«А может, Рашель не права? Кто опытнее: мама или Аня, в конце концов? Мама знает, что говорит, всё-таки добра желает. Всё будет хорошо!» – успокоила себя девушка и улыбнулась.

Перед внутренним взором предательски выплыл образ задорно улыбавшегося Ибрагимова. Белые ровные зубы, изогнутые губы, насмешливые чёрные глаза с длинными ресницами. Настроение испортилось, сердце заныло.

«Ничего не сделаешь. Нечего было мечтать и на что-то рассчитывать! Знай своё место и живи дальше. Будет и на твоей улице праздник». Школьница вдохнула побольше холодного воздуха и подставила лицо мелким колючим каплям срывавшегося дождя.

Тоска и разочарование от новости, что Сэро стал встречаться с Виноградовой, к концу недели сменились гневом и ненавистью по отношению к обоим.

Поспелова злилась на Виноградову и осознанно желала ей всяких бед, гневно пялясь во время уроков на тёмно-каштановую копну волос. Когда у Камиллы лопнули на заднице брюки прямо у классной доски, уровень злорадства мог бы донести Любу до Луны – настолько сильно она лютовала.

Сэро и Имира тихоня увидела мельком, когда одна из первых после звонка зашла в столовую. Она рассчитывала, что в помещении никого не будет и у неё есть шанс быстро поесть да незаметно сбежать в густой толкучке. Только 10 «Д» уже был там: учитель английского уволилась, и вместо урока половина класса болталась по школе. Заметив, едва войдя, знакомые черноволосые фигуры, Поспелова пулей вылетела прочь, предпочтя остаться голодной. Девочка решила со злости вычеркнуть из жизни и Сэро, и Имира, считая от обиды второго тоже виноватым в собственных злоключениях и неудачах.

В пятницу после уроков Люба пошла по поручению матери к Таисии Федоровне с двумя тяжёлыми сумками, набитыми мандаринами и халвой (гостинцы от старшего брата). Таисия Фёдоровна как раз заводила тесто на пирожки, и Люба осталась в качестве ученицы. Здесь, в уютной чистенькой кухоньке с низким потолком, школьница за болтовнёй, согревшись от тёплого отношения и доброты хозяйки, проторчала несколько часов.

***

Заброшенный дом смотрел на Любу пустыми чёрными глазницами окон и внушал трепет. Никогда к нему так близко девочка ещё не подходила.

Возвращаясь от Таисии Фёдоровны с пакетом ароматных свежайших пирожков на Солнечный 27, девочка опять застряла у строения, которое приличные люди предпочли бы обойти десятым кругом или вообще не заметить.

Двухэтажный необитаемый дом из белого кирпича был почему-то неприметен для прохожих, хотя стоял на одной из центральных улиц. Его не замечали даже жители соседних домов.

Юная Поспелова была исключением. Она обнаружила пустынный особняк, будучи крохой, когда шла с мамой из районной поликлиники. Маленькая Люба неожиданно открыла мрачное, в зарослях, здание, одиноко и угрюмо смотревшее на мир среди ярких цветастых опрятных домов-соседей.

– Мама, что за дом такой?

– Какой?

– Во-о-он тот, белый, большой!

Александра Григорьевна не сразу обнаружила кирпичного отщепенца, хотя он, не скрываясь, смело глазел на женщину, остановившуюся на тротуаре противоположной стороны. Может быть, дом не особо замечали потому, что на его стороне тротуар отсутствовал напрочь.

– Ох, дочка, это нехорошее место! Как увидела за деревьями-то?..

– Так он же не прячется! Почему нехорошие?

– Молва такая ходит. Давно в нём никто не жил и навряд ли будет! Люди, покупавшие его, всегда быстро, в спешке, съезжали и продавали хату снова. Последний хозяин тоже не стал, но и продать до сих пор не смог – дурная слава стойко закрепилась. Квартиранты за смешную оплату ужиться не смогли: по ночам в стенах постоянно что-то стучало, потом начинался вой и топот. Слышалось, говорили очевидцы, будто кто-то то бегал и дрался, то плакал, то ругался, то стонал… Жуткое место! Пойдём-ка дальше!

Любе стукнуло пятнадцать лет, а интерес к хате с полтергейстом не угас. Проходя мимо, тихоня всегда останавливалась, а то и присаживалась на лавочке напротив и глазела подолгу на строение. Дом-призрак успокаивал и внушал умиротворение. Почти так же она чувствовала себя на кладбище.

Когда Поспелова и Ибрагимов возвращались из заброшенного парка, школьница указала спутнику на беспризорное место. Ровесник изрядно удивился.

– Вот это да! Махина! Не видел никогда его раньше! Ты, однако, внимательная!

Ребята перешли проезжую часть и остановились на краю неухоженной лужайки, примыкавшей к дому.

Большие высокие окна с обрывками грязных занавесок беззастенчиво показывали подросткам очертания пустых комнат с кусками облезших обоев на потемневших стенах. Почти заросшая, мощённая булыжником тропинка, огибая дом, вела от калитки к просторной застеклённой веранде, прятавшейся на тыльной стороне здания. Стёкла её потускнели, позеленели, но даже через эту муть солнечный свет наверняка просачивался в помещение.

– Смотри, Сэро! В фасадных комнатах по четыре окна. Два – на лицевой стене, и по одному окну на примыкающих!

– Вижу. Многовато! Обычно делают одно на комнату, на большие помещения – два. А тут наляпали отверстий, как в барских хоромах!

– Это мода раннего советского периода. Даже досоветского.

– Это забытое Богом место нам в прабабушки годится?!

Люба кивнула.

– В халабуде лет так двадцать никто не живёт! Я со времён детского садика хожу мимо, и он всё стоит запустелый да стоит…

– Столько времени глазеешь, а ни разу не зашла вовнутрь посмотреть?!

– Ты что, нельзя! Чужая собственность!

– Что-то собственник не особо об имуществе печётся, раз огромная хата на глазах разваливается! Там никто всё равно не тусуется, так что полезли давай, посмотрим изнутри! – повеса решительно подошёл было к забору, как Люба остановила его, схватив за руку.

– Нет, не пойдём! Не надо!

– Почему?!

– Темнеет. – Десятиклассница с опаской покосилась на небо, а потом на мрачные окна здания. – И дом не хочет.

Сэро непонимающе, будто ослышался, уставился на приятельницу.

– Хрень какая! Что за чушь?! Бред сивой кобылы!.. Ты просто боишься! Мы не будем заходить в дом, обещаю! Обойдём вокруг, посмотрим веранду и сад.

Поспелова строго взглянула на парня.

– Нет. Разве не чувствуешь, что дом против?.. Он нам не рад. Нехорошо мне… Идти туда нельзя!

– Ничего не чувствую. Я хату вообще не видел раньше и не увидел бы, если б ты пальцем в неё не ткнула! Не хочешь – как хочешь. Пойдём домой. Странная, конечно!

Ибрагимов пошёл прочь, а школьница, на секунду остановившись, глянула на особняк, будто извиняясь за своё неблагоразумие, и потопала следом за приятелем.

Сейчас девочке было стыдно и досадно за слова, ненароком сказанные брюнету.

«Дом не хочет! – язвительно передразнивал внутренний голос хозяйку. – Зачем ему дом показала? Это было твоё место, только твоё! Ты мечтала вырасти и выкупить его, чтобы просыпаться от света из четырёх окон и пить в одиночестве на веранде чай! А теперь Сэро покажет тайную нычку Камилле… Дура!»

На глаза навернулись слёзы. Поспелова, стоя у ржавой, давно не крашенной кованой ограды, посмотрела на дом. Тот приветливо манил зайти внутрь, осмотреть, так сказать, будущее жильё. Школьница, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не видит, дёрнула калитку.

По пустынной улице стремительно проехал, рокоча, мотоцикл. Люба испуганно отскочила на шаг от забора, подождала, когда шум стального зверя утихнет, и снова толкнула дверь. Та, несмотря на облепленность сорной травой, легко поддалась и отошла в сторону. Замка, оказывается, не было.

Вновь заревел двигатель – видимо, моцик ехал обратно. Блин! Девочка, испугавшись, что её поймают на вторжении в чужую собственность, быстро задвинула калитку и отошла на пару шагов.

Мотоцикл съехал с дороги на лужайку и остановился перед перепуганной Любой. Водитель снял шлем.

– Я думал, что обознался, но нет! Это действительно ты! Здорово, Люба, как делишки?..