Об аниморфах я знала, но надеялась, что ко мне это не имеет никого отношения. Само то, что аниморфом могу оказаться я, не пугало, а вот та часть с превращением в зверей, о которой нет сведений, очень даже настораживала.

– Неужели у меня нет ни одного шанса пройти трансформацию?

– Последние два члена нашего рода её не прошли. Слишком много утерянных данных, касающиеся этого вопроса. Словно слепые, ищем новые пути, пытаясь вернуть потерянные возможности. Мы обмениваемся информацией с такими же старинными родами, но и они находятся в таком же бедственном положении.

– Тогда зачем вы сохраняете чистоту крови? – я не сдержала упрёка. – Кому это нужно, если приводит к тому, что калечит детей? Что за странное желание соблюсти давно никому не нуж…

Я не договорила, потому что поняла. Они, главы родов, надеялись, что произойдёт чудо и в их семье появится аниморф, что придаст роду большей значимости, славы и денег. Они ставили эксперименты на своих детях. Я стала той, кому придётся стать чудовищем. Тот давний разговор родителей приобрёл иной смысл. Они, заключая брак, сразу решили, кем могут пожертвовать.

– Скажи, что это не то о чём я подумала?

Отец протянул руку, собираясь погладить по голове, но на полпути остановился.

– Боюсь представить, о чём ты подумала, но мучить тебя никто не собирается.

– Мной пожертвовали, но вы всё ещё надеетесь на тот один процент, когда аниморф справится с трансформацией. И что тогда? Будете изучать? Разберёте на частички, чтобы потом применить полученные знания для модификаторов? Вы не так просто водили меня в зоопарк? Вы точно знали, для чего это делаете. Не хотите зависеть от дара природы, а желаете стать творцами? Теми, кто меняет мир по своему желанию?

– Мы и так меняем мир, и не стоит преувеличивать.

– Тогда почему? Чего вам не хватает?

– Существует договорённость среди тех, кто соблюдает чистоту крови. Ты не первая, кто оказался в таком положении, а я не последний, кто следует установленным правилам.

Ужас нахлынул на меня, на секунду перекрыв дыхание.

– Дияс, – прохрипела я. – Что с ним?

Горло сжало, словно тисками, не давая сделать нормальный вдох. Пальцы заледенели и скрючились, сведённые судорогой, вызывая сильную тянущую боль.

– В нём отсутствует необходимый ген, он проживёт обычную жизнь. Он будущий наследник, и ему продолжать моё дело.

Стало легче, моему братику не грозит застрять в теле зверочеловека.

– Хоть что-то у вас получилось правильно, – с горечью проговорила я.

Судя по всему, отец много чего не сказал и не верил в то, что смогу пройти трансформацию. Да и я не верила, и это меняло все мои планы.

– Что теперь? Как вы будете жить? Хотя зачем я спрашиваю. В вашей жизни ничего не изменится, просто не станет меня.

– Ты не права.

В его словах не было тепла, сочувствия или желания убедить, мол, кто знает, как повернётся… Он стал словно чужим, словно со мной всё понятно, и нет смысла дальше тратить на меня своё время и деньги. Хотелось верить, что это лишь показалось, и он просто не умеет показывать чувства, привык скрывать эмоции и утаивать мысли.

– Не надо говорить, что всё будет хорошо. Не будет. Для меня всё изменилось. Скажи, почему эту новость ты сообщил сейчас? У меня было ещё две недели счастливого неведения.

– Двадцать – это условное число, и после обследования стало понятно, что в твоей крови изменения происходят слишком быстро. Возможно, это произойдёт сегодня ночью.

– Поэтому вы превратили мою комнату в клетку?

– Ради твоей безопасности. Ты же не хочешь причинить боль брату?

Это был запрещённый приём.

– Не хочу. Ты ведь знаешь, я люблю его. Если у вас получится, и я переживу оборот, то не останусь в доме, где детей рожают для опытов.

Взгляд Рендара был красноречив, слова стали не нужны. Меня никто не отпустит.

– Не у нас. У тебя получится, и откуда такие фантазии про опыты? Обычное обследование, ничего такого, чтобы ты не делала раньше.

Это маленькое уточнение должно было успокоить меня, но не произвело должного эффекта.

Эмори пришла к тому моменту, когда у меня не осталось вопросов, а отец всё ещё пытался убедить, что не стоит бояться, но как-то вяло, без огонька. Если произойдёт непоправимое, я этого не осознаю, ведь по сути, уже не буду являться человеком в полном его смысле. А если способность мыслить сохранится, то кому будет нужен получившийся урод? Ещё один неудачный эксперимент. Казалось, он не понимает, о чём говорит, но это только казалось. Такому умному мужчине и почти главе рода, которому дед решил передать дела, было известно намного больше, чем он рассказал. Все его слова были направлены на одно – избавить меня от сомнений и убедить довериться судьбе. Та дочь, которую они знали, так бы и сделала.

Мама действовала тоньше. Было видно, что ей сложней, чем отцу, принять происходящее с дочерью, но и она знала, на что шла, когда соглашалась на брак с отцом. То, насколько легко она согласилась заменить одну дочь на другую, только подтверждает, что я лишь опытный эксперимент, и скоро станет ясно, удачный или нет. Наши генетики давно научились задавать эмбриону необходимую программу будущего развития, выбирая пол ребёнка, и этим пользуются такие, как мой отец. Становится нестерпимо больно за тех, кто так и замер в двадцатый день рождения, кто уже не человек, но ещё не зверь. Невинных заложников договора. И это происходит в наше время, когда можно модифицировать тело так, как пожелаешь. Нет, этого мало, ещё нужен ручной зверёк – потешить своё самолюбие.

Как только зашла в свою комнату, за мной заблокировали дверь, закрыли на замок и засовы. Я более внимательно осмотрела комнату и заметила, что её тщательно обыскали, воткнув в стену пять камер слежения. Разозлившись, вынула из стены крохотные глазки и раздавила. Ну нет, не хватало того, чтобы за мной подглядывали. Обойдутся без зрителей. На всякий случай включила глушилку, подавляющую сигнал передачи с камер. Её не заметили, а скорее всего, приняли за обычный брелок, что ещё раз подтверждает то, насколько плохо родители знают свою дочь. Из комнаты убрали все острые, колющие и режущие предметы, мелочь, что можно проглотить, навредив себе. Исчезли лишние вещи и связь с миром, то единственное, что скрашивало моё существование. Осталась только нейросеть. Врач, что проводил осмотр, не стал говорить об этом отцу. Возможно, посчитал, что все изменения в теле проведены с его разрешения, а возможно, зная, что меня ждёт, просто пожалел.

Глушилку приобрела на следующий день, как только на дверях появились замки, вместе с новым нарядом, сумочкой и туфлями. Считалось, что покупать одежду – моя страсть. Глушилка числилась как сувенир, и ни у кого не возникло вопросов, зачем она мне. В описании её основного действия было указано подавление всех сигналов, исходящих из посторонних источников в радиусе от десяти до ста метров. Для блокировки камер слежения достаточно и десяти метров, а вот чтобы открыть окно, надо будет задействовать глушилку на полную мощность. Сегодня никто не будет проверять, как работают камеры, и у меня есть только эта ночь, чтобы покинуть дом.

Не стала терять время, собрала необходимые в дороге вещи, не требующие особого ухода. Дождалась часа, когда все проживающие в доме легли отдыхать, и выбралась на уступ скалы, что проходил под моим окном. Как всегда, от вида бескрайнего океана затихла перед его мощью, не претендуя на главенство. С тихой грустью попрощалась с единственным другом, что знает обо мне всё и никогда никому не раскроет моих секретов. Если бы мне рассказали обо всём раньше, я могла смириться и довериться родителям, но не теперь. Чтобы меня ни ждало дальше, что делать, как жить, решать буду сама. Обошла дом, задействовала невидимость, спокойно зашла в комнату с капсулой ингрита и запустила переход. Всплеск энергии, произошедший при активации тёмной материи, никого не побеспокоил. Дом спокойно спал, не заметив, как на одного проживающего в нём стало меньше.