— О чем вы, какие благодарности! Я замечательно провел время.

— И все равно, Тони, дорогой, я хочу, чтоб вы приняли от меня на память этот маленький сувенир. — Она положила на прилавок небольшой сверток в нарядной оберточной бумаге. И, не успел я возразить, добавила: — И не смейте спорить, Тони, дорогой! Это вам. Так, сущий пустячок. Наверное, нечто похожее у вас уже имеется, но теперь, когда Джек будет дома, я совсем закручусь и забуду. Вот поэтому я и подумала, что лучше завезти сегодня.

Она материнским жестом похлопала меня по руке, я наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Негодница вы эдакая, — сказал я. — Но все равно огромное спасибо.

— Вот так-то лучше. А где же перевязь?

— Дома. Просто забыл надеть утром.

— Только смотрите, не переутомляйтесь, ладно, дорогой? Теперь снова будем заказывать у вас много выпивки. — Порывшись в сумочке, она достала листок бумаги. — Как только Джек вернется домой, снова целыми толпами начнут приходить владельцы, а некоторые из них пьют, как лошади… смешно, правда? Хотя мне, конечно, не следовало бы этого говорить. А Джек считает, что расходы на выпивку надо приписывать к их счетам, ну, скажем, как бы на лекарство лошадям, и разве можно винить его в этом, правда, дорогой?

— Э-э… нет.

Она оставила список на прилавке рядом с подарком и, заявив, что у нее еще тысяча разных дел, столь же бесшумно удалилась.

Я с любопытством развернул пакетик и тут же сообразил, что подарок хоть и мал по размерам, но на цене это никак не отражается. Под нарядной оберточной бумагой оказался футляр от известного в Ридинге ювелира, а в футляре, в гнездышке из красного бархата, лежал серебряный перочинный ножик.

Не того сорта, при виде которого радостно замирает сердце любого бойскаута. И не из того разряда, что снабжены тринадцатью лезвиями и еще специальным крючочком — вытаскивать мелкие камушки, застрявшие в лошадином копыте. Такой был у меня в детстве и составлял предмет моей гордости, а также неиссякаемой зависти со стороны соседских мальчишек. Нет, это был узенький, элегантно сработанный инструмент с острым стальным лезвием с одной стороны и вторым — с другой, который на поверку оказался отверткой. Мне нравились и внешний вид, и ощущение приятной тяжести на ладони, и хотя у меня действительно уже имелся перочинный нож, он был уже очень старым и туповатым. Я достал старый из кармана и заменил его новым. И все утро с теплотой вспоминал о Флоре.

Второй приятный сюрприз преподнес Риджер. Позвонил и сообщил, что в течение ближайших нескольких дней объездов баров не будет, поскольку ему дали другое срочное задание, но со среды мы возобновляем наши похождения, и он заедет за мной ровно в 10.15 утра.

Наверное, я должен был бы рассказать ему о миссис Алексис и таинственном Верноне с телефонным номером, но делать этого я не стал. Все же странно, что я сохраняю верность Джерарду, а не полиции. Видимо, заразился от него убеждением, что интересы выкладывающего денежки клиента должны быть на первом месте, а уж справедливость и правосудие — все это вторично.

Однако же я полушутя осведомился у Риджера, кому следует сообщить, если я вдруг наткнусь на подозрительное виски в его отсутствие, и он, как следует обдумав это, на полном серьезе ответил, что, наверное, лучше всего сообщить главному инспектору Уильсону, поскольку его, Риджера, вместе со многими другими полицейскими из участка срочно отправляют куда-то на север, разбираться с какими-то скандальными пикетчиками, и что ему неизвестно, кто будет на дежурстве в его отсутствие.

— А как мне связаться с инспектором Уильсо-ном? — спросил я.

Он попросил подождать минутку, затем снова взял трубку и сообщил номер отдела, где сидят люди, занимающиеся расследованием убийства Зара-ка. Звонить можно когда угодно, ночью, днем, в любой час. Линия горячей связи.

— И виски из «Серебряного танца луны» тоже попадает под эту категорию?

— Конечно, — ответил он. — Все, что связано с этим делом.

— О'кей, сержант. Тогда увидимся в среду, да? Он ответил, что надеется на это, и мы распрощались.

Обрадованный тем, что хоть на время избавлен от необходимости глотать виски, я снова занялся своими прямыми обязанностями. Покупатели шли косяком, миссис Пейлисси хлопотала и расточала улыбки, Брайан таскал коробки к машинам, и я уже начал было подумывать, что в кои-то веки день пройдет нормально, как вдруг в одиннадцать позвонила Тина Макгрегор.

— Джерард отправился к себе в офис, — сказала она. — Лично я далеко не в восторге, что ему приходится работать по субботам, тем более что он еще толком не оправился… после того случая, в воскресенье. Но спорить с ним — все равно что спорить с бульдогом… Короче, он попросил меня позвонить вам и передать, что они установили владельца этого телефона, который вы ему дали, но он не кажется ему перспективным. Телефон принадлежит крупным поставщикам продуктов на ипподроме в Мар-тино-парк. Он сказал, что, может, вы попробуете подъехать туда и выяснить, работает ли у них э-э… Верной, кажется, так, да?.. И еще сказал, что, если вы вдруг увидите этого Вернона, решайте сами, стоит спрашивать у него, откуда он берет вино и виски, или нет. Вам все понятно?

— О да, — ответил я. — Как его плечо?

— Не желает говорить на эту тему, но я знаю, что ему колят антибиотики.

— Что, рана инфицировалась? — встревожился я.

— Он не говорит… Хотелось бы, чтоб он немного умерил прыть.

Ни злобы, ни тревоги в голосе, но Тина принадлежала к тому разряду людей, реакцию которых по голосу определить невозможно. Я заметил робко:

— Мне очень жаль… — А она ответила:

— Не стоит беспокоиться, — все тем же спокойным ровным тоном, а затем добавила, что Джерард будет ждать моего звонка вечером и что я обязательно должен сообщить ему о результатах поездки в Мартино-парк.

Странно, подумал я, опустив трубку на рычаг. Во вторник почти весь день проторчал в этом Мартино-парк на скачках, но мне и в голову не приходило, что среди поставщиков продуктов, столь ненавистных Окни Свейлу, может оказаться некий Верной. Жизнь, как справедливо заметил Джерард, полна неожиданностей.

Миссис Пейлисси, уже психологически готовая к моей отлучке с Риджером, восприняла известие о намерении заменить ее поездкой в Мартино-парк в обычно присущей ей манере.

— Хорошо, мистер Бич, конечно! Никаких проблем.

Мелочность, злоба, сведение счетов — миссис Пейлисси всегда была выше этого. Неутомимый и скромный вершитель добрых дел, вот кем она являлась, Господь да вознаградит ее за это. Я сказал, что компенсирую ее усилия и затраты времени позже, на что она рассеянно пробормотала: «Да, да», словно это не имело для нее никакого значения.

Я сел в машину и отправился в Мартино-парк, размышляя по дороге, найду ли кого-либо вообще. Ведь никаких скачек сегодня не предвиделось, а стало быть, и людей там нет. Никогда прежде не доводилось мне бывать на ипподроме в свободный от скачек день, и я вовсе не был уверен, что увижу там менеджеров, обслуживающий персонал, рабочих, поддерживающих беговые дорожки в порядке, мусорщиков, на худой конец. И уж наверняка офисы поставщиков будут закрыты. Так что можно смело заворачивать обратно.

По крайней мере, ворота на охраняемую стоянку оказались открыты. Но никаких охранников в поле зрения. Я проехал в них и через пустую площадку с выгоревшей на солнце травой и остановил «Ровер» возле короткого ряда машин, припаркованных возле входа в паддок. И здесь ворота тоже оказались открытыми и без присмотра — не то что в день скачек, когда в них вливался поток зрителей и стояли контролеры, проверяющие входные билетики и жетоны.

Все же мрачновато выглядит это сооружение без людей, подумал я. В отсутствие людских толп все Здания казались просто огромными. Царившие здесь в день скачек суета и столпотворение зрительно уменьшали объем, заполняли свободное пространство придавали ему уют и теплоту, уменьшали сооружения до приятных глазу пропорций. Я и не предполагал, что ипподром столь огромен, хотя неоднократно бывал здесь раньше.