– Так я ж еще и умный, – отмахивался Юрка. – Вот сидел, ждал, пока ты меня в Беларусь не привезешь на смотрины, сама же говорила, здесь самые лучшие девушки живут. Зачем мне те сибирские? Я себе здесь красавицу выберу, правда, Дашутка? – Повернулся он к новоиспеченной сестре. – Вот не была бы ты моя сестра, отбил бы тебя у твоего Сашки. Веришь?

– Верю, верю, – успокаивала в ответ Даша. Ему действительно трудно было не поверить, такой он весь был уверенный в себе, раскованный и вместе с тем ласковый и добрый одновременно.

Выберет ли брат действительно себе здесь невесту, девушка, конечно, предположить не могла, но то, что Ирочке он понравился серьезно, было очевидно. Если бы он хоть сейчас позвал ее или в тот же свой Нижне-Удинск, или еще хоть на край света (честно говоря, в Дашином понимании это, казалось, одно и то же), Ира, наверное, даже бы родителей не предупредила. Жаль будет, если это окажется безответно, мелькнула у Даши мысль, но девушка тут же решила, что об этом можно подумать и позже, а на своей свадьбе надо в первую очередь самой быть довольной. Девушка повернула голову к Саше, подняла глаза на жениха и спросила у того, отдавая хозяину право решать первую в семейной жизни проблему):

– А и правда, Саш, куда поедем кататься? У нас же еще времени… – и прищурилась от удовольствия, словно спрашивала не про часы, оставшиеся до заказанного родителями ресторана, а про всю дальнейшую совместную судьбу.

****

Ему было почти семьдесят лет. И за всю жизнь, сколько Левон себя помнил, он не провел без работы ни одной недели. Самым тяжелым испытанием для него были дни церковных праздников, когда покойница жена чуть ли не сторожила, упаси Бог, чтобы он не пошел запрягать коня. Правда, конь у них появился только в ее последние годы, когда уже хоть немного подросли дети, начал помогать по хозяйству подросток Лексей, да вошла в девичью пору и силу старшая Янина.

Всю жизнь они с Анастасией, позже с сыновьями и снохами, а до того, почти в забытой молодости, пока живы были родители, с младенчества приучившие его к земле, и с ними, работали на собственном уделе. Именно отец, как раз накануне Левонова рождения, сбежал из деревни в соседний лес, сам раскорчевал участок и, считай, положил на нем здоровье, ради того чтобы оставить единственному сыну более-менее приличный кусок разработанной земли. Когда Левону было лет восемь-десять, на хутор к ним прибилось еще несколько семей. Поэтому родители и заставили его жениться на Анастасии, чтобы объединить два обособленных хозяйства в одно. Любви, конечно, по молодости, у них особой не было, да и где они ту любовь могли увидеть? А потом, когда он уже вошел в самую свою мужскую силу, может, и начал бы заглядываться на чужих баб и молодых, робких девочек, но в том лесу, где они жили, выбор был невелик. Да и наработавшись за день, он падал в кровать как подкошенный, ему даже о жене думать не хотелось, вообще никаких желаний не было, кроме того, чтобы выспаться. Слова "отпуск" ни он, ни баба, пожалуй, за всю жизнь не знали. Но прожили они свои двадцать лет, Богом отмеренные, хорошо, без ссор, без воплей, которого терпеть он не мог в соседских бабах. Анастасия была и хозяйкой неплохой, ни в чем не уступала другим, женскую работу всю знала и любила. Четырех детей ему родила. Алесик, правда, только пять лет прожил, от тифа умер. Кто его, тот тиф, на хутор принес, разве что беглый солдат, которого они в конце пятого года несколько дней скрывали на крыше от жандармов, что рыскали по соседним деревням. Революцъянер – гордо называл себя тот оборванец, который исчез словно в никуда серым утром, даже не поблагодарив за то, что спрятали. После того, наверное, через неделю Алесик и отошел. Слава Богу, беременная Анастасия не заболела, да и Лексея миновала зараза.

Не успела Анастасия ни детей женить, ни внуков понянчить. Даже с ним перед смертью не простилась. Так он ее за жизнь и не поблагодарил. А жизнь не хуже людей выдалась…

Жена умерла внезапно. Выбирая картошку, попала под ливень с громом и, не успев добежать даже до ближайшего леска, упала от удара молнии. Только когда уже начало темнеть, Янинка, дочь, встревожилась, куда делась мать, и они пошли искать Анастасию на поле. Но спасать было уже поздно.

Может, была бы Анастасия жива, она бы и Янинку отговорила от того замужества, и на сынов повлияла бы. Все не так пошло после ее смерти. Хозяйство начало разваливаться, родительское дело не слишком оказалось нужным детям. Муж Янинкин, конечно, неплохой человек был, если присмотреться, незлобивый, делать кое-что умел, Володька, но слишком старый для дочери. Ей только-только двадцать исполнилось – пусти, папаша, замуж, никто мне больше не нужен, никого ждать не буду, только за Владимира хочу. А ему ведь уже тридцать пять лет было. Вот задурил девке голову! Долго Левон не соглашался, просил дочь одуматься, но когда та пригрозила – или за Владимира, или вообще замуж не пойду, останусь при братьях вековухой племянников нянчить, сдался: сыграли свадьбу.

И недаром же отговаривал! Не успела революция закружиться, как Владимир первым в округе в большевики подался. Не успела Ганночка родиться, а его словно корова языком слизнула, бросил хозяйство, жену, семью, в Петроград подался, за Советскую власть с белыми бороться. Мало там без него желающих подраться было, только руку потерял – подстрелили в девятнадцатом, вернулся инвалидом, ссохлась рука А что на земле без мужика сделаешь? И дочь же не чужая кровь, старшая, единственная девушка у них с Анастасией была, жалко, сердце кровью обливается. Сколько раз на ум злая мысль приходила – говорил же глупенькой, просил ради Бога, подожди, подумай, нет, выбрала, настояла, добилась своего.

Но ведь никуда не деться, пришлось снова к себе брать, их уже пятеро тогда было: Володька, Янинка, Ганночка, Ванька и младший Мишка. Хоть и дети еще, но ведь кушать тоже хотят. И самое дурное и смешное было, что Володьку-большевика, как прозвали его в соседних деревнях, где после возвращения из Ленинграда он начал порядки наводить, и взяли первым, когда эти колхозы начались. Мол, как же это он, коммунист, в собственной семье порядке не навел, не может тестя заставить написать заявление.

Левон сразу отказался от объединения с другими. За что он всю жизнь спину гнул, землю свою лелеял – чтобы с бездельником Петькой делиться? Зачем ему от чужой коровы молоко, ему и своей хватит. Помогать ему не надо, пока силы есть, и сам справится. А на своей работе давать другим наживаться – ищите дурака.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.