– Вот и скажешь: вранье… Никому ты не звонил и никуда Хмиза не вызывал.

– И все же, – щелкнул пальцами Белоштан, – первый прокол есть. – Подумал и добавил: – Сделаем лучше так: совсем оспаривать разговор со Степой не годится, поскольку все равно узнают о нем. Скажу, что звонил Хмизу и приглашал в компанию. В ресторан. И он обещал приехать. Но куда делся, мне неизвестно.

– Светлая голова у тебя, – повеселел Псурцев.

– Как вышли на твоего Филю?

– Наследил он… Болваном оказался. Самоуверенная свинья.

– Стоп! – поднял руку Белоштан. – Представим наихудшее: прокуратура докажет, что именно Филя прикончил Хмиза. Сам понимаешь, что твоему Прыщу угрожает! Не покажет он в таком случае пальцем на тебя?

– Кто ему поверит!

– И все же скандала не миновать. Откуда ты Филю знаешь? Твои контакты с ним, может, где-нибудь зафиксированы…

– Иногда мы прибегали к его помощи…

– Это понятно. А о твоих личных контактах с ним кому-нибудь известно?

– Не думаю.

– Это, полковник, нужно знать точно.

– По крайней мере, это доказать никто не сможет. Встречался с Филей три раза, включая последний.

Белоштан снова потер кончик носа, успокоился. Сказал:

– Прямых доказательств против тебя нет, в конце концов отделаешься отставкой, если возникнет скандал. Компенсацию от нас получишь, а там уже твое дело…

– Отречетесь?..

– А ты хотел, чтобы я за твои красивые глаза по сто кусков ежемесячно бросал? Деньги зарабатывать надо.

– Выбросите, как выжатый лимон?

– Ты на меня, Леонид Игнатович, не дави. Я не из жалостливых, а подают только на паперти.

– В члены кооператива хоть возьмете?

– Заплатишь, что положено, почему же не взять.

– И на этом спасибо.

– Тебе, полковник, обижаться не на что: на всю оставшуюся жизнь хватит. Но не об этом разговор. Вот что скажи мне: ты на Филино дело лапу можешь наложить? Пока твой проходимец не донес на тебя…

– Исключено. Я же сказал: дело ведет прокуратура, я могу контролировать только детали.

– И это добро. Каждый вечер будешь информировать меня. – Белоштан хотел потереть кончик носа, но остановился. Сказал: – Затянулось тучами наше небо, полковник. Пирий не зря предупреждал о столичных гостях. Меня уже вызывали.

– Сидоренко?

– Он самый.

– И что хотели?

– Нащупали они наше уязвимое место. Цехом на Индустриальной интересовался.

– Трое из ОБХСС с ним прибыло. Сам подполковник Кирилюк, – а это, скажу тебе, ас.

– Да и Сидоренко не лыком шитый. Ты, полковник, – доверчиво положил ладонь на колено Псурцева, – если можешь, разнюхай все. Что эти столичные гуси знают, а что не знают. Куда идут и какой дорогой. Короче, все, что можешь.

– К сожалению, не подчиняются они мне. Бригада с особыми полномочиями.

– А твоих ребят не подключают?

– Не хотят, сукины сыны, а то у нас все на ладони лежало бы.

– Главное, только бы Хмизом не заинтересовались. Чтобы не связали все в один узелок.

– Это я, Георгий Васильевич, и без тебя знаю. В крайнем случае надо дело резать на куски, чтобы целая нитка не тянулась. Поскольку знаешь, куда она их выведет!

– Страшно и подумать.

– Сейчас мы все должны быть начеку.

– Вероятно, и Пирия им не обойти, – задумчиво сказал Белоштан. – Итак, сейчас самое главное – информация. О ходе расследования дела Фили и действий киевской группы. Тогда можно будет делать правильные ходы в ответ. Не дать заматовать себя!

– Такого гроссмейстера, как ты, им не обыграть.

– Однако партия, вижу, предстоит длинная и серьезная. Ну что ж… – Белоштан вздохнул. – Как это говорят в народе? Пошел на бой – крепко стой? Должны выстоять, полковник, а что дальше будет – увидим. Боже мой, – вдруг с пафосом поднял руку вверх, – боже мой, как прекрасно было в годы застоя! Брежнев, Суслов, Щелоков, Чурбанов!.. Не говоря уж о Кириленко… Сейчас никто этого Кириленко и не помнит. Ну и что, звезд с неба не хватал, но от этого никому не было ни жарко, ни холодно. Люди сами жили, да и другим давали.

– Что было, то было, – согласился Псурцев. – Жаль, не протянул Леонид Ильич еще год-два, я бы уже в генералах ходил.

– Да не вешай ты носа… Мы тебя в генералы на руках внесем.

– В генералы или наоборот – в ночные сторожа…

– Хватит, – сказал Белоштан. – Хватит плакать, ибо никто это не оценит, только Любчик. – Вспомнив про нее, хлопнул ладонями. – Где ты, Любчик? Давай нам что-нибудь на зуб, а то, кажется, заболтались.

Любчик внесла поднос, заставленный тарелками и закусками.

Псурцев, увидев вазочку с красной икрой, потер руки.

Светлана позвонила Соханю.

– Могу ли я, Сергей Аверьянович, вернуться во Львов?

– Кто же вас задерживает?

– Вы просили обождать день-два. Забыли?

– Я ничего не забываю, Светлана Герасимовна. У вас есть время, чтобы подскочить на несколько минут в прокуратуру?

– Сейчас? Пожалуйста…

– Тридцатая комната на втором этаже.

Сохань улыбнулся, представив, как сейчас в его маленькую комнатку, фактически каморку, заглянет Светлана Кривель, и комнатка сразу станет большой, нет, может, не большой, а просто посветлеет. Наверное, Сохань сидел таким улыбающимся несколько минут, потом спохватился, стер с уст улыбку и позвонил Сидоренко.

– Сейчас ко мне заглянет Светлана Кривель, Хмизова невеста. Может, хотите побеседовать?

– Хочу – не то слово. Необходимо.

Светлана появилась, когда Сидоренко уже спустился с третьего этажа. Сохань искоса глянул на Ивана Гавриловича и убедился в правильности своих недавних суждений: сначала Сидоренко удивился, потом посветлел, глаза заблестели, лицо смягчилось, и показалось, что Иван Гаврилович даже помолодел.

«Все вокруг нее светится отраженным светом», – подумал Сохань, потому что и сам смягчился, забыв о делах и предстоящем допросе Фили-прыща, который выскальзывает из его рук как угорь.

Светлана остановилась на миг посередине комнаты – тоненькая, с распущенными по плечам волосами, вся какая-то прозрачная, словно вылепленная из воска. Под глазами залегли темные тени, а веки припухли. Сохань подумал, что такая красавица в девках не засидится, найдет себе наверняка лучшего суженого – умного, доброго, интеллигентного. И успокоится, забудет Степана Хмиза, ибо в конечном итоге все в жизни проходит и забывается. Однако укорил сам себя: может, он все же ошибается – ведь не забывается настоящая любовь, она вечна и оставляет раны, которые не заживают…

Хотя была ли у них настоящая любовь? У этой, словно ароматная и неувядающая гроздь белой сирени, девушки и Степана Хмиза? Может, через год, а то и через полгода чувства прошли бы, а может, они пронесли бы их через всю жизнь? Кто знает? Разве имеет он право судить мертвого, тем более выносить ему приговор?

– Как себя чувствуете, Светлана Герасимовна? – спросил неожиданно Сохань, сразу почувствовав бестактность своего вопроса.

Однако девушка никак не отреагировала на это и ответила:

– Лучше. Вот только никак не могу представить, что Степана нет.

Сохань подал девушке стул, поставив его напротив стула Сидоренко. Представил коллегу, подчеркнув, что он тоже занимается делом Хмиза. Возможно, известие о том, что убийцу Степана ищет следователь по особо важным делам, поразило девушку – глаза у нее удивленно округлились и она посмотрела на Сидоренко подчеркнуто уважительно.

«Не так, как на меня, простого смертного», – не без зависти отметил Сохань. Он заранее продумал план разговора, начал издалека, спросив, как она познакомилась с Хмизом. Поймал взгляд Сидоренко и подумал, что решил правильно, пригласив Ивана Гавриловича, – вдвоем они быстрее разговорят девушку и вытянут из нее все, что нужно.

Сохань на миг ощутил неловкость оттого, что приходится что-то вытягивать из такого симпатичного и, кажется, порядочного и умного существа. Но сразу же приглушил голос сомнения – такая уж у них с Сидоренко профессия: иногда говоришь одно, а думаешь другое – сплошная игра по большому и малому счету.