Она не была самозабвенной революционной демократкой, но, начитавшись Чернышевского и Некрасова, стала простой народницей. И отправилась в 70-х годах XIX века, пока её дядя умиротворял Туркестан, в Сибирь – просвещать крестьян. Бакунинский клич «В народ!» звал её к высоким целям, – иронично добавил мой собеседник.

– Но что это было за «просвещение» и «хождение в народ»? – с законным сомнением спросил я, поскольку давно изучал эту тему. – Его остроумно определил писатель-сатирик Салтыков-Щедрин. Он писал, что народ вовсе не думает о каком-то «самосовершенствовании», о котором то и дело болтают его собратья-литераторы. Народ просто верует в три вещи, цитирую: «В свой труд, в творчество природы и в то, что жизнь не есть озорство. Это и есть вера и в то же время дело. Если жизнь испытывает его, он „прибегает“, просит заступничества и делает это в той форме, какая перешла к нему от его предков».

– Давай немного задержимся на этом, – продолжил Александр. – Осмысление народного духа у великого сатирика неразрывно связывалось со староверческими основами крестьянской жизни. Они же и определяли её перспективы. Следуя знаменитому гоголевскому сравнению Руси с тройкой, безответно несущейся куда-то, Салтыков-Щедрин по-новому обыгрывал этот русский образ: «Надо взять в руки посох, препоясать чресла и, подобно раскольникам – „бегунам“, идти вперёд, вышнего града взыскуя».

Народники, молодые люди, получив предварительную подготовку в кружках, шли в народ с широко известной листовкой «О правде и кривде». Но сами не верили ни в Бога, ни в чёрта. Хотя последним, пожалуй, только и руководствовались. Взывали к такому же сопротивлению властям и церкви, как во времена царя Алексея Михайловича и патриарха Никона.

Однако, увы, к несчастью для себя, просчитались. В одной только Вятской губернии сами же крестьяне сдавали их полиции пачками. Любопытно категоричное высказывание известной участницы «хождения в народ» Веры Фигнер, дочери царского генерала, как и моя бабушка, дожившей до большевистской революции и даже пережившей Ленина: «Для нас, материалистов и атеистов, мир крестьян-землепашцев закрыт, а в смысле протестующей силы безнадёжен. А Россия всегда была и оставалась „неизвестной страной“».

Моя бабушка, эта аристократическая девушка, разочаровавшись, как и Вера Фигнер, в народничестве, продолжала учить грамоте сельских детей, а в награду за свой бескорыстный труд обрела в Тюменской губернии своё счастье.

– Как это случилось?

– Она встретила там однофамильца, тоже Абрамова, простого крестьянина. Они полюбили друг друга, а после поженились. Так соединились два рода – дворянский и крестьянский. И супруги прожили в браке всю оставшуюся долгую жизнь. Даже умерли в один день, хотя и с разницей в два года. Это произошло в Рождество Христово, 7 января, что тоже знаменательно. В 1951 и 1953 годах, прожив 97 и 94 года соответственно, она и он.

Первые двенадцать детей, которые у них рождались, умирали в младенчестве, не перешагнув двух-трёх лет. Это походило на какое-то родовое проклятие. Причиной был родимец и диарея. Тринадцатый ребенок, родившийся в начале XX века, выжил. Назвали его Александром, по святцам. Это и был мой отец.

Помолчав, он добавил:

– Вполне возможно, что именно на нём это проклятие и закончилось. Потом родились ещё сын и дочь, Павел и Агафья. Но о них мне мало что известно.

– А какова была судьба твоего отца?

– Начало сознательной жизни мальчика Саши было связано с батраческим наёмным трудом. Он успел закончить только три класса церковно-приходской школы. Все его предки батрачили. Хотя его семья к этому времени и не была такой уж бедной.

Но батрачество у крестьян – это своеобразный образ жизни. В самом слове «батрак» нет ничего уничижительного. Это были свободные люди. А счастье ведь переменчиво, по народной пословице: «Было у Петрака четыре батрака, а ныне Петрак сам батрак». Что ж делать? Иди к «чужим людям» в наём.

– Выходит, весь твой род по линии отца имел самое непосредственное отношение к батракам, то есть к работящим, умелым в своём деле созидателям и трудолюбцам? – спросил я.

– Выходит так. Наёмный труд имеет ведь различные формы самовыражения. И как бы высоко ты ни возносился, ты был, по сути, батраком на службе царю или генсеку. Даже министра можно назвать батраком. Позволим себе необходимый экскурс в историю…

Я уже давно знал, что Александр обладает энциклопедическими знаниями, и с удовольствием приготовился слушать.

– Во всех главных словарях русского языка слово «батрак» трактуется как «наёмный работник», в основном в сельском хозяйстве, – начал он. – Выражение «идти в батраки» означало идти на заработки к чужим людям. Для них самих, как правило, был характерен нищенский уровень жизни. А вот в происхождении этого слова имеются разные версии.

Находятся аналоги в языках тюркских народов («бадрак», «батырь»), в новгородском говоре. Таких людей ещё называли бобылями, тептерями, кутниками. Однако основной смысл неизменен. Это человек, зависимый от хозяина, нанятый кулаком или помещиком для физического труда в хозяйстве. Иной раз даже не за деньги, а просто за еду.

Но так было в дореволюционной России. Тогда бедняками считались безлошадные крестьяне с небольшими земельными наделами или вообще без земли. Находясь на грани выживания, бедняки нанимались на работу к зажиточным крестьянам или помещикам из других деревень. Отсюда и пошло такое явление, как батрачество.

Зачастую в батраки подавались целыми семьями: повзрослевшие дети, не имевшие возможности получить образование, женщины, которые нанимались на подёнщину. Платили, разумеется, мало. Уязвимое в своём положении бедствующее крестьянство соглашалось работать только за еду. В сущности это было рабством.

Возьмём хотя бы случаи «отработки долгов». Неурожай, гибель скота, любая другая беда, пришедшая в семью бедняка, вынуждали его идти на поклон к богатому крестьянину, где он мог получить в долг зерно, муку, картошку. Или даже лошадь и инвентарь на время посевной, участок земли в аренду. Разумеется, долг не всегда возможно было вернуть, и крестьянин становился батраком своего кредитора.

Даже при небольшом долге процент был такой, что его приходилось отрабатывать годами в очень тяжёлых условиях, на износ. Думаю, для тебя не станет открытием факт жестокого обращения, избиений – порой до смерти – таких батраков-должников.

Были ещё середняки, занимавшие, как и следует из названия, промежуточное положение между бедняками и зажиточными крестьянами. Они жили в относительном достатке, имели достаточно земли и инвентаря, батраков не нанимали, но пользовались услугами сезонных рабочих и платили им по справедливости.

И, конечно же, кулаки. В их ведении было много земли, что позволяло им получать доход от земельной ренты, торговли, скупки и перепродажи. Но главное, они промышляли старым добрым ростовщичеством, при котором заёмщики рассчитывались с кулаками натуральным продуктом (или своим трудом) под большой процент. Нередко ростовщики держали в долговой кабале целую округу. Вот откуда пошло понятие «мироед». Кулак, питающийся и жиреющий за счёт «мира» – «общества».

Приход советской власти в корне изменил эту ситуацию, что тебе, конечно, известно. Большевики вели жёсткую борьбу против кулаков, да и вообще против системы батрачества. И главным образом против использования в наёмном труде детей. Уже с середины 1918 года кулачество обозначило себя как противник советской власти.

В 1919 году была введена продразвёрстка, суть которой сводилась к обеспечению хлебом жителей городов, рабочих заводов и бойцов Красной армии, сражавшихся на фронтах с белогвардейцами и интервентами.

Основная часть крестьянства, выбирая между большевиками и белогвардейцами, опасаясь возврата господ и помещиков, приняла продразвёрстку как меньшее из зол. Но кулаков такая перспектива сотрудничества с новой властью отнюдь не устраивала. Путём скупки зерна и спекулятивных действий они создавали искусственный дефицит хлеба в попытке принудить советскую власть отказаться от новых преобразований под угрозой голода. Мы знаем, чем это закончилось для кулаков. Требования пришлось выполнить.