– Не пробовал, – согласился Сохань, – у меня вырезали язву. И где же вы пили, Хусаинов?

– В ресторане.

– Каком?

– «Ветерок».

– Время? Когда ужинали в «Ветерке»? – Сохань уже знал выводы экспертизы: Хмиз был убит вчера между двадцатью и двадцатью двумя часами.

Хусаинов пошевелил губами, будто что-то подсчитывал. Ответил:

– Точно не помню, начальник. Примерно в девять или в начале десятого.

Сохань прикинул: Хмиз выехал из дома в восемь. Наверняка спешил, так как обещал Светлане сразу вернуться. Итак, ехал минут двадцать – двадцать пять и в половине девятого добрался до двадцать третьего километра. У Хусаинова было время, чтобы расправиться с ним и вернуться в девять в Город.

– Что вы делали до девяти? – спросил следователь.

Получил, как и ожидал, уклончивый ответ:

– Гулял по городу.

– Кто может подтвердить, что с восьми до девяти вечера вы были в Городе?

Хусаинов пожал плечами.

– Кажется, не встретил ни одного знакомого… А что? Что случилось вчера вечером?

Филя смотрел на Соханя большими немигающими глазами и размышлял: «Вышли, заразы… Но как? И так быстро. Кто-нибудь увидел и капнул. Но ведь я проверил – в лесу никого не было. Да, возле поляны никого не было. Может, засекли машину? Вряд ли, „Лада“ стояла по другую сторону шоссе, в кустах, где никто не ходит. Но все же разнюхали, шпики проклятые, пистолет ищут, но нет дураков… Пистолет вместе с деньгами спрятан в гараже дядьки Лукьяна, а на Лукьяна никто никогда не подумает. Да и сам Лукьян ничего не знает, когда-то я выручил его, дал в долг деньжат, и он дал мне ключи от гаража. У него под гаражом пустая комната, туда удобно водить баб, и старая карга не догадывается. Тогда же оборудовал я в гараже тайник – ищи всю жизнь, а на знатного строителя Марчука никто не подумает: знаменитый бригадир, два ордена за доблестную работу, не считая медалей. Так что ищите, а я пока покурю. И все же, отчего так быстро вышли на меня?»

Сохань смерил Филю уничтожающим взглядом – а он еще и нахал! Сказал:

– Ладно, Хусаинов, продолжим наш разговор в прокуратуре. С протоколом.

– Ты что, начальник, арестовываешь меня? За что? Не имеешь права без ордера.

– А мы вас, Хусаинов, не арестовываем. Задерживаем для выяснения некоторых обстоятельств.

– Каких?

– Вы подозреваетесь в убийстве.

– Я? В убийстве? – Филя расхохотался. – Ошибочка у тебя, начальник. Пенсионер я, вот кто. Да разве рука поднимется?

– Ты, Филя, заткнись, – довольно грубо оборвал его Опичко, прислушивавшийся к разговору. – Тоже мне, пенсионер нашелся! Разве есть у пенсионера деньги, чтобы коньяк с шампанским в «Ветерке» глушить?

– А я подрабатываю, начальник! В жэке…

– Знаем твои заработки… Сказано: заткнись, и точка. Разговор у нас только начинается.

«Где сядешь, там и слезешь, – со злостью подумал Хусаинов. – Я не дурак деньги прятать дома. Здесь у меня тысяча-другая на ежедневные расходы, а где остальные, хрен найдешь… Есть еще у Фили друзья, а старая карга хоть внешне и противна, а голова светлая: мама, папа, еще два десятка родственников – каждому по десять – двадцать тысяч, вот и лежат наши деньжата, надежно лежат, и вам, ментам, их не увидеть. Слава богу, что я сто Псурцевых кусков да еще кое-что вместе с пистолетом в тайник бросил – пусть там отдыхают до лучших времен».

Обыск подходил к концу, но, как и догадывался Сохань, ничего не дал. Обследовали миноискателем сад и двор – напрасно.

Сохань смерил Филю тяжелым взглядом.

– Одевайтесь, Хусаинов, поедем в милицию.

– Придется подчиниться. Но жаловаться буду самому прокурору. – Филя натянул джинсы, сорочку, легкую куртку, взял в руки кожаную шляпу, погладил ее, но оставил. Надвинул на глаза кепочку с коротким козырьком.

– Я готов, начальник.

Любчик открыла дверь и пропустила Псурцева. Полковник постоял в приемной у зеркала, внимательно изучая свой внешний вид, по-видимому, остался доволен, молодецки повернулся на каблуках и прижал Любчика в углу.

– Пусти, черт, – оттолкнула его Любчик. – Сейчас Жора придет.

– А я только поглажу… Любчик посмотрела насмешливо.

– А что тебе остается? Гладиатор…

– Ну и дура! – рассердился Псурцев. – Ты позвони мне вечером, когда Жоры не будет, побалуемся.

– Нужен ты мне! – Любчик наморщила носик, но смотрела лукаво, и полковник легонько пошлепал ее по щеке.

– Завтра, – сказал, – я позвоню, так как завтра совещание работников легкой промышленности и Белоштана там ткнут мордой в дерьмо.

– Неужели? – испугалась Любчик. – Наша фабрика награждена переходящим знаменем.

– Этим знаменем нынче только… – Псурцев сделал выразительный жест. – Сейчас хозрасчет, главное – деньги!

– Жора о деньгах все время и думает.

– О своих. А об общественных? Вот не выберут его директором, что будем делать?

– Начальство прикажет – выберут. Как Кирилл Семенович велит, так и будет.

– Теперь и Пирию не сладко.

– А кому, сладко? – всплеснула руками Любчик. – Жора совсем осунулся…

«Сладко тебе, – подумал Псурцев, – и будет так, пока Белоштан на орбите будет крутиться. Конечно, денег ему до могилы хватит, а вот мне, Псурцеву, еще годик на Белоштановых харчах побыть не мешало бы. А там можно и на заслуженную пенсию. Дачка под лесом уже есть, смородина и крыжовник растут, машина бегает – не жизнь, а сплошное удовольствие».

– На твоих харчах не осунешься, – возразил Любчику Псурцев. Он попробовал ущипнуть Любчика, женщина ойкнула, но не громко, потому что щелкнул замок и в дверях появился Георгий Васильевич. Пристально посмотрел на Любчика и Псурцева, но не заметил ничего подозрительного – морщинки на лице разгладились, лицо сделалось умиротворенным: так бывает с человеком, который, оказавшись в семейном уюте, сразу забывает о житейских невзгодах.

– Сооруди нам, Любчик, легкую закуску, – приказал. – И поджарь бифштексы. А то время обеденное, сам бог велел… А мы пока с Леонидом Игнатовичем поболтаем.

Он первый прошел в гостиную, достал из бара две бутылки, поставил на столик.

– Я глотну коньячка, – потянулся к бутылке полковник.

Белоштан налил ему, постоял, прижав бутылку к груди, налил себе и опорожнил рюмку.

– Пусть виски хлещут американцы, – сказал. – По мне, так «Белая лошадь» самогоном пахнет. Хотя иногда со льдом – совсем другой вкус…

– Хороший коньяк виноградом пахнет, – Псурцев, довольный, улыбнулся. – И еще немного розой.

Белоштан ногою оттолкнул столик и плюхнулся в кресло.

– Ну, что у тебя? – спросил как бы небрежно, но глаза глядели настороженно.

– Сегодня утром арестовали Филю-прыща.

– Ну и что?

– Но ты ведь не знаешь!.. Типа, какой взял на себя Хмиза.

Черты лица у Белоштана заострились.

– Как ты допустил?!

– Убийства ведет прокуратура. А там следователь оказался толковый: сразу на Филю вышел.

Белоштан подергал себя за кончик носа, что означало крайнюю степень раздражения.

– А ты!.. – закричал. – Кто начальник милиции – я или ты? Зажрались, в кабинетах засиделись, простого дела организовать не в состоянии.

– Я же объясняю: убийство ведет прокуратура…

– Ты что, Гусаку позвонить не можешь?

– А что я ему скажу? Что Хмиза мы с тобой решили убрать? Еще Пирия пристегнем? И чтоб прокурор Города закрыл дело? Но это сейчас и от прокурора зависит…

Белоштан уже пришел в себя. Спросил:

– Что знает этот Филя-прыщ? Ты, кажется, так назвал его?

– Так… Ничего он не знает. Что надо Хмиза убрать, и все… Получил свой аванс – пятьсот тысяч, и точка.

– Но ведь я звонил Хмизу и вызывал его на двадцать третий километр…

– А кто это знает? Я Филе не говорил…

– Скверно… – в отчаянии повертел головой Белоштан. – Очень скверно… Правда, Степа подошел сам к телефону, но мог успеть сказать кому-нибудь, что Белоштан его вызывает…

– Ты вчера между восемью и десятью где был?

– Есть алиби, – немного успокоился Георгий Васильевич, – сидели в компании допоздна.