Не будем же удивляться тому, что автор дошедшего до меня повествования обратил всю свою изобретательность и весь свой пыл на любовные занятия, как раньше обращал на научные. Дядя его возлюбленной сам способствовал этому, так как попросил сего учёного быть наставником племянницы, не давать ей лениться и заниматься с ней в любое время дня и ночи. «Отдал прелестную козочку на растерзание голодному волку», – как пишет автор нашего откровенного рассказа.

Запершись в комнате, любовники, действительно, не ленились, от заката до рассвета проводя время в объятиях друг друга, пробуя все способы, которые предоставила природа для близости мужчины и женщины, и даже пытаясь изобрести новые…

Но я вас совсем смутил, святой отец, вы ужасно покраснели. Как бы не подвергнуть ваш обет целомудрия и безбрачия слишком большому испытанию…

– Ничего, мессир, я привык, – сказал монах, вытирая пот со лба. – На исповеди иной раз такого наслушаешься, что даже самому бессовестному сочинителю в голову не придёт.

– Да, если бы сокровенные людские тайны вышли наружу, мир был бы поражён, – улыбнулся Робер. – Ну, если вы закалённый человек, я продолжу… Любовные утехи моего героя и его юной возлюбленной превзошли всё, что было до этого на свете: даже любвеобильная Клеопатра, даже ненасытная Мессалина, даже обольстительная Соломея – да что там! – даже царица Савская, которая по праву считалась первейшей женщиной в мире по части наслаждений, – могли бы позавидовать нашим любовникам. Ах, святой отец, какое счастье держать в своих объятиях молодую деву, которая пылает от неистовой любви к вам, а вы, в свою очередь, готовы взорваться от переполняющего вас желания! Какое неизъяснимое блаженство лобзать её румяные ланиты, впиваться поцелуем во влажные уста, ощущать тепло её упругих персей…

– Извините, мессир, но поскольку это не имеет прямого отношения к вашей жизни, может быть, мы опустим эти подробности? – взмолился монах.

– Извольте, святой отец, – с сожалением вздохнул Робер. – Как приятно вспомнить молодость!.. Замечу, однако, что если мы собираемся писать откровенную повесть о моей жизни, нам придётся, волей-неволей, возвращаться к рассказу о любви, потому что она занимала значительное место в моём бренном существовании. Как апостол Павел, я могу сказать о себе: «Без любви я – ничто»…

Но разрешите мне всё же закончить рассказ об учёном муже… Вскоре его юная возлюбленная забеременела, и пришло время, когда уже нельзя было скрывать последствия тайной страсти. Дядя девицы пришёл в бешенство: горя жаждой мщения, он нанял трёх негодяев, которые пробрались ночью в спальню моего героя и оскопили его. Он был изуродован, опозорен, потерял надежду не только на любовь, но и на достойную жизнь. В отчаянии он ушёл в монастырь; девушка последовала его примеру…

– А меня полюбит прекрасный принц! – вдруг раздался голос с лестницы. – Он поцелует мне руку, увезёт меня в свой замок, и мы будем жить долго и счастливо.

Робер живо повернулся в кресле.

– Изабель, милая, ты ещё не спишь? – сказал он. – Нечего подслушивать у дверей, отправляйся к себе и ложись.

– Мой принц приедет за мной, – упрямо повторила Изабель.

– Конечно, приедет, – кивнул Робер. – Верь в это, девочка, и твои мечты обязательно сбудутся. Когда всем сердцем желаешь чего-нибудь, всегда это получаешь. Правда, святой отец?

– Бог не оставит тебя, Изабель, – ласково произнёс монах.

– Видишь? Святой отец не станет обманывать, он близок к Господу! – сказал Робер. – А теперь ступай, у нас взрослые разговоры, тебе не престало их слушать.

– Мы плавно подошли с вами к теме любви, – сказал Робер, дождавшись, когда Изабель удалится. – Да, любовь занимала значительное место в моей жизни. Сейчас я вам расскажу о том, как полюбил в первый раз.

В нашем округе обо мне говорили как о странном, – имелось в виду – нездоровом, – и нелюдимом юноше. Это было и правдой, и неправдой. Странный? Да, наверное. Но кто из нас не странный? «Какой бы мы не взяли образец, никто к нему не подойдет один в один, и каждый будет чем-то отличаться», – так написал древний поэт, и он не ошибался. Каждый из нас странен по-своему, то есть по-своему нездоров, что является верным свидетельством того, что мы живы. А самые нормальные люди – это покойники: никто из них в своём поведении не выделяется среди остальных, ибо смерть уничтожает все странности и все различия.

Я был жив, а значит, я был странен; моя странность заключалась в том, что я был не похож на других молодых дворян. Я не служил знатному синьору, не ездил на охоту, не бывал на пирах, но проводил время в тихих раздумьях над книгами и в одиноких прогулках по нашим лесам. Мне не было скучно – помилуйте, как можно скучать в лесу, где столько интересного! Многие удивительные существа живут там: о феях я вам уже рассказывал, теперь расскажу об эльфах.

Эльфы бывают добрыми, светлыми, и злыми, тёмными; у нас жили только светлые. Они прекрасны лицом, а одеваются в чудесные наряды: на ногах у эльфов стеклянные башмачки, на головах – шапочки с серебряными колокольчиками. Потерять шапочку или колокольчик для эльфа сущее горе, и тогда рыдания несчастного несколько дней разносятся по лесу.

Очень часто эльфы помогают беднякам деньгами, от которых те богатеют; ещё чаще эльфы награждают детей за любовь к родителям, а слуг – за верность господам. Детей эльфы особенно любят: они охраняют их от опасности и облегчают им работу, раскладывая на дороге в лесу вязанки хвороста или оставляя кузовки ягод.

Обычно эльфы заняты тем, что пасут свой скот, занимаются ремеслом, или поют и пляшут, как и феи. Но эльфы – большие проказники, они охочи до всяческих проделок. У нас ходила история о том, как однажды они музыканту-горбуну убрали горб. Этому музыканту тут же начала завидовать одна женщина, тоже имевшая сына-горбуна. Она послала его к эльфам, чтобы они сняли ему горб за хорошую песню. Но этот парень спел кое-как и был наказан: эльфы добавили к его горбу второй горб – от полюбившегося им музыканта.

Так же как и феи, эльфы при всей своей доброте чрезвычайно обидчивы. Наши люди часто бывали несправедливы к ним и нередко обманывали; заботясь только о своей выгоде, они не обращали никакого внимания на интересы эльфов, не держали данных обещаний, и, наконец, возбудили в эльфах такую ненависть к себе, что те совершенно отказались от общения с людьми, перестали помогать им в нужде и труде, а многие даже покинули свой кров и переселились в другие места.

Говорят, что где-то в океане есть волшебный остров, куда переселились эльфы. На этом острове раскинулись огромные сады, по которым текут прозрачные ручьи в золотых и серебряных берегах; там круглый год благоухают цветы, поют райские птицы; вместо солнца, месяца и звезд ярко горят самоцветные камни, а в воздухе вечно носятся звуки дивно прекрасной, неземной музыки. Здесь эльфов никто не беспокоит; они питаются фруктами, поют песни и никогда не старятся.

…Да, я любил бродить по лесам, однако не сторонился и людского общества, – продолжал Роббер. – Я готов был участвовать в его увеселениях; мне нравились шумные кампании и дружеские застолья, меня радовали бряцанье оружия и рёв охотничьего рожка. Я с готовностью присоединился бы к своим сверстникам, если бы не стыдился своей бедности, с одной стороны, а с другой, был бы уверен, что меня не поднимут на смех из-за моей любви к чтению и размышлениям.

Иногда мне доводилось видеть – издали, с опушки леса, – как по дороге проезжают бравые кавалеры, сопровождающие пышно одетых, необыкновенно прекрасных дам. До меня доносились оживлённые голоса, взрывы хохота, обрывки учтивых, остроумных речей. Как мне хотелось быть среди этих блестящих молодых людей, как хотелось вести себя так же непринуждённо, как они, – ухаживать за дамами, говорить комплименты и получать благодарные улыбки в ответ!