая, чуть-чуть приоткрытая, призрачная дверь.
Я вылезла из машины. Ледяной утренний воздух заставил резко вдохнуть. Земля отчего-то подрагивала, – наверное, так чувствуют себя жители городов, где есть метро, когда у них под ногами едет поезд. Я осторожно пошла вперед, чуть не наступив на сотканный из голубого сияния предмет: на этот раз не сережка, а конфета в фантике.
Антон направился к полупрозрачной конфете, а я взялась за ручку двери. В прошлый раз все произошло так быстро, что я ничего не успела понять, но сейчас было ясно: эта дверь – не проекция, а что-то необъяснимое, как сами сны. На ощупь ручка была как прохладное желе, через которое тихонько пропускают электрические разряды. Странное ощущение… Я потянула дверь на себя, открывая ее шире. За ней по-прежнему было видно только голубое сияние, а сквозь него – сложенную из мозаики стену. Ладно, у снов свои законы. Дверь волшебная, вчера я отлично сквозь нее прошла. Так и быть, закрою ее за собой, когда буду уходить, пусть герой моего сна порадуется. Я сделала шаг, но в этот раз все было по-другому.
Нога мгновенно онемела. Я сжала зубы, заставила себя качнуться вперед и чуть не вскрикнула от неприятного, противоестественно острого холода, охватившего тело. Словно тонешь в ледяной проруби, а вода еще и бьет тебя током.
Меня резко дернуло назад, и я упала на асфальт. Сияние потянулось следом, налипнув на одежду. Я со стоном попыталась осмотреть ногу, которой шагнула за дверь. На ней таяли остатки сияния, я попыталась сбросить их, как слизняка. Боль во всем теле была совершенно настоящей, и я впервые подумала: невозможно испытывать такое во сне. Но если мне это не снится, то… Что тут вообще происходит?!
Рядом, тяжело дыша, лежал Антон. Видимо, он меня и затащил обратно, и я не знала, то ли благодарить его, то ли злиться, что помешал. У него аж лоб взмок, будто он тоже испугался, хотя ему-то что?
– Я на секунду поверил, что ты ее правда закроешь, – прошипел он. – А ты, чокнутая, просто решила с собой покончить?
Под землей по-прежнему гудело, звук отзывался во всем теле, как вибрация стоматологической машины. Руки у меня дрожали, и голос, конечно, задрожал тоже:
– Это радиация? Я умру?
– Странный вопрос от человека, который сам пытался шагнуть за чертову дверь!
Я перепуганно сжала колено, которым вчера ударилась о лед среди гаражей, – оно ныло. Ощупала свое лицо, подергала за волосы, даже куснула себя за палец. Это не сон. Не сон. Я сжала виски, и тут земля под нами с хрустом лопнула. Трещина ползла по брусчатке от полупрозрачной двери, как будто мостовая не выдержала ее веса.
Но Антона – он что, тоже настоящий? – беспокоили другие вопросы.
– Что за фокус, как ты его провернула? Выглядело так, будто ты правда потянула ручку двери на себя. А ну-ка…
Он схватил меня за загривок и подтащил к двери. У меня сердце в пятки ушло. Мы так и не встали на ноги, копошились на земле. Я попыталась упереться в нее ладонями и вздрогнула от боли, когда под руку попался обломок брусчатки.
Да с какой силой должна треснуть земля, чтобы разбить такой толстый кусок камня? Я глянула вниз: трещина была глубокой, внутри проглядывала почва с камешками и спутанными иссохшими корнями.
– Говоришь, можешь закрыть? – сдавленно произнес Антон у меня над ухом. – Как ты притворилась, что коснулась ручки? Повтори!
Мне сейчас хватало проблем и без этого нестабильного психа, так что я потянулась вверх, взялась грязной, скользкой от пота ладонью за ручку двери, – ощущение все то же, прохладное, покалывающее, – и резко ее захлопнула. Дверь исчезла мгновенно, будто где-то нажали на кнопку.
Сразу стало очень тихо. Трещина посреди двора никуда не делась, но дрожь прекратилась в ту же секунду, как погасло сияние двери. Антон меня выпустил, и от неожиданности я шатнулась вперед, чуть не упав лицом на разбитую брусчатку. Ноги слишком дрожали, чтобы встать, и в глазах все расплывалось от слез, которые я пыталась сдержать.
– Тебе лечиться надо, – прошипела я, с ненавистью глядя на Антона, потому что лучший способ победить слабость – это гнев.
Я ждала такого же резкого ответа, но он таращился на меня потрясенно и даже как-то беспомощно.
– Ты ее закрыла…
– И что, козел? Берешь и закрываешь! – заорала я. – Вопрос в том, как мне открыть такую же, чтобы попасть домой! Почему не сработало?
Откуда-то уже набежали зеваки, но близко не подходили, смотрели издали, как на уличную драку. Антон рассеянно вытер рукавом потный лоб, – видимо, все еще размышлял про свою драгоценную дверь, – а потом настороженно вскинул голову. У меня нервы были взбудоражены до предела, и я сразу поняла, на что он среагировал: звук машины, на огромной скорости приближающейся к нам из-за угла дома. Прохожие тоже уловили звук и начали расходиться.
Антон вскочил и за локоть потащил меня к своей машине. Я вяло попыталась освободить руку, не всерьез, просто чтобы показать, что нечего таскать меня с места на место, как предмет. Уехать отсюда вообще-то будет отличной идеей: видимо, к нам сейчас присоединятся давешние парни. Опять будут ругаться с Антоном, опять вцепятся в меня, зачем мне это?
Я упала на переднее сиденье, и Антон стартанул с места, прежде чем я успела закрыть дверцу. Краем глаза я заметила подъехавшую машину, а он уже рванул в другую сторону, проехал несколько дворов и через арку вылетел на набережную замерзшей реки. Какое грубое вождение! Ему возмущенно сигналили, но он ловко вписался в поток машин и полетел дальше, обгоняя всех подряд. Пару минут я его не трогала, завороженная тем, что у дальнего берега реки, прямо у помпезной гранитной набережной, был вмерзший в лед парусник. А когда Антон убедился, что его не преследуют, и сбросил скорость, я сказала:
– Плевать, что у вас тут творится. Объясни, как мне попасть домой. Ты мне должен.
Раз он меня называет на «ты», отплачу ему тем же.
– Ничего я тебе не должен, – огрызнулся Антон.
Я подняла руку, демонстрируя ему кровоточащую царапину, которой обзавелась по его вине.
– А где дом? – нехотя спросил он.
– В Пыреево.
– Село какое-то?
– Город.
– Ну, это же в Ленинградской области?
– В Кировской.
Антон перевел на меня удивленный взгляд и тут же вернул его на дорогу. А я подумала: все это слишком странно. Что, если маньяк пырнул меня ножом, и прекрасный, но бредовый мир вокруг – мое предсмертное видение? Или я лежу в коме, врачи пытаются спасти мою жизнь, а я тем временем вижу галлюцинации.
Над приборной панелью болталась картонная елочка. Я потянулась и понюхала ее, игнорируя очередной непонимающий взгляд Антона. Слабый запах химической хвои настаивал, что елочка настоящая.
Часы показывали девять утра, и время вдруг стало для меня важнее места. Если это не сон и не галлюцинация угасающего рассудка, то, где бы я ни была, наступил следующий день. Ева проснулась, но не заходила ко мне в комнату, она же знает, как я люблю поспать в выходные. Она собиралась куда-то ехать с друзьями и наверняка выдвинулась рано, они же все там веганы и любители йоги, такие с рассвета на ногах. Но Ева точно напишет, я не отвечу, и к вечеру она сойдет с ума от тревоги. Папа ушел от нас давным-давно, два года назад умерла мама, и если Ева потеряет последнего, кто у нее остался… Я сжала зубы. Неважно, как я здесь оказалась, главное – выбраться. Переживать бесполезно, это только почву из-под ног выбивает.
