– Вы сейчас придуриваетесь? Или вы счастливый фермер, скрывающийся в глуши с коровами и курами? А может, с ягодами и грибами? – чиркнув спичкой и прикурив, прищурилась Варвара Сергеевна. – Но даже в этом случае вам для торговли необходим посредник.

– Я не фермер.

– Вы не так уж стары, чтобы не понимать и не знать, в каком мире мы давно живем, – напирала она.

– Так просветите – в каком.

Самоварова сверлила сквозь очки аккуратно подстриженную «ежиком» седину вновь опущенной головы и думала о том, сколько же этот человек находился в полустаночном тюремном безвременье, раз до сих пор не оброс.

– Расскажите мне лучше про ваш роман, – вдруг дружелюбно и запросто попросил человек, поднял голову и смущенно улыбнулся, словно они действительно когда-то были добрыми приятелями, в силу жизненных обстоятельств на время потерявшими друг друга.

–  Про какой? – понимая, что он ведет с ней какую-то игру, нахмурилась Варвара Сергеевна.

***

Серьезных романов в ее жизни было три.

И все они заканчивались отношениями.

Первый – с отцом Аньки. Правда, то, что предшествовало свадьбе, беременности и рождению ребенка, романом можно было назвать с большой натяжкой. Познакомились в одной шумной компании… Пикировались шутками, много пили, много смеялись. На следующий день посидели в кафе и пошли в кино, а потом переспали.На дворе был конец семидесятых. Молодые, продвинутые и образованные воодушевлялись протестом против устоев угрюмого, на глазах дряхлевшего общества.

Западная музыка давала ощущение безграничной свободы. Поддерживая своими или родительскими рублями шмоточную фарцу, вчерашние студенты упивались самовыражением душ и тел, как в танцах, так и в эмоциях. Не слишком заморачиваясь достоинствами будущего мужа, Варвара познакомила его с родителями. И мать решила, что он вполне достоин стать зятем.

Отношения развивались стремительно – и уже через пару месяцев калейдоскопа встреч и все тех же, в том же составе вечеринок, танцев и кухонных, хриплых от водки и табака «неправильных» разговоров, Варвара обнаружила себя выходящей под руку из загса с человеком, которого практически не знала.

А вскоре обнаружилось, что она беременна.

Едва у них появился быт, как в отношениях молодых супругов моментально исчезла иллюзия легкости. Оба, каждый на своем рабочем месте служили власти, которую еще вчера так беззастенчиво, а теперь все реже, вполголоса, критиковали.

Система отношений в молодой семье была наскоро выстроена по общепринятым правилам. Мужа надо понимать и прощать. Без ропота и ссылок на усталость готовить ему ужин, стирать одежду и убирать за ним разбросанные по полу носки, а еще – копить на кроватку и коляску, кухонный комбайн, косметический ремонт в ванной… Все это неустанно твердила мать растерянной от своего нового статуса Варе.

После стремительного и болезненного в силу эмоций, присущих молодости, развода, в жизни Вари появился капитан милиции Никитин – коллега и непосредственный начальник.

Въедливый и принципиальный до головокружения, притягательный до одури в своей брутальности и тотчас – неотразимо нежный в бросаемых на Варю взглядах, надежный, маскулинный и… женатый.

Романа со всеми его атрибутами – цветами, звонками на «домашний», вылазками в кафе и кино между ними не случилось. Но была та прелесть грешных отношений, которая долгие годы не только толкала ее по службе вперед, но и изматывала мыслями о жизни любовника, о его мыслях о ней и о жене, а также о молодых и привлекательных особах женского пола, толпившихся вокруг молодого офицера.

Она ревновала Сережу столь же истово, сколь любила.

Что только она не перепробовала за двадцать с лишним лет, оставаясь у своего растущего по службе начальника в любовницах, но это ни к чему толком не приводило: они довольно редко позволяли себе короткие, «для души и тела» встречи.

Могучей энергетики Никитина с лихвой хватало, чтобы даже на расстоянии и безо всякого на то права держать ее на коротком поводке. Они ругались и расставались, мирились, дрожа от трепета новой волны греховных встреч, снова ругались и по полгода сухо общались только по необходимости.

А потом незаметно повзрослели.

Каждый начал болеть, она – душою, он – буквально, сердцем. Совместная работа закончилась, и они нашли в себе силы остаться добрыми друзьями. Пространство души, опустошенной одиночеством и бесконечными противоречиями, освободилось для Валеры.

Доктор стал единственным мужчиной, который в ее шестьдесят подарил ей первый настоящий роман – с прогулками по городу, концертом бродячей колдуньи-цыганки, магической сиренью, взаимным смущением под песни Утесова и музыку Шопена, коктейлем из вина и дождя и еще многими, внезапно ожившими – хоть рукой потрогай – картинками прошлого.

****

Самоварова почувствовала, как ее снова «повело».

Окунувшись в напрасную ностальгию, она стала уязвимой, а заключенный успел незаметно приблизиться к ее рабочему столу.

–  Отойдите на три шага назад, где стояли! – встрепенувшись, приказала она.

– А то что? – ухмыльнулся он.

Прикрывавший спину тулуп предательски сполз по спинке кресла.

Человек, глядя прямо на нее с неприкрытым и злым превосходством, остался стоять на месте. Казалось, что он не просто «видит» ее мысли, он смакует их, по капельке, как живительный нектар.

– А то есть риск получить в лоб такую маленькую неприятность, как энергетическая игла. Делайте, что говорю! – повторила приказ Самоварова.

Заключенный сделал несколько мелких шагов назад.

– Да. И еще правее сместитесь.

Варвара Сергеевна была переученной еще в первом классе левшой, но природу не обманешь – ее левая сторона всегда была сильнее.

– Голодно здесь, не правда ли? – тихо и едко заговорила она. – Из Василия донор хлипкий, все мысли о жене и младенце. Хоть и щуплый он, да уцепиться не за что – ни напугать его, ни обольстить.

Даже не глядя на заключенного, она почувствовала, как он напрягся.

– Вы ведь здесь за убийство! – На самом деле она не знала, за что. Но поняла, что попала в точку.

– Нет-нет! Я ее не убивал! – В низком голосе слышалось столько уверенности, что на секунду она ему почти поверила.

– А кто же убил?

–  Те, кем вы восхищаетесь. Меня подставили! – Задержанный с неприятным хрустом повернул голову влево.

Тут только она разглядела, что среди множества фотографий, висевших на стене, есть и она сама, на черно-белом снимке, в форме, в погонах, в обнимку с какими-то, судя по снисходительному выражению на каменных лицах, важными людьми.

– И кем же я восхищаюсь?

– Вероятно, вашим столичным начальством, – уклончиво ответил заключенный.

Тема была скользкой, а Самоварова избегала скользких тем.

Не зная ни имен, ни фамилий тех, о ком упомянул подозреваемый, она не только не догадывалась о том, в чем заключается необходимость в ее нахождении здесь, в этом выкинутом из мира полустанке. Она даже не знала главного – какое задание выполняла.

– Она умерла наутро. Через несколько часов после того, как я от нее ушел, – заученно отчеканил мужчина.

– И как это доказать? Есть результаты экспертизы? – Варвара Сергеевна поглядела на папки на столе.

По проницательному взгляду внимательно следившего за ней заключенного она поняла – он догадывается о том, что она вообще не в курсе…

– Что вы с ней делали?

– То, что она и заслуживала.

– Она была вашей подругой? Сожительницей? Кем она вам приходилась? – частила Самоварова.

–  Никем. Она была пустышкой.

– И эта пустышка вас унизила.

– Меня уже невозможно унизить после того, как это сделали вы.