– Знаешь, – сказала мне как-то Света во время обеда, помешивая рис в своем контейнере, – какие-то здесь все странные, ты не находишь?

– Да, нахожу, – согласилась я, чувствуя некоторое превосходство, что эти странности заметила спустя полтора месяца работы, а не спустя год.

– Нет какой-то легкости, – продолжала Света с оттенком легкой меланхолии в голосе, – какая-то гнетущая атмосфера. Мне здесь не нравится.

– Ты давно здесь работаешь?

– Четыре года. Раньше это был просто магазин, кафе работает с весны. Меня устраивает зарплата, надо платить кредит. Ты знаешь, что здесь отпуск раз в год не более двух недель?

– Нет. Мне говорили…

– Да, в отпуск ходить не приветствуется. Сразу же попросят уволиться, и, может быть, ничего не заплатят, ведь в договоре указан минимальный размер оплаты труда. Имей это в виду. И ни с кем не обсуждай здесь свою зарплату, за это тоже могут уволить. Вообще поменьше здесь общайся. Верить никому нельзя, запомни это. Ты сама потом все увидишь.

Света была единственной девушкой, с кем мне удалось наладить хоть какое-то общение. Она была спокойна, уравновешена и организована. Бесконечные перебранки и крики в нашей мансарде она называла «рабочим процессом» и я ни разу не видела, чтобы она хоть раз вышла из себя. Но разговаривать друг с другом в рабочее время было нельзя, если только две-три минуты обсудить рабочие вопросы. Я забыла сказать, что везде были камеры, не знаю, следил ли за нашей работой кто-нибудь, но искренне разговаривать там, где они были, конечно же, не хотелось.

На второй месяц работы Марина, очевидно устав от моей бесталанности, решила найти мне замену.

– Не волнуйся, работы хватит на всех, – сказала она мне, размещая объявление на одном из сайтов по поиску персонала, – я тебя возьму под свое опеку, в обиду не дам.

Стали приходить девушки и женщины всех возрастов. Меня удивило то, что выбор Марины остановился на женщине лет пятидесяти, с грубым громким голосом и явно увлекающейся алкоголем. Из комнаты для переговоров доносился её бас:

– Это понятно, можно быть хорошим человеком, но если она некоммуникабельна, то это проблема. Она должна работать тогда на другом участке. Нужно уметь, это самое, общаться с людьми.

В общем, спешно была введена новая должность и эта женщина, с чудным именем Диана, должна была руководить мною, но, как только она устроилась на работу, она неожиданно заболела и больше её никто не видел.

Обстановка на работе была напряженной, и она странным образом контрастировала с атмосферой, царящей в зале кофейни: приятная музыка, неспешные движения официантов, люди, лениво попивающие кофе – все говорило о благополучии, приятном досуге, спокойствии. Однажды в обеденный перерыв я заказала себе кофе с пирожным и села около окна. Я увидела, что на меня неотрывно смотрит тот странный мужчина из дома неподалеку. Мне стало неловко, и я отвернулась. Как вдруг он поднялся и подошел ко мне.

– Прошу меня извинить, если я вдруг покажусь назойливым, можно сесть за ваш столик?

– Вообще-то я хотела побыть одна.

– Я не займу у вас много времени, – он сел напротив меня. – Вы так грустны сегодня. Надеюсь, ничего страшного не произошло?

– Конечно, нет, У вас тоже не слишком веселый вид.

– Ну, с моей стороны в этом нет ничего странного.

Он махнул рукой с длинными тонкими пальцами, на одном из которых был старомодный перстень. Он был одет в свою обычную рубашку из тонкого полотна, обтягивающие брюки и сапоги с отворотами, едва доходящие до колен.

– Знаете, вы одеваетесь как человек, который живет в конце девятнадцатого века, – я запнулась, подумав, что сказала бестактность и зачем-то добавила: – Как будто вы только что вернулись со съемок исторического фильма.

– Да? Мне так нравится. Я думаю, что каждый может одеваться так, как он хочет, если он может себе это позволить.

– Да.

– У современного человека огромный выбор костюмов из разных эпох. Нужно только позволить себе носить то, что нравится.

– Я думаю, что, если вы наденете римскую тогу, вас не поймут, – засмеялась я. –Я знала одного юношу, который, насмотревшись фильмов, стал одеваться как один из героев фильма, он даже носил плащ, меч, кожаные перчатки, отпустил длинные волосы. В конце концов, он решил приходить так в институт, его попросили одеваться современно на лекции, даже грозили отчислением.

– Может быть, ему хотелось привлечь к себе внимание?

– Я думаю, он начинал жить в вымышленном мире. В мире, в котором если у человека есть меч, то это что-то да значит. В мире, где он мог быть смелым, мог постоять за себя.

– Жизнь очень скучная штука, – сказал он, отпивая немного кофе. – В ней все предсказуемо.

– Я бы так не сказала. А вообще скука – это тоже изобретение девятнадцатого века, её изобрели люди определенного класса, бездельники, одним словом.

– Вы им завидуете?

–О, конечно! Возможность не думать о том, какой будет твоя жизнь, что нужно сделать для того, чтобы она была нормальной – это же счастье. Вы говорите, что жизнь предсказуема. Ха. Представьте, что у вас денег на ближайшую неделю и больше нет ничего, нисколько, и я уверена, что вы быстренько взбодритесь.

–К сожалению, я не смогу этого представить. Вы очень мне напоминаете одну девушку. Поразительное сходство. Я даже подумал, что вы родственники.

– Да?

– Хотите, я покажу вам её портрет?

– Ну, давайте, у меня еще есть десять минут. Если вам от этого станет легче, вы станете веселее, то можете показать мне её портрет.

К моему удивлению, он снял цепочку, на котором был медальон и, открыв его, протянул мне. Внутри медальона был сделан портрет на эмали молодой женщины, одетой и причесанной так, как была бы причесана, наверное, крестьянка в девятнадцатом веке. Её волосы были спрятаны под косынку, она улыбалась, не размыкая губ.

– Очень интересно и оригинально, – сказала я, восхищенно. – Должно быть, это действительно вещь девятнадцатого века. Серебро. Эмаль. Да это стоит целое состояние.

– Ей нет цены.

–Подобные вещи можно купить в антикварном магазине, я знаю несколько в городе, иногда я прогуливаюсь по ним ради интереса. Недавно видела чудный сервиз начала двадцатого века, а еще карманные часы – настоящее искусство. Но, что касается портрета, то я не заметила никакого сходства. Вам известна история этой девушки?

– Да. Конечно, известна. Она исчезла в корчме на этой улице в 1883 году. Её звали Настя.

– Какая дурацкая шутка. Вы узнали у официантов, как меня зовут, и теперь так нелепо хотите произвести впечатление.

– Нисколько. Я не знал, как вас зовут, хотя предполагал, что вы здесь не случайно.

– О, прошу вас, не надо. Я надеюсь, кофе был без коньяка?

– Я подумал, может быть, она была вашей прапрапрабабушкой, родственницей, одним словом?

–Я обязательно спрошу у своей тети, может быть, ей что-то об этом известно. Вы меня заинтриговали. Послушайте, а почему вы носите её портрет?

–Я не хочу вас шокировать. Вы все равно этому не поверите, – сказал он, забирая у меня медальон. – К чему? Вы так скептически ко всему относитесь. В ваше время даже одежда другого фасона может вызвать подозрение. Но вы правильно догадываетесь, что портрет был сделан её возлюбленным, что он был богат и что это единственное, что у него осталось в память о ней.

–Вам это рассказали в антикварном магазине. Конечно, чего не выдумаешь, чтобы продать дорогую вещицу. Несчастная любовь, не правда ли? Она утопилась, потому что он на ней не женился, да?

– Не совсем так. Она бесследно исчезла. В последний раз её видели в корчме на этой улице.

– И где же стояла эта корчма?

– Здесь. На этом самом месте. Здесь подавали пирожки, яблоки, жареных цыплят, здесь продавали настоящий квас. Вы не представляете, какая разношерстная публика здесь была: мелкие купцы, ямщики, и всякие темные личности, с которыми никогда бы не заговорил человек благородного звания.

– Но вы бы заговорили.